Вот и вся доблесть: не чихнула. Дерзкая попытка Марины прорваться на экзамене не удалась. Победила Горова, что и следовало ожидать.
После экзамена к Марине подошел директор студии Агеев, тот самый толстый человек, который пил боржом в Ленинграде и принял Марину в студию.
- Вы расстроены? - спросил он.
- Очень! - прошептала Марина.
- Это же роль не вашего амплуа, голубушка! - сказал он. - Вы не должны расстраиваться. Наоборот. Я за вами наблюдаю с первого курса. Вам трудно. Прекрасно! Чем труднее, тем лучше. Я думаю, из вас получится актриса. Я вижу...
Марина посмотрела на Агеева. Он утешает ее, жалеет. Лицо Агеева, мягкое, розовое, гладко выбритое и чем-то неуловимо актерское, выражало сочувствие, доверие и, может быть, восхищение, но неизбалованная Марина не могла этого разобрать.
- Да, - сказала Марина, - мне страшно не везет!
- Чепуха! - ответил Агеев и потрепал Марину по плечу. - Повезет. Вы молодец! Вы сегодня растерялись - вот и все.
- Я хотела сыграть по-своему...
- Знаю, Еще сыграете. Придет ваше время. Можете мне верить. Улыбнитесь-ка и подумайте о чем-нибудь веселом! Например, о свидании, которое у вас назначено на вечер.
Марина грустно улыбнулась. У нее на вечер было назначено два свидания. А это, как известно, все равно, что ни одного.
Марина очень скучала по Ленинграду, по отцу с матерью и по Гале. Такой подруги у нее больше не было, хотя за четыре года в Москве у нее появилось много друзей.
От Гали приходили непонятные письма. В одном письме она написала, что Марина не должна удивляться, если она выйдет замуж. Но Марина удивилась и побежала звонить в Ленинград, выяснять, в чем дело, Галя ответила уклончиво. А спустя некоторое время написала, что она вообще никогда не выйдет замуж. А еще через месяц прислала телеграмму: "Можешь меня поздравить".
Марина ломала голову, что подарить Гальке. Деньги были накоплены на туфли. Марина сделала подметки на старые туфли, а Гальке купила роскошные занавески на окна, что было очень кстати, потому что у Гальки как раз не было занавесок. Окон, правда, у Гальки тоже не было. Если соблюдать точность, у Гальки ничего не было, кроме мужа, молодости, любви и надежд.
Вокруг все выходили замуж. На всякий случай Марина осведомилась у своего приятеля Саши Кириченко, с какого возраста считается старая дева. Узнав, что лет с двадцати пяти, Марина успокоилась.
Саша Кириченко, воспользовавшись ее интересом к этому вопросу, предложил ей выйти за него замуж.
- Выходи, не пожалеешь.
Собственно, он говорил это Марине каждый раз, когда ее видел.
- А что? - так же шутя ответила Марина, взбудораженная Галькиной свадьбой. - Возьму и выйду!
- Я буду очень счастлив, - медленно сказал Саша, и Марина тут же поняла неуместность своей шутки.
- Я же шучу, - поспешила она сказать.
- А я не шучу, - сказал Саша, - я совсем не шучу... Потому что я люблю тебя...
Они шли по Садовому кольцу после позднего вечернего сеанса в кино. Саша остановился, приблизил свое широкое румяное и очень доброе лицо к Марининому. Он был такого же роста, как Марина, хотя уверял, что гораздо выше. Он был широкоплечий, плотный, квадратный. Веселый и остряк, любимец студии. Его считали законченным комическим актером. Для кино он не годился, а столичные театры его уже сейчас приглашали. Он был действительно очень талантлив.
"Он самый лучший человек у нас на курсе, - думала Марина. - И все-таки я его не полюбила".
- Вот такие дела! - сказал Саша дрогнувшим голосом.
- Не будем об этом говорить, не надо, - попросила Марина.
- Я и сам знаю, что не надо, - сказал Саша.
Они пошли дальше. Марина чувствовала себя виноватой. Она давно понимала, что Саша влюблен в нее, любит ее. Она не кокетничала с ним нет, нет! - но эгоистически пользовалась его снисходительностью, чтобы говорить о театре. Как все одержимые люди, Марина должна была бесконечно много говорить на излюбленную тему. Никто не мог этого вынести. Только Галя. Но Галя была далеко. А Саша умел слушать. Марине надо было говорить о своей профессии во что бы то ни стало.
Для этого она выбирала самый длинный путь из кино домой - по Садовому кольцу.
- Бесприданницу я бы играла не так... - с расстановкой произносила Марина.
- А как? - немедленно откликался Саша, знавший точно, что ему надо говорить.
Или:
- "Живой труп" у нас ставят неправильно... - сообщала Марина и умолкала. У нее были идеи. Много разных идей.
- То есть? - откликался Саша.
Марина длинно объясняла.
Так они разговаривали очень часто.
А на прощание Саша говорил:
- Выходи за меня замуж.
- Я подумаю, - отвечала Марина, и они прощались у входа в общежитие весело и просто, как хорошие товарищи. Марина бежала к себе в комнату и тут же забывала о Саше, а он возвращался домой через весь город и не забывал о Марине ни на минуту.
...И вот теперь он сказал ей, что любит ее.
- Я и сам знаю, что не надо, - повторял Саша. - Ты меня прости. Сорвалось. Забудем. Пусть все будет по-старому. Теперь ты знаешь. Это даже лучше.
- Мне очень жаль, - сказала Марина, - что так получилось.
- Не жалей. Ничего, - усмехнулся Саша, - бывает... Ты мне что-то хотела рассказать...
- Я расскажу, - неуверенно сказала Марина, глядя в круглые рыжеватые глаза своего друга.
- Давай рассказывай, - сказал Саша, - и, пожалуйста, не смотри на меня так. Я не умер.
- А нечего рассказывать! - вдруг с отчаянием вырвалось у Марины. - Все брошу! Не получается из меня ничего. Надо бросать!
- Не валяй дурака, Марина! - оборвал ее Саша и поморщился. - Я в тебя верю. Ты талантлива, понимаешь?
- Ты веришь? - улыбнулась Марина. - Спасибо тебе за это. Больше никто не верит.
- Это не так мало! - закричал Саша.
Марина начала готовить роль к выпускному спектаклю, дав себе слово, что на этот раз она сыграет в полную силу.
Ей опять дали роль старухи. Еще какой старухи! Мурзавецкая! "Что ты расселся! Не видишь? Встань!"
Поплакав, Марина решила: "Ладно, я вам сыграю. Ладно. Судьба - индейка! Я сыграю".
Но перед каждой репетицией Марина рыдала. Шестьдесят пять лет, костыль. Это была пытка. И сил не было это играть. Иногда казалось, что все равно, она может играть и старух и даже стариков - все, все равно! Скучно, неинтересно, противно...
А сколько есть ролей женщин молодых, нежных, страдающих! Какое счастье - такая роль! Уж она бы не носилась, как Тома Ланина, не кричала бы, не ломала бы руки. Она бы играла иначе. Иначе, иначе, совсем иначе! Впрочем, Марина считала Ланину способной и Кузнецову тоже, а Вадимом "Ганшиным" она восхищалась. Марина вообще всегда всех хвалила.
Марина знала, что никто не считает ее талантливой. Ей все говорили одно: "Не выйдет". Только Саша и, может быть, Агеев верили в нее.
Случайно Марина слышала слова Горовой: "Эта Кондратьева - ходячее недоразумение".
"Какой ужас! - с иронией подумала Марина, даже не обидевшись на Горову; за четыре года у нее закалились нервы, появилась выдержка. - Но почему ходячее?"
Вместе с выдержкой и спокойствием развились и другие качества. Марина стала замкнутой. Она не так легко смеялась, как смеются в ее возрасте. Сказывалась суровая школа Горовой. Зато она уже не плакала втихомолку, когда Горова ей говорила:
- С вашими данными вы не можете играть героинь. Это не в ваших возможностях.
А Саша говорил Марине:
- Ты будь благодарна Горовой. Считай, что тебе повезло. Для талантливого человека трудности, как дрожжи для теста. Он на них поднимается. Ты будешь играть героинь!
На последнем курсе Марина оставалась все такой же стеснительной, неловкой девочкой, которая таращила глаза на весь мир, верила в себя, мечтала об удаче и всегда была готова поделиться с подругой последними тремя рублями и пойти на край света в кино.
Но, пожалуй, мрачноватые, огорченные глаза стали заметнее на лице Марины, потерявшем румянец. А на общем фоне стриженых голов в студии выделялась ее старомодная голова с пепельными волосами, собранными в пучок.
Когда она приехала на зимние каникулы в Ленинград, мать - потому что это была мать - посмотрела на нее и сказала:
- Беда, беда, стала взрослая дочка!
Марина петь и танцевать не умела. Смешно показывать своих знакомых она тоже не умела. Она проваливала одну роль за другой, но, как говорится, не останавливалась на достигнутом. Юная неудачница, одержимая и бесталанная... Бесталанная?
Что же все-таки видел в ней старый, опытный актер Агеев? Что нашел старый режиссер гастрольного театра? Почему решительная и беспощадная Горова довела ее до последнего курса?
Что было в Марине? Ведь что-то же, наверно, было? Не только мужество.
Казалось, отношения с Горовой должны были ожесточить Марину, Горова была к ней несправедлива; она ни разу за все четыре года не похвалила Марину. А Марина продолжала восхищаться талантом Горовой и лишь иногда спрашивала себя: "Почему я на нее не сержусь? Это, кажется, ненормально".
