-- Сто двадцать лет сам не захочешь. Надоест.
-- Ты не захочешь, а другие -- с радостью. Будет такое средство...
-- "Средство"... Открыли бы лучше какое-нибудь средст-во от похмелья. А то башка, как...
-- Не надо пить.
-- Пошел ты!..
Замолчали. Юрка опять решительно сел за учебник.
-- У вас только одно на языке: "Будет! Будет!" -- опять начал старик. -- Трепачи. Ты вот -- шешнадцать-то лет бу-дешь учиться, а начнет человек помирать, что ты сделаешь?
Юрка не намерен больше болтать. Молчит.
-- Вырежет ему чего-нибудь, -- сказал Витька.
-- Да если ему срок подошел помирать, чего ты ему выре-жешь?
Витька не знал.
-- Я на такие... темные вопросы не отвечаю.
-- Нечего ответить, вот и не отвечаете. Светлые ваши го-ловушки... только мякиной набиты.
-- Нечего? -- опять вскочил Юрка. -- А вот эти люди?.. -- сгреб кучу книг и показал. -- Вот этим людям тоже нечего от-вечать?! Ты хоть одну прочитал?
-- Там читать нечего -- вранье одно. У меня на квартире жил один...
-- Во дает?! -- сказал Витька.
-- Ладно! -- Юрка опять начал ходить по избе. -- Чума раньше была?
-- Была. У нас в двадцать...
-- Где она теперь? Есть?
-- Не приведи, Господи! Может, будет...
-- В том-то и дело, что больше не будет. С ней научились бороться. Дальше! Если бы тебя раньше укусила бешеная со-бака, что бы с тобой было?
-- Сбесился бы.
-- И помер бы. А сейчас -- сорок уколов, и все. Человек живет. Туберкулез был неизлечим? Сейчас -- пожалуйста: полгода -- и человек как огурчик! А кто это все придумал? Ученые. "Вранье"... Хоть бы уж помалкивали, если не знаете.
Старика раззадорил тоже этот Юркин наскок.
-- Так. Ладно. Собака -- это ладно. А змея укусит?.. Где они были, доктора-то, раньше? Не было. А бабка, бывало, пошепчет -- и как рукой снимет. А ведь она институтов ваших не кончала.
-- Укус был не смертельный, вот и все. Это элементарно.
-- Иди подставь: пусть она тебя разок чикнет...
-- Пожалуйста! Я до этого укол сделаю -- и пусть кусает, сколько влезет, -- я только улыбнусь.
-- Хвастунишка.
-- Да вот же они, во-от! -- Юрка опять показал на книги. -- Люди на себе экспериментировали! А знаешь ты, что когда академик Павлов помирал, то он созвал студентов и стал им диктовать, как он помирает...
-- Как это? -- очень заинтересовался старик.
Витька тоже не слышал про это.
-- Так. "Вот, говорит, сейчас у меня холодеют ноги -- пи-шите". Они писали. Потом руки отнялись. Он говорит: "Руки отнялись".
-- А они пишут?
-- Они пишут. Потом сердце стало останавливаться, он говорит: "Пишите". Они плакали и писали. -- У Юрки у самого на глазах показались слезы. На старика рассказ тоже произвел сильное действие.
-- Ну?
-- И помер. И до последней минуты все рассказывал, по-тому что это надо было для науки. А вы с этими вашими баб-ками еще бы... триста лет в темноте жили. "Раньше было! Раньше было!" Какие-то кулацкие уклоны... Вот так было раньше? -- Юра подошел и включил радио. Пела певица. Не-много все послушали ее. -- Где она? -- спросил Юрка.
-- Кто?
-- Певица-то. Ее же нет здесь, а -- поет.
-- Так это по провода-ам.
-- Это радиоволны! "По провода-ам". По проводам -- это у нас здесь. А она, может, где-нибудь в Москве или в Ленин-граде поет -- что, туда провода протянуты?
-- Провода. Я в прошлом годе ездил к Ваньке, видел: вдоль железной дороги провода висят. На столбах. Чего ты мне говоришь-то?
Юрка махнул рукой.
-- Тебе не втолковать! Мне надо уроки учить. Все.
-- Ну и учи.
-- А вы отрываете. -- Юрка сел за стол, зажал ладонями уши и стал усердно читать.
Долго в избе было тихо.
-- Витька, а ты на кого хочешь учиться? -- спросил ста-рик.
Витьку этот вопрос застал врасплох.
-- Я пока выбираю, -- сказал он.
-- На кого он будет учиться! -- оторвался от книги Юр-ка. -- У него по арифметике плохо. Не исправил, Витька?
-- Не...
-- Что ж ты?
-- Знаешь, на кого учись? На судью, -- посоветовал ста-рик.
-- О-о! -- удивились ребятишки. -- Чего это?
-- Люди будут бояться. Скажут: вон, вон -- судья идет! Большое дело.
-- Тогда уж -- на прокурора, -- сказал Витька. -- Он пострашней.
-- Прокурор -- это не все понимают, что страшно. А вот судья... это судья. Это уже тюрьмой пахнет.
Еще помолчали.
-- Он есть на карточке? -- спросил вдруг старик.
-- Кто?
-- Тот ученый, помирал-то который.
-- Академик Павлов? Вот он.
Юрка подал старику книгу и показал Павлова. Витьке тоже показал редкостного ученого.
-- Старенький уж был, -- сказал Евстигнеич жалостливо.
-- Он был до старости лет бодрый и не напивался, как... некоторые. -Юрка отнял книгу. -- И не валялся потом на печке, не матерился...
-- Чего вы взъелись-то на меня?! -- вскричал больной старик. -- Ты гляди что -- житья не дают! Комиссары нашлись... Вам ба по тогдашнему делу -- только комиссарами быть. Они тогда молодые были... Такие же вот... молокососы заполошные. Командовали.
Юрка сел опять за учебники, а Витька стал листать книж-ку с портретами ученых.
-- Ох, мать ты моя-а!.. -- закряхтел опять старик. И полез с печки. Надел валенки, взял нож и вышел в сени.
-- Куда это он? -- спросил Витька.
Юрка пожал плечами.
-- Ну, и что этот гусь? -- спросил Юрка. -- Наверно, от-цом твоим станет?
Витька уставился на друга, точно до него только сейчас дошел истинный смысл прихода дяди Володи в их дом.
-- Отцом? -- переспросил он.
-- Ну а кем же? Не родным, конечно, но жить-то у вас бу-дет.
Вошел старик... Нес в руке добрый кус сала.
-- Нате поешьте... ученые. А то, пока дойдете до своих хирургов-то, -загнетесь.
-- Зачем? У меня есть -- мне Витька принес...
-- Ешьте! "Витька принес"... У Витьки у самого... зад сверкает. Безотцовщина. Ешьте, это доброе сало, не базар-ное.
-- Нам дядя Коля привез из деревни -- тоже доброе, -- вступился Витька за свое сало.
-- В деревне теперь разучились солить. Не разучились, а... не хотят. Тоже все на базар норовят: как попало посолил, лишь бы вид сохранить. -Старик опять полез на печку. -- Ох, язви ты в душеньку!.. Как ляжешь, так опять подступает.
-- Давай, мы сбегаем за четвертинкой? -- еще раз предло-жил Юрка.
Старик помолчал.
-- Не надо, -- сказал. -- Перемаюсь как-нибудь.
Ребятишки достали хлеб и принялись за сало.
-- Ну и как мне его теперь, папкой, что ли, звать? -- спро-сил Витька негромко.
Юрка пожал плечами.
-- К нам, когда папка помер, тоже приходил один... я его дядей Сашей звал. Не мог. Я папку-то хорошо помню.
-- И я помню.
-- Ну и будешь дядей звать... Нечего их наваживать. Ста-рый?
-- Старый, -- сказал Витька, всерьез озабоченный новым "папкой".
-- А у его, что же, родных-то никого не было, что ли? -- спросил старик с печки.
-- У кого? -- не понял Юрка.
-- У того академика-то. Одни студенты стояли?
-- У Павлова? Были, наверно. Я точно не знаю. Завтра спрошу в школе.
-- Дети-то были, поди?
-- Наверно. Завтра узнаю.
-- Были, конечно. Никого если б не было родных-то, не-много надиктуешь. Плохо человеку одному. Не приведи Гос-поди!
...Мать Витькина громко засмеялась.
-- Не знаю, -- сказала она. -- Я так не думаю.
-- Уверяю вас! -- тоже улыбаясь, воскликнул слегка за-алевший Владимир Николаевич.
И дядя Николай тоже слегка заалел... Всем было хорошо, все слегка поразмякли.
-- А не спеть ли нам?! -- догадался дядя Николай. -- А? Эх, Витьки нет, он бы нам счас на баяне подобрал какую-нибудь.
-- Хорошо играет? -- спросил Владимир Николаевич.
-- Мой подарок, -- не удержался, похвастал дядя Нико-лай. -- На день рождения ему отвалил -- пускай учится.
-- Люблю музыкальных детей, -- сказал Владимир Нико-лаевич.
-- Так споем, что ли!
-- Какую? -- спросила Груша.
-- Давай какую-нибудь. Ты у нас песельница.
-- Ну, прямо!.. Нашел песельницу.
И вдруг Владимир Николаевич, прикрыв маленькие пе-тушиные глаза, зачастил не шутя, козлом:
Небо, небо, небо, небо-о!..
Хотел-то он всерьез, но так это вышло смешно и нелепо, что Николай и Груша засмеялись. Тогда засмеялся и Влади-мир Николаич -- будто он хотел пошутить.
-- Давай, Груша! -- попросил опять Николай. -- По-мнишь, про колечко как-то... Про любовь, про колечко. Ты часто пела...
Груша, справившись со смущением, вскинула голову, как-то простецки-смело глянула на "суженого", усмешливо улыбнулась и негромко, красиво запела:
Что стоишь, качаясь,
То-онкая рябина-а?
Го-оловой склоняясь
До самого тына...
Брат Николай неожиданно хорошо, в лад поддержал:
...Го-оловой склоняясь
До самого-о тына.
Они, видно, певали раньше -- славно у них вышло.
Там через дорогу... -
повела дальше Груша, -
За-а рекой-ой широкой
Та-ак же о-одиноко
Дуб стоит высокий.
Владимир Николаич заблеял было:
Та-ак же одиноко-о...
Но -- смолк. Не умел он. Стал слушать.
Брат с сестрой пели:
Как бы мне, рябине,
К ду-убу перебраться,
Я-а б тогда не стала
Гнуться и качаться-а!..
Ох, я-а б тогда не стала...
Тут вошел Витька.
Песня погибла. Мать что-то опять смутилась, вскочила из-за стола, улыбаясь, и какой-то извиняющийся тон по-явился.
