- Может, и прав,- ответил Сашка,- Чего ж ты думаешь, я все помнить должен? Сдал, и слава богу,- его начинали раздражать мелочные приставания отца.
- Как это так? - спросил Лукич.- Сдал - и слава богу?.. Для тебя, выходит, главное - перед преподавателем отчитаться, а не в голову науку взять? Как же потом? Придешь на работу. А с чем придешь? С какими глазами придешь, если ничего не знаешь? Кто за тебя будет делать? И вообще: зачем тогда ты ходишь в техникум? Смысл-то в чем?
- Папа,- недовольно фыркнув, сказал Сашка.- Ты это в шутку или всерьез?
- Какие могут быть шутки,- опешил Лукич.
- Ну, если так, то я тоже всерьез. Ты что, не знаешь, как учатся? По-твоему, я все предметы назубок должен выучить и всю жизнь знать? Так, что ли?
- А как же... А как же еще? - удивился отец.- Именно назубок и на всю жизнь. Я тоже учился, не понаслышке знаю. В том же самом техникуме. Так что не морочь мне голову.
- Ну, ты даешь! - с тихим восторгом ответил Сашка.- Ты что ж думаешь, ничего не изменилось? Да, я думаю, и в то время ты был один такой...- сын не сразу нужное слово подобрал,- старательный. Ну, пусть двое-трое. А ведь остальные как учились?..
- Неправда,- перебил его Лукич.- За каким бы чертом мы тогда в техникум шли, если не учиться?
- Верю, верю, ладно,- сказал сын.- Но все же прикинь, что такое был техникум в то время и что в наше. Да в то время он академией, наверно, казался. Поэтому вы и старались. А сейчас что техникум, что техучилище два сапога пара. Учись не учись, старайся не старайся, все равно за станок пойдешь.
- За какой станок?
- За обыкновенный. А кем же еще поставят? Министром?
- Зачем министром? У тебя специальность есть: технолог по холодной обработке. Вот и будешь работать технологом или мастером. Или тебе не нравится эта специальность?
- Ох, папа, опять этот детский разговор.
- Та-ак,- печально протянул Лукич.- Понятно. Значит, я отсталый и только по глупости своей учился по-настоящему, а надо бы дурака валять.
- Ты что думаешь,- разозлился Сашка,- ты что - меня всерьез собираешься убедить, что можно любить такую профессию, как технология машиностроения? Может, еще канализацию и водоснабжение - тоже очень интересная профессия - и ее можно любить? Ночи не спать, среди сна вскакивать?
- Постой,- перебил его Лукич.- А чем же моя работа, моя профессия энергетика так уж отличается от работы технолога? Почему мою можно любить, а твою никак нельзя?
- Не знаю. Но, наверное, дело не в профессии, а в тебе. У тебя такой характер.
- Вот это правильно! - обрадовался Лукич.- Здесь ты в точку попал! Дело не в профессии. Верно. Ты вот упрекаешь меня: как на собрании агитирую. А ведь ты не прав. Ты и не можешь полюбить свою специальность, потому что не знаешь ее. А как можно незнакомое любить? Нельзя любить неизвестность. Вот ты про сантехнику. Если, положим, я начну в ней работать, я ее прежде изучу. Я найду в ней смысл и особую нужность и буду для нее работать. Я буду силу свою в нее вкладывать, и голову свою, и нервы. Я буду делать и делать. А уж потом я ее полюблю, потому что она станет моею. Там моя сила, мой труд вложен, мои дни и бессонные ночи. Моя жизнь. Я уже не смогу ее не любить и для нее не работать, потому что это моя жизнь. А просто, с налету, ничего не полюбится, сынок. Такого не бывает. Я, знаешь, и мать твою, свою жену, не сразу полюбил. Ну, встретились парень да девка, дело молодое. Сошлись по молодости. Не было б ее рядом, другая бы подвернулась. Не хуже ее, а может, и лучше. Не божий выбор, случай. И у нее так же. А вот когда пожили вместе,- с волнением проговорил Лукич,- вот когда пожили, Сашок, друг для друга постарались она меня поила да кормила, обстирывала, помогала учиться, детей мне родила, в болезни за мной ходила, в беде утешала, радости моей радовалась,- вот тогда, сынок, тогда я ее узнал, понял и полюбил. И стала она для меня не просто бабой, каких много. А стала мне родной женой, каких и не сыщешь. Вот так, сынок... Ну, скажи, прав я или нет?
- Наверно, прав...- с ноткой сомнения ответил Сашка. Ему не хотелось спорить с отцом, хотелось быстрее закончить этот разговор.- Тебя мои тройки волнуют? - спросил он напрямую.- Хочешь, я эту сессию сдам без троек? Без единой? Будешь доволен?
- Но ты ж не для меня...- хотел возразить Иван Лукич, но сын его остановил:
- Подожди. Так и договоримся. Сессия без троек. А что касается любви к своему делу, то давай немного подождем, пока я закончу техникум и начну работать. Вот поработаю, тогда узнаю, нравится - не нравится, вкладывать душу - не вкладывать. А сейчас отпусти меня,- взглянул на часы Сашка,- а то сегодня лабораторная по резанию, пропускать не хочется.
