Довольно скоро после этого она ушла на Восток Вечный (как говорят масоны), подарив мне удивительный монолог в стиле Поплавского и две-три фразы для толкования...
После ее смерти стали происходить на нашей с ней родине некоторые отрадные перемены. Разрешили читать кое-какие архивные бумаги, печатать кое-какие книги. Имена Майи и ее подопечного старичка Роллана в этих некогда засекреченных бумагах из партархива (ЦПА) попадались то и дело. Через Роллана органы и Коминтерн прокручивали самые разнообразные международные и даже внутрипартийные мероприятия: он был безотказным. Но конечно, он никогда сам бы не додумался до этих акций. Нужно было ему все подробно разжевывать, и Майя была под рукой. Конечно, и она сама ничего не могла придумать. К ней инструкции поступали из Москвы - через парижских кураторов более высокого ранга. По части разведтехники она, видно, не была такой уж неопытной. От веселой коктебельской вдовушки 1919 года она ушла далеко и, наверное, пережила за эти годы немало трудностей. Вдова белогвардейца-князя должна была крутиться, чтоб выжить и прокормить сына. Сперва она работала во французском консульстве. Тогда ее, скорей всего, и "уполномочили". Она была человек нужный. Ее интимные и просто дружеские связи дают выход на Пастернака, Иванова, Эренбурга, Цветаеву. Она становится секретаршей Гильбо, того, что был приговорен к смерти во Франции, а в Москве работал во французской секции Коминтерна. Может, тогда она и проходит настоящую профессиональную школу. Первые письма Роллану она пишет в 1922-м и 1923-м. Они обмениваются письмами. Он, впрочем, не изъявил тогда большого желания продолжать переписку, попрекнул ее моральной неустойчивостью и не помог пристроить у издателей ее французские стихи (первый сборник она выпустила в 1924 году в Москве). Позднее она секретарствует у знаменитого профессора французской литературы П. С. Когана и заодно вступает с ним в связь. Вполне возможно, что она присматривает за этим знаменитым деятелем, усердно дававшим классовую трактовку явлениям французской литературы, но, как упрекали его посмертно советские энциклопедии, не сумевшим полностью "овладеть марксистско-ленинским методом в литературоведении". И все же это был в те годы крупный начальник, руководитель Государственной академии художественных наук. В 1925 году он был назначен комиссаром советского павильона декоративного искусства на парижской выставке и взял с собой в Париж Майю, одну из своих секретарш. Здесь Майя знакомится с известным писателем Жоржем Дюамелем и пытается, как изящно формулирует это специалист по Роллану Бернар Дюшатле, стать его духовной дочерью. Дюамель, по сообщению того же Дюшатле, отвергает "ее авансы", тем не менее она помогает Дюамелю и Дюртену устроить в 1927 году поездку в Советский Союз, где Майя выступает в качестве их "чичероне" (а потом она водит Вильдрака в 1928-м, она вошла в обойму). Как и положено профессионалу, допущенному к "работе с иностранцами", Майя демонстрирует подопечным высшую степень "веры в большевистский режим" и агитирует их "за советскую власть". Позднее Дюамель дважды упоминает ее в своих книгах, а, попав в том же 1927 году вместе с Дюртеном в гости к Роллану, он разжигает любопытство стремительно "левеющего" гуманиста рассказами о проказнице Майе. Взволнованный этими рассказами, Роллан пишет в погожий апрельский день (5.04.1928 г.) письмо Горькому, с которым у него восстановилась переписка с тех пор, как Горький понял, что плоха или хороша кровавая диктатура, а выжить без него его семье будет трудно (да и скучно, и бесславно):
"Знаете ли вы Марию Кудашеву, которая пишет мне из Москвы и о которой мне говорили Дюамель и Дюртен? Она была их преданным гидом в России. Она сейчас просто влюблена в большевизм - я читал ее прелестные французские стихи (не те, что вышли: она, на мой взгляд, опубликовала не лучшие)".
Переписка между Ролланом и Майей возобновляется. Письма идут все более нежные (тут она тоже была профессионалка), минуют цензуру без задержки, и Роллан посылает Майе книгу про Ганди с нежной надписью. А она в своих письмах дает обещания, выходящие далеко за пределы ее скромной дамской компетенции, скажем, выпустить в Москве полное собрание его сочинений (такого во Франции не дождешься). Чтоб написать такое, она должна была "посовещаться с товарищами". Так что в "коктебельской" легенде, с которой мы начали нашу "сагу о Майе", возможно, есть крупица истины: кое-какие письма пришлось сочинять коллективно, с "товарищами". Что до остального (до Уэллса, Шоу, Волошина), то это все тоже, вероятно, сочинили "товарищи". Вероятно, на их профессиональном языке это тоже называется "легенда". Вполне возможно, что я получил эту легенду не из сотых, а только из вторых рук: почтенная вдова из Переделкина была подругой Лили Брик, так что не исключено, что сочинение легенд поручали профессионалке Лиле, и она их сочиняла не в свободное, а в "рабочее время", она ведь, наверно, не только числилась в ГПУ, но и трудилась там, судя по опубликованной недавно в России фотокопии ее выездных документов 1930 года.
