Все это и многое другое оживало ночью, и каждый раз, всматриваясь в эти картины, Вася открывал в них все новые подробности. Каждый раз новооткрытая мелочь срасталась с прежними так крепко, что при следующем рассказе ее уже нельзя было отделить, и Васе казалось, что он все это непременно видел и помнит. Это обстоятельство подавало иногда повод к недоразумениям: Марк, скептический и положительный, напоминал порой, что раньше Вася рассказывал иначе, и начинал утверждать, что все это враки и "не может быть". Вася страдал и старался смягчить Марка мягкостью и заискиванием; но иногда это не действовало, и Мордик, со свойственными ему упрямством и жестокостью, начинал отрицать все. Во-первых, он утверждал, что он все-таки был бы, если бы даже папу с мамой сделали опять неженатыми. Он все-таки был бы себе, да и только, знать бы ничего не хотел... Мало ли что!.. Потом он говорил, что Вася не видал, как папа украдывал маму через окно, потому что Васи тогда не было; папа с мамой были еще не женаты, а сам же Вася говорит, что у неженатых не бывает детей. Потом он шел еще дальше и подвергал сомнению самый факт "украдывания". Женятся всегда днем и выходят прямо в двери; он видел, как на соседнем дворе женился лакей. Он сошел с крыльца и сел на извозчика, а горничная, которая тоже с ним женилась, села в барскую коляску.
- Ну врешь... ну вот и врешь! - горячо вступалась за Васю Маша.- Я сама слышала, папа говорил в гостиной, что мама - краденая и что ее хотели отнять.
- Нет, не краденая... нет, не краденая! - упрямо твердил Мордик.
- Значит, по-твоему, папа солгал, скажи: солгал? - наступала горячо Маша.
- Папа смеялся, а вы, дураки, верите!.. Что взяла?.. И козла не было,все это одни выдумки и враки и не может быть...
- Нет, не враки, нет не "не может быть", а ты - противный спорщик, гадкий Мордик!..
- Враки, враки, враки!..-твердил Марк с холодным озлоблением.
- Не враки, не враки, не враки!..- старалась переспорить его Маша, а маленькая Шура, всегдашняя сторонница сестры, начинала плакать.
Шум будил няньку... Но если даже этого не случалось, беседа все же была совершенно испорчена. Дети в эту минуту ненавидели Мордика, как и тогда, когда они с трудом возводили карточные домики, а он упрямо стрелял в них каждый раз из угла бумажными шариками.
Фантастические домики Голована тоже рушились от скептического прикосновения, и дети расходились от свечки в кислом и охлажденном настроении. Вася огорчался до слез, тем более, что он понимал, в сущности, что Мордик, пожалуй, прав. Но только дело-то не в этом. И Вася тоже прав, и он вовсе не лгун. И потом: как же не было козла, когда козел был наверное, и мама сама говорила?..
V
Подойдя теперь к свече, Марк первым делом изловчился и щелкнул одного из тараканов так ловко, что тот несколько раз перевернулся в воздухе и, как шальной, побежал в угол.
Марк держался смело и свободно. Не особенно красивые черты производили впечатление уверенности и некоторой положительности. Вася был любимцем матери, Марк - отца, который любил его за положительность и храбрость. Он не боялся темной комнаты, не боялся холодной воды, кидался в реку так же свободно, как и взбирался на полок жарко натопленной бани. Между тем воображение у Васи настраивалось уже заранее; заранее он пожимался от холода, и от этого, казалось, самая кожа делалась у него чувствительнее; он дрожал от холода там, где Марку было только прохладно, и обжигался тогда, когда Марк утверждал, стоя во весь рост на полке, что ему "ничего не жарко". Впрочем, исключая случаи, вроде вышеприведенного, братья были очень дружны и понимали друг друга с полуслова, а иногда и без слов.
- Ну, что, видел опять? - спросил Мордик.
- Зеленого? - видел.
- Врешь, я думаю.
- Ей-богу, видел.
- Ну?
- Ничего не лгу! Видел, больше ничего... Без лица.
- Из бумаги?
- Как будто... не надо говорить.
- Вот глупости! Я не боюсь. Чего же бояться, если он из картона? Ну, ты, зеленый, выходи! - храбрился он, повернувшись к дверям. Однако вид черной темноты подействовал и на него; он отвернулся и добавил уже тише: - Я бы его разодрал, больше ничего.
Вася поспешил переменить разговор.
- А тебе кажется странно? - спросил он. Мордик подумал.
- В самом деле, кажется. А тебе?
- И мне кажется. Отчего бы это?
- Оттого, что... на дворе ветер,- сказал Мордик, прислушиваясь к шелесту листьев.
- И дождь шел большой. И теперь еще идет, но поменьше. Но это не оттого. А кажется тебе,- живо прибавил он,- что это шелестят листом бумаги... о-о-ог-ромным?