Трамвай, увозивший сына, помчался вперед. Иван Лукич проводил его взглядом, а потом сказал вслух:
- Посмотрим, посмотрим,- и, закурив, потихоньку отправился назад, с тоскою думая о том, что он зря опоздал на работу, так как разговора с сыном не получилось.
2
Хоронить Моисеева должны были после обеда. Иван Лукич, узнав, что и ему предстоит на похороны ехать, вначале подосадовал: дела, как всегда, были срочные - и бросать их не хотелось. Но уже в пути, в стареньком завкомовском автобусе, где все свои собрались и венок впереди стоял, перед кабиной водителя, уже здесь Лукич понял, что он верно поступил, не отказавшись от этой поездки. Это был печальный, но долг. И Лукич, глядя в окно и почти не замечая зимнего города, бежавшего навстречу, думал о Моисееве.
Ведь будто и недавно пришел Лукич в цех, к Моисееву, совсем вроде недавно молодым пришел, а теперь - седой. А старик вот умер. Три года всего после пенсии пожил. Собирался дачу за Волгой брать, сад разводить, какую-то особую клубнику. И невесело думалось Лукичу, что старые люди действительно малым детям сродни. Отживут век и, вроде не понимая этого, на новый загадывают. А кто его, другой век, на них припас? Вот и он, Лукич, вместе с Розой, уже прикидывал, как бы дачный участок взять да потихоньку начать его обживать. Не торопясь, деревья посадить, домик поставить. Все не спеша делать, спешить-то некуда. Пока работаешь, дача не очень с руки, а подгадать бы так, чтобы к пенсии. Подгадать бы так, чтобы к пенсии и домик, и сад - все на месте стояло. Вот и пошла бы жизнь пенсионная, хорошая, на свежем воздухе, среди зелени и покоя.
А теперь здесь, в стареньком тряском автобусе, Лукич ясно понимал, что все эти мечты - глупость, не более. Жизнь одна, и прошла она, и пройдет, у Моисеева раньше, у Лукича позднее, но одинаково - на заводе, в цехе. И точка. А сады... Из могилы на них не порадуешься. Раньше надо было выбирать, не на завод идти, а куда-нибудь в село, если землю да зелень любишь. А второго века не будет. Так невесело думалось Лукичу, когда ехал он на похороны старика Моисеева.
Когда наконец приехали, то Лукич в дом не пошел, а во дворе остановился покурить. Рассеянно глядя вокруг, увидел как подкатил еще один автобус, маленький тупорылый "рафик". Из него начали выходить музыканты с трубами. Лукич курил, поглядывая на отворенные ворота, на обитую красным сатином и крепом крышку гроба, что стояла прислоненная к стене, возле крыльца; и людей он видел, они поднимались в дом и уходили оттуда. И вдруг слух Лукича тронул знакомый голос.
Возле тупорылого маленького автобуса тесным кружком стояли музыканты, курили, разговаривали. И среди них был Сашка.
Мгновение-другое Иван Лукич глядел на сына недоумевающе, потом начал придумывать добрые причины Сашкиного присутствия здесь. "Из техникума, из техникума,- убеждал себя Лукич,- пригласили их. У завода оркестра нет, в техникум позвонили, а там не могли отказать. Конечно, как же заводу откажешь, делаем для них много. Шефы и прочее... Вот и пригласили".
Но сомнения, от которых ныло сердце, заставили Лукича, отметая спасительный обман, пойти и дознаться правды. А правда оказалась простой: к техникуму музыканты никакого отношения не имели, были они просто шабашниками, брали за свой труд семьдесят рублей - по десятке на брата - да еще по пузырю на двоих, для сугреву.
Впереди шла машина с гробом, за ней люди, провожавшие покойного к недалекому кладбищу. Замыкал шествие оркестр. Сашка играл на небольшой белой трубе. Лица его Лукич не мог видеть, только дымчатая кроличья шапка маячила, блестящая труба да руки. О старике Моисееве Иван Лукич забыл. Он и к гробу не стал подходить, прощаться. На кладбище Лукич сел в "рафик" музыкантов. Шофер поглядел на него, но ничего не сказал.
Оттрубив в последний раз и не дожидаясь, когда закопают покойника, музыканты пошли к своему автобусу. Сашка шел впереди других и в автобус полез первым и тут же в дверях остановился.
- Ты чего?! - шумнули на него.- Проходи!
Сашка пошел прямо к отцу и сел рядом на заднее сиденье.
- Ты чего здесь? - спросил он, стараясь говорить легко и спокойно.Знакомый, что ли?
- Да,- ответил Лукич.- Это Моисеев, с нашего завода.
Высокий мужчина в каракуле, пройдя по проходу, раздал каждому по красной десятке. Увидев Лукича, спросил:
