Вообще, причина и причинность - удивительнейшим образом непонятная вещь. Если к примеру котенок уронил со стола вазу, и она вдребезги разбилась об пол, то что явилось причиной того, что ваза была разбита? То, что котенок вспрыгнул на стол и толкнул вазу глупой котячьей мордой? Или то, что девочка Таня, за которой официально числится котенок, не усмотрела за подаренной ей живностью? Или то, что Танина мама, поддавшись на дочкины уговоры, подарила ей котенка, а папа не отговорил маму от этой затеи? А может быть причина в том, что Таня захотела получить котенка на свой день рожденья? Но если не останавливаться на этом, а идти дальше, то получается, что ваза была обречена уже тогда, когда Танина мама забеременела от Таниного папы. Но ведь к тому времени не успела родиться даже кошка Брыська - мама того самого котенка, который разбил вазу. А может, вообще причиной разбиения вазы был твердый паркетный пол? Но ведь без гнусной мохнатой усатой морды ваза скорее всего никогда бы не упала на твердый безжалостный пол. С другой стороны, вроде бы, и морда не виновата. Так может, вообще нет в мире никакой причинности, а все делается само собой? Тонкие люди живут на Востоке. Они об этом тоже думали и Карму придумали.
Но к медицине-то Карму не пришьешь! Иначе никто ни за что не будет отвечать: все предопределено в Карме. А врач должен отвечать за больного. А значит, нужна причинность. Неважно, что врач в этой цепочке причин может выступать только в роли малоумного котенка. Важно, чтобы он чувствовал свою ответственность и относился к больному как к хрупкой вазе, и не прикладывал его об пол без нужды. Вот поэтому и приходится изобретать такую нелепую вещь как причина смерти. Ну вот, умер, к примеру тот самый больной, которому так и не дали перед смертью толком покакать. Что явилось причиной его смерти? Лейкоз? Операция по удалению селезенки, произведенная в связи с лейкозом? Гнилая какашка в кишечнике? Стайка милых девочек, помешавших больному выкакать злосчастную какашку? Или зам. проректора по учебной работе, составивший расписание занятий по факультетской терапии таким образом, что учебная группа ворвалась в палату невовремя и помешала больному покакать?
Так вот и получается, что как только начинаешь думать про причинность, сразу приходит в голову мысль о том, что никакой причинности в природе не существует. И Кармы тоже не существует, а существует только роковое стечение обстоятельств. Последнее отличается от двух первых тем, что первое предполагает научный подход, второе - религиозный подход, а последнее - на выбор, оптимизм, фатализм либо горькое смирение, и никакого подхода вообще. Как ни крути, а жизнь построена в своей основе основ так, что радоваться особо нечему.
Причинность - таинственная вещь, а в медицине - особенно, и поэтому присутствие кафедральных работников на клинико-анатомических конференциях вносит в их содержание большое разнообразие в плане выяснения причин смерти . Ну кто еще, например, задаст вопрос, что послужило непосредственной причиной смерти больного-гипертоника, страдающего также тяжелой формой сахарного диабета? Высокий уровень глюкозы в крови или высокое артериальное давление? Не кафедральный человек такого вопроса не задаст, потому что простой врач и так хорошо понимает, что смерть причину всегда найдет. Здоровые-то люди, и те часто помирают, а больные - так просто обязаны. Не кафедральный человек вообще не заподозрит даже, что от первой болезни больной умер, а второй он - просто болел, до тех пор пока не умер от первой болезни.
А знаете почему простой, не кафедральный доктор так не подумает? Да потому что высказанная выше мысль - это не просто мысль, а логическое предположение. А откуда у простого палатного врача, нагруженного больными по самые анчоусы, есть время и силы на Аристотелевы силлогизмы? Об этом вы подумали? Правильно, нету! Обычный палатный доктор кое-как еще отличает уремическую кому от кетоацидоза, но не отличает Барбары от Целарента. Нет у него на это никаких сил, и времени тоже нет. Вот поэтому простой, не ученый, не кафедральный доктор никогда так не подумает. А подумает он просто: умер больной, ну и хорошо, что умер. По заболеванию ему уже давно умереть следовало - ведь уже года три не жил, а мучился и всех вокруг себя мучил. Хорошо, что умер не в мое дежурство, хотя посмертный эпикриз все равно писать придется мне, так как больной из моей палаты. А уж там, в посмертном эпикризе, в качестве непосредственной причины смерти умудренный опытом палатный врач напишет такой диагноз, что только прочитаешь - и то сразу помрешь, ну а уж если, не приведи Бог, этим заболеешь - тут уж, извините, без вариантов.
