Господи, пошли мне что-нибудь сказать!...
"А какие чувства испытываешь ко мне ты? - наконец спрашиваю я и внезапно понимаю, что задал правильный вопрос, - Какие эмоции, кроме сексуальных, ты можешь чувствовать ко мне, если мы встретились несколько часов назад и почти не разговаривали?" Ощущение вины перед ней исчезает и тут же возвращается раздражением. "Что ты вообще обо мне знаешь?... За что, за какие достоинства ты могла полюбить меня как человека?!" Цепочка всполохов в ритиных глазах резко обрывается, губы оживают - но произносимые ими слова не являются ответами на мои вопросы. "Я тебя сейчас о чём-то спрошу, - по её лицу пробегает гримаса боли, - и ты должен сказать мне правду." Я стою, опершись рукой на прохладную поверхность холодильника, жду. "Сколько у тебя было любовниц с того момента, как ты женился?" Смысл вопроса доходит до меня в несколько этапов ... я открываю рот, чтобы ответить ... закрываю опять ... открываю снова ... с кристальной ясностью понимаю, что правдивый ответ закончит наш роман сразу и навсегда. Ужас потерять Риту схватывает меня ледяной ладонью. "Какое это имеет значение?!" - с фальшивым возмущением восклицаю я. "Сколько у тебя было любовниц?" - повторяет Рита ровным голосом.
Чтобы выиграть время, я пересекаю кухню и сажусь на табуретку.
"Поверь мне ... - я вижу, что слова отскакивают от неё, как горошины, но всё равно продолжаю говорить, - Клянусь здоровьем Гошки: то, что я чувствую к тебе - уникально и неповторимо ... я не испытывал такого ни к любовницам, ни к жене, ни к чёрту, ни к дьяволу!!" Рита упрямо молчит ... раздражение бросается мне в голову и пульсирует в висках тупыми равномерными ударами ... "Ну хорошо, сейчас я тебе скажу. - несколько секунд я сосредоточенно шевелю губами, - Дай только подсчитать ... а то ведь ошибусь, не дай Бог, в заблуждение тебя введу ... - я осознаю абсурдность происходящего, но остановиться не могу, - Восемнадцать ... или подожди, кажется, одну пропустил ... для ровного счёта скажем, двадцать." На несколько секунд воцаряется тишина. "Это правда?... ты не шутишь?" "Правда. - злобно подтверждаю я, - Не шучу. Всегда был неравнодушен к женскому полу."
Рита поворачивается и идёт, почти бежит обратно в мою спальню. Быстрая россыпь лёгких шагов, хлопок двери.
"А чего бы ты хотела? - кричу я ей вслед, - Чтобы после нескольких часов, проведённых с незнакомкой ... пусть даже прекрасной, я бросил маленького ребёнка и жену, с которой прожил девять лет?..." Ответом мне молчание. "Тебе ведь ребёнка оставлять не придётся ... если у тебя вообще есть ребёнок ..." Сквозь оправдательно-обиженную чушь до меня внезапно доходит, что у нас с Ритой всё кончено, и я осекаюсь на полуслове. Моё раздражение сменяется ужасом ... сердце ухает вниз, будто с американской горы ... "Подожди, дай мне хоть сколько-нибудь времени! - я встаю и иду, непрерывно ускоряя шаг, по коридору, - Может, я сумею полюбить тебя нужным тебе способом! - со лживостью этой фразы может соперничать лишь её смехотворность. - Подожди!" В тот момент, когда я достигаю двери своей спальни, та раскрывается; на пороге - полностью одетая Рита. Глаза её сухи и смотрят сквозь меня, лицо перекошено болью ... она меня не видит. Я вытягиваю руку, загораживая ей путь.
Её зрачки вспыхивают мимолётным вниманием.
"Пропусти меня, пожалуйста. - её голос хрипл, но твёрд, - Если тебе меня хоть чуточку жалко, ты меня сейчас пропустишь." Я понимаю, что это мой последний шанс что-то ей сказать. "Я честно ответил на твой вопрос. чтобы скрыть судорожное дыхание, я стараюсь выговаривать слова как можно чётче, - А теперь прошу выслушать меня." Ритины глаза смотрят в мои глаза - она меня, кажется, видит. "Ладно, я согласен - я не люблю тебя в обычном смысле этого слова. Я просто не могу влюбиться всей душой в человека, которого встретил несколько часов назад ... не могу и всё!"
Я делаю паузу, чтобы перевести дух. Смотрю на Риту, стараюсь обнаружить и запомнить какие-нибудь ещё не обнаруженные мелочи: длинные чёрные ресницы, маленькую родинку на щеке, ямочки на сгибах рук.
