Моя жена ушла фотографировать на дальнем укосе местную отощавшую кошку. Я жарился на скамейке-бревне, ибо тень кустарника оккупировали энергичные старушки-впередсмотрящие, и вяло пялился на обнаженные по теперешней моде телеса в области пупка рыхловатых молодух, явно не воспринимая объекты внимания, как вдруг откуда-то из-за хлева вывернулся крепко сбитый, надо бы отметить даже жилисто свинченный монах (кажется, игумен по рангу) в черном клобуке и с черной же ременной плетью в руке. Он начал зло выговаривать экскурсоводам за распущенность (в смысле, мол, распустили теток и бебех, оставили без догляду). А один из послушников, продававший газводу и чай, подошел ко мне и осведомился, мол, не курю ли я. Подошедшая следом жена ответила за меня, что, к сожалению, не курю.
Почему, к сожалению? - спросил снова алкающий табачного зелья, но, кажется, понял пикантность ситуации и устыдился. Вернулся назад, за лоток. Я же отправился к полузнакомой полустарухе в таиландской шляпе-веере и выпросил пару сигарет для послушника. Он тут же поблагодарил меня вполне по-светски, но холодно, мельком, хотя ранее куда как цветисто обменивался речепоклонами с нашим экскурсоводом Сергеем, вручив ему, видимо в качестве благодарности за привод покупателей пакетик фисташек. Тут-то я чуть-чуть задумался об обнаженном моторе экономики Валаамского организма (механизма), о властной смазке человеческих отношений. Назад на теплоход мы вернулись куда скорее, нежели тянулись вперед. Пообедали. Я после душа спекся и заснул, отказавшись от послеобеденной прогулки на катере в очередной монастырь. Впрочем, может быть, меня подспудно заставило выбрать объятья Морфея тривиальное желание сэкономить 60 рублей, которые стоила дополнительная экскурсия. А жена отправилась на эту прогулку, общество коллег развлекало её куда больше нежели мое рефлектирующее попугайское балабольство. Поспав часа три, я встряхнулся, сходил в бар, выпил чашечку кофе за 10 рублей, приценился к рюмке коньяка "Мартель" и отступил перед более чем сторублевым барьером. Затем трезво потрюхал на берег в сувенирную палатку, которую приметил ещё днем на обратном пути. Не скрою, хотел купить дочери в подарок хотя бы глиняный колокольчик, который не отважился приобрести в начале островной одиссеи (вполне мог разбить по дороге. Впереди меня (а идти надо было метров 50 - 100) скользила молодая женщина в юбке-штанах, мелькание которых если и не развлекало, то хотя бы отвлекало от чисто философского медитирования. Войдя в палатку, я стал перебирать сувениры, выискивать подходящий по сюжету колокольчик и волей-неволей прислушиваться к разговору продавщицы с прибывшей до меня женщиной, которая, видимо, была не туристкой, а, как и её собеседница, относительной аборигенкой. Разговор шел приглушенный и отчасти зашифрованный. Возможно, именно мое присутствие сковывало знакомок.
Слушай, а что относительно яиц.
Да?
Яиц, я говорю. Надо бы договориться. А то я совершенно загибаюсь.
Каких яиц?
Не знаю. Ну, хотя бы яиц. А то совершенно нет сил. Я только о яйцах и думаю.
То есть?
Ну, ты-то как? Что совершенно без них обходишься? Неужели и ночью не хочется? А как же муж?
Говори яснее.
Ну, муж-то твой обеспечен яйцами или без них обходится? Клянусь, в начале невольного подслушивания я решил, что речь идет о декоративных яйцах из змеевика, которыми были завалены все лавки Валаама; потом, грешным делом, решил, что подруги сплетничают о своих амурных подвигах и лишь потом с трудом сообразил, что яйца одна из главных составляющих еды в разгар сурового Петровского поста, ведь подруги были, скорее всего, верующими.
Да я больше кашу варю. И потом надо бы тебе на яйца благословение в монастыре получить.
Что-то не хочу я в монастырь обращаться и к старушкам тоже не хочу.
А как же без благословения?
Знаешь, я лучше дам тебе денег и коробку. Купи мне яиц хоть с десяточек и лучше сегодня вечером, а не завтра. Не забудь, ладно?
Ладно. А не хочешь молока?
Боюсь, молоко скиснет. Нет, лучше яйца. Я что-то совсем ослабела. Весь этот разговор с постоянным поминанием монахов, с которыми бы лучше дел не иметь, но вот проклятое благословение получить иначе никак нельзя, прокручивался, наверное, раза три-четыре. Наконец я выбрал колокольчик, осмотрел весь лавочный хлам, при этом до десятка раз задел развешанные повсюду музыкальные погремушки, называемые сложным обозначением китайской духовной музыки (вообще, в Валаамских лавках меня поразили смесь и взаимоуживаемость языческих оберегов, предметов христианской символики и всевозможных восточных (особенно буддистских) прибамбасов вплоть до полной чертовщины - это на рассвятейшем христианском острове!) Тут инициативу разговора у продавщицы перехватила женщина в юбке-штанах:
Не подскажешь ли, как все-таки по глине пишут? Понимаешь, я тут по случаю купила за копейки несколько горшочков, стерла с них надпись "Выпускнику 97-го" и стала выписывать "Валаам"; ну, первая буква та же, я её оставила, она как-то ещё выводится, а потом капиллярная ручка забивается сразу же пылью и ни с места. А кисточкой писать не умею. Как быть?