Вот теперь вы сами видите, что логика врачебной работе только вредит, и поэтому она в ней не присутствует вовсе. Но вся беда в том, что я как раз и есть тот самый кафедральный работник, и поэтому счел необходимым прочитать помимо кучи психиатрических книг, связанных с моей прямой специальностью, еще и много всяких других книг, и в их числе тощий учебник логики под редакцией Н.И.Стяжкина. Из этой книжки я узнал, что такое Барбара, Целарент и прочие логические фигуры, познакомился с кругами Эйлера и другими занятными вещами. Там же я прочитал, как англичанин по фамилии Буль изобрел булеву алгебру, в которой нет ничего кроме нулей и единиц, а другой англичанин по фамилии Бэббидж, вдохновленный этим открытием, построил из старых фанерных ящиков и сломанных бельевых прищепок первую в мире вычислительную машину. Машина, тем не менее, исправно работала, и Аугуста Ада Байрон, дочь поэта Байрона, написала для нее первую в мире программу, став таким образом первым в мире программистом. Читал я это все, еще учась в аспирантуре. Я тогда был молод и увлечен не только психиатрией, но и всем, что касалось тайн работы человеческого мозга. И как раз в это счастливое время, когда недавно оконченная аспирантура еще не выветрилась из моей головы, у меня произошла увлекательнейшая беседа с одним из больных про радиальную симметрию, о чем я, собственно, и собираюсь вам здесь рассказать.
Итак, в тот день я как всегда пошел в отделение, чтобы посмотреть своих больных, и с некоторыми из них побеседовать. Больные, находящиеся на свободном режиме, гуляли по коридору, некоторые читали книги и журналы, сидя на диване. Я обратил внимание, что один из больных, идя по коридору, аккуратно тащит за собой белую нитку, метра два длиной, с привязанным к ее концу колпачком от шариковой авторучки. Я сразу вспомнил анекдот и решил, что если я спрошу у больного, зачем он тащит за собой нитку, он ответит, что не перед собой же ее толкать. Вообще-то, я ничего не собирался у него спрашивать, но это у меня вышло как-то автоматически:
-- Извините, а с какой целью Вы тащите за собой этот колпачок на ниточке? Это ваша собачка?
-- Нет-нет, помилуйте! Только не собака! Я терпеть не могу собак в помещении, и еще больше не любю собак в ошейнике и на поводке. Животное, кем бы оно ни было - собакой или кошкой - заслуживает свободы. Если у него нет свободы от природы, то о нем надо особо позаботиться. Вы ведь знаете, как медленно передвигается черепаха. А вы не задумывались, что это может быть трагедией всей ее жизни? Так вот, у нас в институте в отделе биомеханики работает кандидат наук по имени Ефим Троттель. Это мой приятель. У него дома живет черепаха. Фиме всегда было ее жалко, что она так медленно ползает. Так он приклеил ей к панцирю колесики от детского конструктора. Вы бы видели, доктор, с какой скоростью она теперь носится по квартире, загребая лапами! Вот только тормозить так и не научилась, бедняга. Тормозит башкой об углы и плинтуса. Фимин сын дал ей кличку Шумахер.
-- Значит, это у вас на нитке не животное? Тогда что же это?
-- Ах, да! Вы все про эту нитку? Это, как бы вам сказать, это простейший прибор, который я смог изготовить в условиях отделения. Видите ли, согласно моим расчетам, положение этой нитки в пространстве в каждый момент времени представляет собой вектор, коллинеарный касательной к кривой перемещения моего центра массы по коридору отделения 1Б.
Ничего предосудительного в этом ответе я не нашел. Действительно, если больной не будет при ходьбе резко поворачивать в стороны и размахивать рукой с ниткой, аккуратно удерживая ее в натянутом состоянии, то так оно и будет.
-- Естественно, я стараюсь резко не поворачивать, руку, как видите, прижал к туловищу и двигаюсь так, чтобы нитка все время была в натянутом состоянии, - подтвердил больной вслух мою мысленную догадку.
-- Вы, наверное, физик? - предположил я.
-- Нет, я не физик, я шизофреник - мягко ответил больной, и слово "шизофреник" в его устах почему-то прозвучало как-то очень достойно и уважительно, как будто он произнес не слово "шизофреник", а как минимум слово "академик".
Я оглядел больного: серая казенная пижама, домашние мягкие тапочки, среднего роста, худощав, тщательно выбрит и причесан, изящные руки с длинными пальцами, подчеркнуто интеллектуальное лицо, тонкие губы, продолговатый хрящеватый нос с горбинкой, несколько впалые щеки... В общем, ничего необычного кроме, конечно, глаз. Глаза больного подтверждали произнесенный им диагноз с несомненной ясностью. О, эти глаза больного шизофренией - их не спутаешь ни с чем! В сочетании со своеобразной отчужденной манерой держаться и говорить, с каким-то необыкновенным полем, витающим вокруг такого больного, этот напряженный, беспокойный каким-то нездешним беспокойством взгляд создает ни с чем не сравнимое, специфическое "чувство шизофреника", которое сразу возникает у опытного психиатра при встрече с таким больным, еще до того, как врач успел открыть историю болезни и прочитать диагноз, анамнез и прочее.