"Для меня любовь - это на пятьдесят процентов дружба, а дружба за несколько часов развиться не может!" - зубодробительная банальность произносимого сводит мои скулы, как лимон ... но остановиться невозможно иначе она уйдёт и будет потеряна навеки! Рита внимательно смотрит на меня, однако, о чём она думает, понять невозможно. "Но, несмотря на отсутствии платонической составляющей в моих чувствах к тебе, ты неодолимо привлекаешь меня физически ... такого со мной не бывало никогда!... - на моём лбу выступила испарина; рука, которой я опираюсь на притолоку, дрожит, - И я уверен, что ты чувствуешь ко мне то же самое!" В ритиных глазах вспыхивают чёрные искры: она хочет что-то сказать, но передумывает ... и вдруг решительно отводит мою руку в сторону. Она стремительно идёт к двери - я бегу за ней ... "Подожди!" - она даже не оборачивается. Мы вместе вылетаем на лестничную клетку. Я хватаю её за запястье, насильно поворачиваю к себе лицом и кричу: "Я уверен, что тебе со мной в постели было так же хорошо, как и мне с тобой!..." Несколько мгновений Рита молчит (я смотрю ей в глаза, потом случайно отвожу взгляд и замечаю проступающие сквозь сарафан заострения её сосков). Она резко вырывает руку и медленно, разве что не по слогам, произносит: "Даже если б ты был импотентом - мне было бы с тобой не хуже!"
"Ой, мамочки!!!..."
Мы с Ритой синхронно поворачиваем головы и видим спускающуюся с верхнего этажа соседку (я с ней, вообще-то, знаком - она иногда сюсюкает с Гошкой и пичкает его отвратительными синтетическими леденцами). Рита стремглав бежит вниз по лестнице - дробный стук каблуков эхом рассыпается по гулкому трёхмерному пространству подъезда. Я обнаруживаю себя, стоящим посреди лестничной площадки в чём мать родила, и медленно пячусь, провожаемый ошарашенным соседкиным взглядом, в свою квартиру.
2.
Я часто прихожу по вечерам на набережную. Смотрю на теряющийся в темноте пустынный пляж, слушаю рёв разбивающихся о песок волн. Серебристый шар луны низко плывёт над невидимой линией горизонта, под ударами ветра пальмы размахивают своими разлапистыми кронами. Широкая дуга кафе и ресторанов, окаймляющая бухту, светится в ночи огромной бело-жёлто-красной подковой. По белым плитам набережной прогуливаются парочки и компании, шустрые австралийские дети с криками бегают вдоль песка ... а я, укрываясь темнотой и размётанными ветром волосами, украдкой заглядываю в лица прохожих. Я добираюсь до самого конца набережной, но никого не нахожу ... несколько минут стою в нерешительности. И наконец, независимо стуча по тротуару каблуками туфель-лодочек (чтобы никто не подумал, что одиночество тяготит меня), я иду обратно к своей машине. Через десять минут я войду в пустую квартиру, переоденусь в уютное домашнее платье и сяду читать или смотреть телевизор ... а скорее всего, устроюсь в мягком удобном кресле перед компьютером и привычным движением руки пошевелю мышью. И будто по мановению волшебной палочки, бездонно-чёрный квадрат перед моим лицом оживёт ярким светом. Навстречу мне распахнётся волшебная дверь; не спеша, как королева, я шагну в свой удел - в мир прямоугольных окон и выровненных лесенками строчек. В мир, где каждый символ прост и понятен, как старый верный солдат; в мир, где неудачи и потери устраняются магическими нажатиями клавиш - без боли и слёз. Непредсказуемый хаос бесчувственной реальности отступает на второй план ... за окном шелестят листья деревьев, откуда-то издалека доносится еле слышная музыка.
Мой отец погиб, когда мне было восемь лет. Погиб у меня на глазах: вступившись за какую-то пожилую женщину. Я точно не помню, как это произошло ... помню только, что в тот день он зашел за мной в школу без предупреждения - мы даже чуть не разминулись (я всегда была самостоятельная, с семи лет ходила в школу и из школы сама). А потом эти идиоты на автобусной остановке - их было, по-моему, пятеро: отец сделал им замечание, а затем ... затем от него уже ничего не зависело. Первого он свалил, как быка на бойне - но оставались ещё четыре, и у одного из них был нож. Когда приехала милиция, то парень, которого отец ударил первым, всё ещё валялся в пыли без сознания (остальные убежали) ... Потом был суд - мать ходила на все заседания. По вечерам она приходила, кормила меня ужином, мыла посуду, и проводила остаток дня перед телевизором: глаза сухие и, почему-то, чуть прищуренные (как от яркого солнца), лицо - будто каменная маска. Когда она вернулась домой после оглашения приговора, то сожгла все фотографии отца, кроме одной - а единственную оставшуюся вложила в конверт и отдала мне, сказала, чтоб я её куда-нибудь спрятала. Эта фотография до сих пор со мной и даже в том же самом конверте: отец там - молодой, моложе, чем я сейчас, стоит в плавках на пляже, позади море. Видно, что он был очень привлекателен: высокий, статный, белозубая улыбка, на лице - смесь романтичности и мужественности. За свои тридцать с хвостиком я встречала лишь двух человек с такой улыбкой - отца и Игоря.