Не дрейфь. Притерпишься. У всех сначала не сразу выходит. А потом в день по сотне надписей выдают. А то с горшочков переходи лучше на кулоны. По камню царапать легче и чем угодно можно, хоть гвоздем, хоть булавкой, хоть ножницами... Я не дослушал, попросил отложить выбранный колокольчик и пошел за деньгами, которые оставил в каюте. По дороге обратно наткнулся на молодоженов Мишу и Татьяну, развлек их пересказом услышанного только что диалога о яйцах, посплетничал о нравах на острове и о псевдобизнесе, захватившем островитян, а потом, вспомнив, кстати, пересказал им историю общения с художником Василием, которого я навестил во второй раз по дороге назад, на теплоход, ещё до обеда. За час-два, прошедшие с нашей первой встречи и первого короткого диалога, в его экспозиции, разложенной на траве, никаких перемен не произошло. Только картинки на травяном иконостасе поменялись местами. Я попросил Василия снова показать мне разрисованные камешки. При повторном осмотре рисунки показались ещё более убогими (и Рерих, и волк - все гиль).
Сколько же вы хотите за свои работы?
Ну, это же искусство. А хочу сущую безделицу. Скажем, рублей по 15о 200. Это же не соседний хлам. ( В двух шагах раскрашенные камушки продавались по 10 - 15 рублей за штуку). И потом я же их постоянно с собой ношу, какую энергетику уже влил, никаких денег не хватит.
А сколько стоят ваши картины?
Вообще ерунду по сравнению с истинной стоимостью. Где-то от четырехсот рублей. Мне же надо жить, пить-есть надо, потом краски и оргалит тоже чего-то стоят. Я не стал обсуждать ни качество картин, ни политику ценообразования. Кто я такой, чтобы учить ученого. Не учите, да не учимы будете. Сам-то тоже хорош гусь, вечно выгадывает что-то, только порой в другом ракурсе. Итак, я сходил на теплоход за деньгами. Вернулся в палатку. Купил отложенный колокольчик. Помог Мише с Таней выбрать аналогичный сувенир. Они дружно посетовали, что их экземпляр явно меньше размерами за те же деньги. Я отшутился, мол, в чужих руках все больше и вернулся в каюту, где около двери уже ждала меня вернувшаяся с речной прогулки жена. Да, проходя по пристани, я услыхал замечания мужика, дотоле при прежних моих проходах активно пристававшего к девкам, мол, опять колокольчик несут. Вот на чем надо бизнес делать. За колокольчик любые деньги дают. Это вещь! Вскоре к нам в каюту ввалились гости, приглашенные женой товарки. И мы вчетвером уговорили купленную мною предусмотрительно в Питере местную питерскую водку, вполне приличную (рекомендую: "Санкт-Петербург"). Закусили, чем Бог послал; московской сырокопченой колбаской, салатом, сыром, грушами. А потом ещё и поужинали. Анюта моя осталась отдыхать. В каюте с "толстушкой"-"Комсомолкой" в руках, а я вылез на палубу, сел за стол с кипой бумаги и стал записывать эти свои островные впечатления. Тем временем теплоход отшвартовался от пристани. Выстроившиеся согласно восточной иерархии (кто выше, а кто ниже) провожающие махали вслед ему руками. Недавняя моя полузнакомка по сувенирной палатке стояла все в той же юбке штанах, прижимая и иногда подбрасывая вверх младенца-девочку (возрастом около года, наверное). Она вроде ни с кем не прощалась и все-таки лицедействовала. Теплоход уйдет, ещё скучнее покажется. Какие-то фигуры рядом и поодаль все так же вяло махали нам вслед руками. Вдруг метров через 10 - 20 движения я увидел двух молодых мужчин, одетых вполне по молодежному, и узнал в них двух крайних певчих из утреннего концерта. "Мясник" держал в правой руке початую бутылку пива. Они молча махали нам вслед, а потом вдруг разом грянули "Многая - мно - о - гая - мно, - о - гая лета, мно - о - гая лета...". Точно так же, как и в конце пятнадцатиминутного концерта. Со всех трех палуб теплохода им зааплодировали. Кто-то свистнул от восторга. Так-то жизнь оказывается значительнее самых заковыристых хитросплетений. Действительность поразительнее фантазии. Занимательна, как удивительным образом сошедшийся пасьянс.