Мордик прислушался и сказал:
- Нет, не кажется.
- А кажется тебе, что это сыплют зерно в бочку? Мордик опять послушал.
- Вовсе не кажется, потому что это ветер.
- А мне иногда кажется. Но, все-таки, сегодня странно не от этого.
- А отчего?
- Не знаю. Знал, да забыл. Теперь не знаю.
- И я не знаю. Оба помолчали.
В это время на другой половине дома, отделенной длинным коридором, скрипнула быстро отворенная дверь.
Ей отозвалась в детской оконная рама, пламя свечи колыхнулось, и дверь опять захлопнулась.
- Слышал? - спросил Вася.
- Да, слышал... Постой-ка.
Действительно, в несколько мгновений, пока дверь открывалась и закрывалась, с другой половины донеслись каким-то комком смешанные звуки. Очевидно, там не спали и, пожалуй, не ложились всю ночь. Чей-то голос требовал воды, кто-то даже голосил и плакал, кто-то стонал... При последнем звуке у мальчиков сердца забились тревожно.
- Знаешь, что это там? - живо спросил Вася.
- Знаю. У мамы скоро родится девочка.
- А может, мальчик
- Н-ну... может и мальчик.
Мордик помнил два случая рождения, и оба раза это были девочки. Потому ему и теперь казалось, что должна родиться непременно девочка. Впрочем, так как он помнил рождение девочек, а своего и Васина не помнил, то порой ему приходила в голову неосновательная идея, что рождались только девочки, потому было время, когда их вовсе не было. А они, мальчики, никогда не родились и всегда были. Он не особенно верил сам в эту теорию, но она возвышала его в собственном мнении и давала преимущество перед девочками, которые тоже хотели бы "всегда быть", но должны были смириться перед недавностью факта рождения Шуры.
- Вот отчего и кажется странно...- сказал опять Вася.
- Вре-ешь...- протянул было Мордик, но потом согласился: - а пожалуй, твоя правда.
- Конечно, от этого. Видишь, там никто не ложился. И потом ведь это всегда бывает странно... Оба задумались.
- Вдруг не было девочки, вдруг есть...- сказал Голован.
- Да,- повторил и Мордик,- вдруг не было, вдруг есть... Странно: откуда берутся?.. Постой, я знаю,-поторопился он с открытием: - подкидывают!
Объяснение было просто, но не удовлетворительно.
- Нет,- сказал Голован.
- Отчего это нет?
- Оттого что... оттого... вот отчего нет: потому что откуда же тот человек возьмет, который подкинет?
- Он у другого.
- А другой?
- Еще у кого-нибудь.
- А еще кто-нибудь где возьмет?
- Н-не знаю... Няня говорит: меня под лопухом нашли. Пустяки, я думаю.
- Конечно, глупости. Кто туда положит ребенка? И насчет золотой нитки... будто на золотой нитке спускают,- тоже глупости.
- Уж эта старая скажет!.. Ну, а как по-твоему: откуда?
- Конечно, с того света.
Мордик задумался. Мысль показалась ему очень простой и ясной... Понятно: на этот свет попадают с того света.
- Ну, а как?
- Может быть, приносят ангелы.
- Ангелов, может, еще и нет.
- Ну, уж это ты не говори. Это грех. Уж это все знают, что есть.
- А дядя Михаил...
- Мало ли что. Когда люди видели...
- Кто видел?
- Многие видели. Я тоже видел... во сне...
- Какой он?
- Белый-белый. Летел от сада Выговских, все с дерева на дерево, а потом перелетел через огород, через площадь. А я смотрю, где он сядет. Сел на крышу на лавчонке Мошка и стал трепыхать крыльями. Потом снялся и полетел далеко-далеко.
- Хорошо летает?
- Отлично. Я потом говорю Мошку: я видел во сне, что на твоей крыше сидел ангел.
- А Мошко что?
- А Мошко говорит: ай-вай, какая важность! У меня каждый шабаш бывают в доме ангелы, а черти насядут на крышу, все равно как галки на старую тополю...
- Хвастает.
- Н-нет, едва ли. У евреев многое бывает. А помнишь Юдка?
VI
Юдка был огромный жид, с громадною бородой и страшными полупомешанными глазами. Он разносил по домам лучшие сорта муки и продавал ее в розницу. Отмерив муку гарнцами, он потом прикидывал еще по щепотке - "для деток, для кухарки, для няньки, для кошки, для мышки". При этом его борода тряслась, а глаза вращались в орбитах. Как только его громадная фигура с мешком на согнутой спине являлась в воротах, детьми овладевало ощущение ужаса и любопытства. Они дрожали перед Юдкой, но не могли себе отказать в удовольствии посмотреть, как Юдка будет прикидывать "на кошку, на мышку". Он ходил каждую неделю и каждый раз производил на детей чрезвычайно сильное впечатление.