Итак, Роллан решил пригласить Майю к себе в Швейцарию. Он обратился за протекцией к Горькому. Горький не выдавал виз и не выпускал из страны (его потом и самого не выпустили). За разрешением Горький обратился к "товарищам", Майиным коллегам. Если бы у них не было далеко идущих планов, никуда бы она не поехала. А может, именно "товарищи" ее к Горькому и отфутболили, чтобы Роллану готовность ее отпустить не показалась подозрительной (именно так считает автор новой интересной книги о Горьком А. Ваксберг). Так или иначе, Майя приехала в Швейцарию к Роллану, гостила там в августе-сентябре 1929 года и, как удовлетворенно сообщает французский эксперт, успела рассказать Роллану "о своем пути от старого мира (где ей, если помните, все время гладили ноги. - Б. Н.) к новому и о своей вере в большевизм". На обратном пути Майя задержалась в Германии (на что не решился в 1935 году и сам Пастернак, но у него был в Германии только отец, а у Майи, вероятно, "дела"). Французский эксперт (тот же Дюшатле) считает, что ей нужно было отдохнуть от Швейцарии, куда она снова поехала лишь в конце 1930 года. Декоративного вмешательства Горького больше не требовалось. Теперь делами Роллана ведали непосредственно "товарищи" (через свои отделы, в том числе через Общество культурных связей с заграницей ВОКС). Все вместе они и послали трепетную Майю выходить замуж за Роллана. Невеста была не самой первой молодости, но все же на 29 лет моложе уже растранжирившего здоровье гуманиста Роллана, к тому же она была княгиня, перешедшая в лагерь пролетариата, она могла поделиться с ним энтузиазмом "святой веры".
Но в чем был смысл всей этой операции? Знаменитый писатель-гуманист и без того ведь уже склонился в то время и к рабочему движению, и к коммунизму. Но, конечно, сотрудничество "попутчика" было пока на любительском уровне (он сказал как-то, что дело не в том, кто руководит, а в идее, - вот уж где глупость): нужно было его заполучить для регулярного использования, для извлечения максимальной выгоды, надо было его натаскивать. После женитьбы на Майе Роллан стал не просто коммунистом, но и яростным сталинистом, борцом со всеми уклонами. Сталин готовился в то время к укреплению своей диктатуры и кровавому истреблению не только былой оппозиции, но и всех потенциальных своих конкурентов, к искоренению всякой мысли о возможностях иного пути, к внедрению всеобщего страха, без которого невозможно удержать власть. Здесь ему и мог сгодиться гуманист-сталинист Роллан, зарубежный соратник Горького на ниве оправдания и прославления террора (чем оба гуманиста и занялись). Кроме того, Сталин готовился к завоеванию мира и к войне, вел переговоры с Гитлером, организуя при этом завесу Народных фронтов во Франции и в Испании, плотную дымовую завесу "борьбы за мир" и "антифашистского движения", так что здесь ему тоже мог пригодиться гуманист с устоявшейся репутацией пацифиста (который был, как принято было выражаться, "над схваткой").
Еще в начале 20-х Карл Радек и знаменитый коминтерновский агент влияния Вилли Мюнценберг объяснили недоверчивому Ленину, что большевистский социализм скорее найдет поддержку в богатой диссидентствующей левой интеллигенции, чем в "массах рабочих и крестьян", у которых есть другие заботы. Умелый Мюнценберг создал в 20-30-е годы во Франции мощную сеть интеллигентов-"попутчиков", работавших на Советы. Один из ближайших помощников Мюнценберга Жибарти и был, скорее всего, куратором Майи в Париже.
В письме Барбюсу Роллан однажды высказал опасение, что его, Роллана, репутация может быть подмочена контактами с известным агентом Коминтерна Жибарти. Роллан перепоручил Жибарти заботам своей "Маши" (Майи), не задумавшись, кажется, о ее собственной принадлежности к органам. Издавая позже записки своего покойного отца Жоржа Дюамеля, Бернар Дюамель решил их прокомментировать и встретился для этого со вдовой Роллана. Вот что он написал после их беседы:
