Вначале перед нами — сугубо частная судьба девушки, задыхающейся в мирке, границы которого обозначены такими типами, как Марья Алексевна и Сторешников.
Эта судьба типична. Отсюда и вырастает тема освобождения тысяч таких же девушек — «сестер» Веры Павловны — из семейного рабства.
Но и это оказывается лишь одной из частных сторон общего, а именно — «женского» вопроса, проблемы эмансипации женщин.
В свою очередь, эта проблема упирается в еще более общий вопрос — вопрос об эмансипации человеческой личности вообще, об освобождении человека от угнетения. Решить вполне и до конца этот вопрос можно, только уничтожив старое общество и построив новое. Решить его можно только революционным путем.
Такова логика судьбы одной женщины.
Сходным образом, с той же целеустремленностью, развиваются и частные линии судьбы героини.
Для подлинного освобождения женщины недостаточно вырваться из-под родительской опеки, недостаточно обрести собственную семейную жизнь — нужна еще и экономическая независимость. Так возникает идея мастерской, а затем и сама мастерская.
Одновременно это средство экономического освобождения становится и средством помощи «сестрам», которые, подобно самой Вере Павловне, стремятся к независимости, превращается в общественный долг служения людям.
Однако в реальных условиях действительности «мирное» служение людям, «мирное» выполнение общественного долга оказывается невозможным. Встает вопрос о служении «немирном», о преобразовании революционном.
Такова логика общественной деятельности героини.
Полная свобода женщины немыслима без равноправных отношений в семье. Брак с Лопуховым, помогшим Вере Павловне обрести самостоятельность, кажется ей счастьем, но вскоре оборачивается драмой. Это брак без подлинной любви, что даже в лучшем случае предполагает несвободу — обоюдное самопожертвование, обоюдную моральную связанность. Наконец, конфликт разрешается: Лопухов «исчезает», Вера Павловна находит семейное счастье в браке с Кирсановым, основанном не только на дружбе, взаимном уважении и общности идеалов, но и на глубоком чувстве.
Однако и такая свобода оказывается не вполне совершенной. Между Кирсановым и Верой Павловной происходит знаменательный разговор по поводу традиционных представлений о «слабости» женского пола. Вера Павловна говорит: «Нужно иметь такое дело, от которого нельзя отказаться, которого нельзя отложить, — тогда человек несравненно тверже». В дальнейшем такое дело называется «неотступным» делом, «личным» делом, а в применении к Рахметову — образцу твердости — прозрачно именуется «общим делом» (вспомним, что у декабристов слова «общее дело» употреблялись как точный перевод латинского «res publica» и обозначали революционную деятельность). Не случайно в этом контексте возникает образ Рахметова — «орла», до которого трудно подняться «обыкновенным людям», даже таким, как Кирсанов и Вера Павловна; не случайно произнесены и слова «общее дело». Идеал свободы, таким образом, ассоциируется с образом революционера Рахметова, который достиг полного слияния «личного» дела с «общим» в борьбе за революционное переустройство жизни.
Такова логика рассуждений героев о свободе и личном счастье.
Да и в отдельных эпизодах и разговорах соблюдается все тот же единый прицел размышлений, все та же «центробежная» логическая композиция. В упомянутом — вполне невинном, на первый взгляд, — разговоре Кирсанов опровергает распространенное представление о душевной слабости женщин по сравнению с мужчинами: «Это — сила предубеждения, дурная привычка, фальшивое ожидание, фальшивая боязнь. Если человек думает «не могу», — то и действительно не может. Женщинам натолковано: «вы слабы», — вот они и чувствуют себя слабыми и действительно оказываются слабы… Но есть примеры, касающиеся целых масс, народов, всего человечества (курсив мой. — П. Н.). Один из самых замечательных представляет военная история». И дальше Кирсанов приводит примеры, когда пехота одерживала блистательные победы над более сильной, по привычным представлениям, конницей. Однако можно с уверенностью сказать, что подлинная суть рас-суждений Кирсанова отнюдь не ограничивается вопросом о женщинах, которым «натолковали» об их слабости, и что, не будь необходимости в маскировке, в шифре, герой Чернышевского вспомнил бы из «военной истории» не битвы при Кресси, Пуатье и Азенкуре, а победы Спартака и Пугачева. Ибо истинный смысл всего этого разговора о женщинах в том, что «падшие рабы» до тех пор слабы, пока не поверили в свою силу и не восстали. Вот почему в дальнейшем ходе беседы появляется тема «общего дела» и возникает образ Рахметова…
Выходит, с какого бы конца ни подойти к судьбам героев, — все пути ведут к революции, посредством которой должно всесторонне измениться человеческое бытие, а значит, и жизнь героев. От частного к общему — таков путь мысли автора. От проблем «частных», «семейных», лично близких каждому человеку, к проблемам, касающимся судеб всех людей, — такова логика революционной пропаганды Чернышевского-романиста, таков логически обоснованный на всех «уровнях» сюжета ответ на вопрос, поставленный в заглавии романа.
