Стояла глубокая оттепель. Днем таяли снега, начали оттаивать забои. Вот-вот начнется промывочный сезон.
Начальство всячески торопило с окончанием вскрышных работ, поэтому в праздничный день работали не только заключенные, но и некоторые вольнонаемные, без которых в этот день нельзя было обойтись.
В гараже, где я работал единственным диспетчером, уже с утра все пошло наперекосяк. Машины, развозившие экскаваторам топливо и воду, обслуживали вольнонаемные водители. Некоторые из них не вышли в этот день, видно, еще с вечера начав отмечать праздник, а от тех, кто явился, проку оказалось не много: после нескольких утренних рейсов в забой, к экскаваторам, они ухитрились набраться так, что засыпали у диспетчерского столика, пока я отмечал им путевые листы. Приходилось самому садиться за баранку и выручать товарища.
Вот я и мотался туда-сюда, пытаясь предотвратить простои экскаваторов, рассосать ситуацию в надежде, что мои "павшие" проспятся и вернутся в строй. Но много ли я мог сделать один, когда со всех участков забоя, как сигналы бедствия, неслись тревожные гудки экскаваторов, требовав-ших воды и топлива.
Грешным делом, к полудню я и сам не удержался - причастился! Сердобольные "вольняшки" преподнесли и мне чарку - поздравили с праздником.
С нами старались не иметь никаких контактов только те "вольняшки", кто завербовался на "материке", заключив "полярный договор" с Дальстроем, кто приехал на Колыму за "длинным рублем" или по каким-нибудь иным причинам, известным только им самим и никому больше. Но таких почти и не было на простых физических работах. Они или занимали командные, начальст-венные должности, или, если возраст соответствовал, а специальной брони, дающей отсрочку, у них не имелось, были призваны в армию и воевали сейчас на фронтах Великой Отечественной.
Как назло, и погода фокусничала: чередовала солнечные прогалы с такими снежными заряда-ми, что в шаге от себя ничего нельзя было разобрать за сплошной стеной хлопьев мокрого снега.
Когда заряд кончался и на короткое время показывалось солнышко, кругом опять стояла первозданная целина.
Нелепой, чужеродной казалась вдали громада орущего экскаватора, невесть как оказавшегося в сияющем сказочном царстве нетронутого снега - ни следов, ни дорог, ничего!..
В один из таких "слепых" рейсов меня и угораздило наткнуться на своего начальника, когда, сбившись с пути, я кружил на одном месте в поисках дороги.
"Моя судьба" поджидала меня на обочине, у дорожной вешки, торчащей из снега, и семафорила рукой, приказывая остановиться. Ничего хорошего встреча не сулила, я понимал это. В чистом колымском воздухе запах алкоголя, принятого мною сегодня, мог перебить разве что запах керосина или жареной нерпы... Но нерпы не было, а керосином запахло в фигуральном смысле - нюх у моего начальника был не хуже чем у добермана.
- А ну, постой-ка... постой! Притормози. Ты чего это кружишь? - Он подошел к кабине.
- Заблудился...- стараясь не дышать в его сторону, ответил я.- Сами видите - кругом бело, дорог никаких!.. Того и гляди, загремишь в забой вместе с машиной. Не подскажете, гражданин начальник, как проехать на пятый?.. Везу топливо экскаватору.
- А почему за рулем?.. Кто разрешил? Где вольный водитель? - Он подозрительно приглядывался ко мне.
- Водитель?.. Дома, наверное,- сегодня же праздник! На работу не вышел, вот я и езжу. Не стоять же экскаватору.
Не зря я боялся - начальник унюхал-таки запах алкоголя.
- Пьяный?! - аж задохнулся он и без всякого перехода, как это часто бывало с ним, заорал:- Заблудился! Дорогу тебе подсказать, негодяй?! В такой день напился, позор!.. А ну, вылезай из кабины, алкоголик!
Остановить его теперь было невозможно - начальник "пошел вразнос"... Я повиновался, вылез из машины - от судьбы не убежишь.
- Он заблудился! Дорогу потерял! Ничего, я выведу тебя на чистую воду... Я подскажу тебе дорогу, негодяй! - Начальник никак не мог вытащить из кобуры огромный ржавый пистолет.- На вахту, шагом марш!
- Воду бы спустить на всякий случай...- Я показал рукой на машину.
- Не твоя забота, шагай! - Он ткнул меня пистолетом в спину.
- Спрячьте пушку-то, гражданин начальник! Не смешите людей. С такими игрушками не шутят. - Молчать! Пристрелю.
- Стреляй, спина широкая... Ну! - вдруг с какой-то забубенной удалью закричал я, теряя контроль над собой.
- Молчать!
- Не замолчу! - Я уже не боялся его.
Отчаяние, гнев, обида, годами копившиеся во мне, рвались наружу. Выпитый спирт только придал храбрости - верно, что пьяному море по колено... Я понимал, что жгу корабли, но уже ничего с собой поделать не мог, меня прорвало.
- Ты как со мной разговариваешь, негодяй? - Начальник захлебнулся от ярости.
- Не нравится, да? - кричал я.- А мне, думаете, нравится, как вы годами измываетесь надо мной, за что?.. Вам нравится, что я послушно ишачу, как бесправный раб? Вы привыкли к этому?.. Потому и таскаете за собой, как собственность... Я вам не собака - хочу казню, хочу милую!.. Я человек, а не скотина, запомните это! Он пристрелит меня!.. Мало, видно, понастреляли за эти годы - все еще руки чешутся, да?.. Ну и стреляйте, чего боитесь? Вам за это только лишнюю бляху повесят на грудь "за храбрость", одним контриком меньше! Знаем, как это делается: "Убит при попытке к бегству", подпись, печать, и все - хана! Человека как и не бывало, остался один акт! А что? Нас двое в поле, кругом снег, свидетелей, кроме бога, никаких, кому верить?.. Вам, конечно,- бог нынче не в счет.
Подумаешь, преступление, выпил! Угостили. Сегодня международный праздник трудящихся всего мира! А кто я такой? Самый настоящий трудящийся. Значит, и праздник мой! Где сказано, что он только для "вольняшек"? Спасибо, нашлись добрые люди, догадались - поздравили. Это от вас не то что благодарности - прошлогоднего снега не дождешься. Вы только пугать и умеете: карцер, срок, пристрелю! Знаете свое "давай-давай"... Хотя бы когда сказали "на, возьми", или "спасибо"... Что я выпил, вы унюхали, а вот что я вкалываю за другого дядю, вам невдомек! Где же ваша совесть?
Кто заставляет меня делать чужую работу - возить по забоям топливо? Никто. Это не моя забота. Экскаваторы встанут? Ну и хрен с ними, пусть стоят! Что мне, больше всех надо? Это - ваше дело. Вы начальство - вам и думать! За это вам деньги платят! Однако я, как божья коровка, ползаю с утра по забоям, а почему? Потому, что совесть моя не позволяет равнодушно слушать, как трубят экскаваторы, понятно? Только не у всех она, видно, есть, совесть!
Один мой следователь хвастался, что у него вместо совести х...й вырос! Вот так, гражданин начальник! И не пугайте меня, бесполезно, ничего не выйдет! Больше, чем меня напугали в 1938 году, уже не напугаешь.
Я выплеснул ему в лицо все свои обиды, накопившиеся за годы вынужденного "мирного сосуществования" с ним. Я не боялся, что в сердцах он может пристрелить меня,- такого за ним вроде бы не водилось, хотя с нервами было далеко не в порядке - психовал он часто. Сейчас он еле владел собой. Разозлил я его ужасно.
Не задумываясь, он застрелил бы меня, если бы нашел в себе силы переступить через себя, через свою природу. Это-то сознание бессилия и приводило его в исступление больше, чем слова, в выборе которых я не особенно стеснялся, так как и сам сейчас не очень владел собой.
Ему необходимо было сорвать свою злость, облегчить душу - своей ярости он искал выход. Он материл меня последними словами, искал способ чем-нибудь донять... и нашел наконец!
Не доходя до вахты лагеря, закричал коменданту:
- Парикмахера сюда, немедленно!
А когда парикмахер явился, выхватил из его рук машинку, толкнул меня на пенек у вахты и с каким-то сатанинским наслаждением принялся стричь мне волосы на голове.
Волосы, отросшие за время диспетчерства и чудом убереженные от парикмахера в дни обязательных банных стрижек в лагере.
Волосы - признак вольного человека!
Длинные волосы - иллюзия свободы! Мечта и гордость каждого заключенного!
Нашел все-таки мою болевую точку... Закончив экзекуцию, вынес приговор:
- В карцер! На десять суток.
Так в дни Первомайских праздников 1943 года я оказался в лагерном карцере прииска имени Тимошенко, в неунывающей компании "блатных". Надо отдать им должное, в критических ситуациях они не теряются, не раскисают, не поддаются отчаянию и не празднуют труса. Лагерь для вора - дом родной! Не потому, что там сладко, там очень несладко, но там привычно. Лагерь постоянная среда обитания людей этой древней профессии. Жизнь вора детективный фильм в пяти сериях: преступление, арест, тюрьма, суд, лагерь. А освобождение или побег - всего лишь антракт между двумя очередными сеансами. Долго он не длится, даже у самых удачливых: опять следует преступление, арест, тюрьма и т. д. И все повторяется сначала, или, как воры говорят, "по новой"... Исключение составляют "завязавшие", мне встречать таких не доводилось. Воры - как волки: долго не живут и почти не приручаются. Но их сила воли, их живучесть поражает. Они умеют терпеть физическую боль, переносить болезни, голод, произвол охраны... Нельзя не восхищаться их стойкостью. Честный вор (вор в законе) товарища в беде не оставит - разделит с ним последний кусок хлеба. Воры в законе своеобразное братство, масонская ложа со своим кодексом чести, со своими воровскими законами. Жестокими, жуткими, волчьими... но не шакальими. Полное презрение к материальным ценностям, к деньгам. Деньги шалые улетят, прилетят, как голуби! Никакого крохоборства, на карту ставится все...
