Молча, сосредоточенно, со стиснутыми зубами вбивал он кайло в хрупкий, звенящий уголь. Временами он как будто бы забывался. Все исчезало из его глаз: и низкая лава, и тусклый блеск угольных изломов, и дряблое тело лежащего с ним рядом дяди Хряща. Мозг точно засыпал мгновениями, в голове однообразно, до тошноты надоедливо, звучали мотивы вчерашней шарманки, но руки сильными и ловкими движениями продолжали привычную работу. Отбивая над своей головой пласт за пластом. Грек почти бессознательно передвигался на спине все выше и выше, далеко оставив за собой слабосильного товарища.
Мелкий уголь брызгами летел из-под его кайла, осыпая его вспотевшее лицо. Выворотив большой кусок, Грек только на минуту задерживался, чтобы оттолкнуть его ногой, и опять со злобной энергией уходил в работу. Васька успел уже два раза наполнить тачку и отвезти ее на главную магистраль, где в общих кучах ссыпался уголь, добытый в боковых галереях. Когда он возвращался во второй раз порожняком, его еще издали поразили какие-то странные звуки, раздававшиеся из отверстия лавы. Кто-то стонал и хрипел, как будто бы его душили за горло. Сначала у Васьки мелькнула в голове мысль, что шахтеры дерутся. Он остановился в испуге, но его окликнул взволнованный голос дяди Хряща:
- Что же ты стал, щенок? Иди сюда скорее.
Ванька Грек бился на земле в страшных судорогах. Лицо его посинело, на тесно сжатых губах выступила пена, веки были широко раскрыты, а вместо глаз виднелись только одни громадные вращающиеся белки.
Дядя Хрящ совсем растерялся, он то и дело трогал Грека за холодную, трепещущую руку и приговаривал просительным голосом:
- Да, Ванька... да перестань же... ну, будет же, будет...
Это был страшный приступ падучей. Неведомая ужасная сила подбрасывала все тело Грека, искривляя его в безобразных, судорожных позах.
Он то изгибался дугой, опираясь только пятками и затылком о землю, то тяжело падал вниз телом, корчился, касаясь коленами подбородка, и вытягивался, как палка, дрожа каждым мускулом.
- Ах, господи, вот история, - бормотал испуганно дядя Хрящ. - Ванька, да перестань же... послушай... Ах ты, боже мой, как это его вдруг?.. Постой-ка, Кирпатый, - вдруг спохватился он, - ты останься постеречь его здесь, а я побегу за людьми.
- Дяденька, а как же я-то? - жалобно протянул Васька.
- Ну, поговори у меня еще! Сказано - сиди, и дело с концом, - грозно прикрикнул дядя Хрящ.
Он поспешно схватил свою поддевку и, на ходу надевая ее в рукава, побежал из галереи.
Васька остался один над бьющимся а припадке Греком. Сколько времени прошло, пока он сидел, прижавшись в угол, объятый суеверным ужасом и боясь пошевельнуться, он не сумел бы сказать. Но понемногу конвульсии, трепавшие тело Грека, становились все реже и реже. Потом прекратилось хрипение, веки закрыли страшные белки, и вдруг, глубоко вздохнув всей грудью, Грек вытянулся неподвижно.
Теперь Ваське стало еще жутче. "Господи, да уж не помер ли?" - подумал мальчик, и от одной этой мысли жуткий холод наежил волосы на его голове. Едва переводя дыхание, он подполз к больному и дотронулся до его голой груди. Она была холодна, но все-таки поднималась и опускалась чуть заметно.
- Дяденька Грек, а дяденька Грек, - прошептал Васька.
Грек не отзывался.
- Дяденька, вставайте! Позвольте, я вас поведу до больницы. Дяденька!..
Где-то в ближней галерее послышались торопливые шаги. "Ну, слава богу, дядя Хрящ возвращается", - подумал с облегчением Васька.
Однако это был не дядя Хрящ.
Какой-то незнакомый шахтер заглянул в лаву, освещая ее высоко поднятой над головой лампой.
- Кто здесь есть? Живо выходи наверх! - крикнул он взволнованно и повелительно.
- Дяденька, - бросился к нему Васька, - дяденька, здесь с Греком что-то такое случилось!.. Лежит и не говорит ничего.
Шахтер приблизил свое лицо вплотную к лицу Грека. Но от него только пахнуло острой струей винного перегара.
- Эк его угораздило, - махнул головой шахтер. - Эй, Ванька Грек, вставай! - крикнул он, раскачивая руку больного. - Вставай, что ли, говорят тебе. В третьем номере обвал случился. Слышишь, Ванька!..
Грек промычал что-то непонятное, но не открыл глаз.
- Ну, некогда мне с ним, с пьяным, вожжаться! - нетерпеливо воскликнул шахтер. - Буди его, малец. Да поскорее только. Не ровен час, и у вас обвалится. Пропадете тогда, как крысы...
Голова его исчезла в темном отверстии лавы. Через несколько секунд затихли и его частые шаги.
Ваське поразительно живо представился весь ужас его положения. Каждый миг могут рухнуть висящие над его головою миллионы пудов земли. Рухнут и раздавят, как мошку, как пылинку. Захочешь крикнуть - и не сможешь раскрыть рта... Захочешь пошевельнуться - руки и ноги придавлены землей... И потом смерть, страшная, беспощадная, неумолимая смерть...
Васька в отчаянии бросается к лежащему шахтеру и изо всех сил трясет его за плечи.
- Дядя Грек, дядя Грек, да проснись же! - кричит он, напрягая все силы.
Его чуткое ухо ловит за стенами - и с правой и с левой стороны - звуки тяжелых, беспорядочно спешных шагов. Все рабочие смены бегут к выходу, охваченные тем же ужасом, который теперь овладел Васькой, На одно мгновение у Васьки мелькает мысль бросить на произвол судьбы спящего Грека и самому бежать очертя голову. Но тотчас же какое-то непонятное, чрезвычайно сложное чувство останавливает его. Он опять принимается с умоляющим криком теребить Грека за руки, за плечи и за голову.
Но голова послушно качается из стороны в сторону, поднятая рука падает со стуком. В эту минуту взгляд Васьки замечает угольную тачку, и счастливая мысль озаряет его голову. Со страшными усилиями приподнимает он с земли грузное, отяжелевшее, как у мертвеца, тело и взваливает его на тачку, потом перебрасывает через стенки безжизненно висящие ноги и с трудом выкатывает Грека из лавы.
В галереях пусто.
Где-то далеко впереди слышен топот последних запоздавших рабочих. Васька бежит, делая невероятные усилия, чтобы удержать равновесие. Его худые детские руки вытянулись и обомлели, в груди не хватает воздуха, в висках стучат какие-то железные молоты, перед глазами быстро-быстро вращаются огненные колеса. Остановиться бы, передохнуть немного, взяться поудобнее измученными руками.
"Нет, не могу!"
Неизбежная смерть гонится за ним по пятам, и он уже чувствует у себя за спиной веяние ее крыльев.
Славу богу, последний поворот! Вон вдалеке мелькнул красный огонь факелов, освещающих подъемную машину.
Люди толпятся на платформе.
Скорей, скорей!
Еще одно последнее, отчаянное усилие...
Что же такое, господи! Платформа подымается... вот она исчезла совсем.
"Подождите! Остановитесь!"
Хриплый крик вылетает из Васькиных губ. Огненные колеса перед глазами вспыхивают в чудовищное пламя. Все рушится и падает с оглушительным грохотом...
Васька приходит в себя наверху. Он лежит в чьем-то овчинном зипуне, окруженный целой толпой народа. Какой-то толстый господин трет Васькины виски. Директор Карл Францевич тоже присутствует здесь. Он ловит первый осмысленный взгляд Васьки, и его строгие губы шепчут одобрительно:
- Oh! mon brave garcon! О, ти храбрий мальшик!
Этих слов Васька, конечно, не понимает, но он уже успел разглядеть в задних рядах толпы бледное и тревожное лицо Грека. Взгляд, которым эти два человека обмениваются, связывает их на всю жизнь крепкими и нежными узами.
1 Курносый. (Прим. автора.)
2 Кайло (хайло) - инструмент для выбивания угля из породы. (Прим. автора)