Однако не только в логике дело. Герои Чернышевского — не рупоры идей автора, не бездушные и плоские марионетки, не условные воплощения тезисов. Это живые и близкие писателю люди, которым он желает счастья, за судьбы которых болеет душой.
Это живые люди, но и они необычайны. Необычайны их поступки, мысли, взаимоотношения, быт. Необычайно то, что их внутренний мир освещается, как правило, не со стороны эмоций, а повернут к нам прежде всего стороной интеллектуальной. Они проявляют себя — помимо поступков — прежде всего в размышлениях, разговорах, спорах, направленных на большие общественные проблемы. Причем разговоры эти не схоластичны, не отвлеченны, а представляют всеобщий и животрепещущий интерес, в чем и заключается убедительность героев.
Необычаен их нравственный облик: они совершают благородные и самоотверженные поступки, нисколько не думая при этом о благородстве и самоотверженности; они утверждают, что поступают так для своей же пользы, из «разумного эгоизма». Можно говорить об ограниченности этой нравственной теории, но нельзя не видеть, что в ней есть свой особый и высокий смысл: нет для человека большего счастья, большей нравственной «пользы» — пусть это даже сопровождается болью и страданием, — чем сознание того, что поступил справедливо, разумно, нравственно.
И, наконец, еще одна, едва ли не главная из непривычных черт этих людей. Чернышевский не раз сам рассуждает о ней с полным сознанием того, что это принципиально новая черта, что возник — и в жизни, и под его собственным пером — тип нового человека. «Недавно зародился у нас этот тип. Прежде были только отдельные личности, предвещавшие его; они были исключениями и, как исключения, чувствовали себя одинокими, бессильными и от этого бездействовали, или унывали, или экзальтировались, романтизировали, фантазировали, то есть не могли иметь главной черты этого типа, не могли иметь хладнокровной практичности, ровной и расчетливой деятельности, деятельной рассудительности. То были люди, хоть и той же натуры, но еще не развившейся до этого типа…» Чернышевский сам указывает «нарушенную» им традицию положительного, но одинокого героя, человека, исполненного высоких чувств и помыслов, но лишенного возможности осуществить эти помыслы на деле, человека хорошего, но слабого либо не могущего реализовать свои силы. Таковы герои писателей, о которых в начале романа думает Верочка: «Ведь вот Жорж Занд — такая добрая, благонравная, — а у ней все это только мечты! Или наши — нет, у наших уж вовсе ничего этого нет. Или у Диккенса — у него это есть, только он как будто этого не надеется; только желает, потому что добрый, а сам знает, что этому нельзя быть. Как же они не знают, что без этого нельзя, что это в самом деле надобно так сделать и что это непременно сделается, чтобы вовсе никто не был ни беден, ни несчастен».
У Чернышевского героев Жорж Занд и Диккенса, русского «лишнего человека» сменил новый человек. И если раньше в литературе спутниками добра и благородства оказывалась, как правило, слабость, а сила была привилегией зла, то этот новый человек — силен. И его сила не в одних только помыслах, а в трезвом разуме, в «хладнокровной практичности», в реализме, в стремлении понять законы жизни и общества. Сила этих людей в том, что они не «исключения», что они не одиноки: «Недавно родился этот тип и быстро распложается». Мысль эта подтверждается всем романом — и дело не только в том, что основную массу в нем составляют именно положительные герои, не только в том, что автор, где только можно, то отдельными штрихами, то целыми картинами рисует довольно многочисленное окружение главных героев, но и в самом построении сюжета и взаимоотношений персонажей. Кирсанов извлекает со «дна» общества Настю Крюкову, излечивает Катерину Полозову, готовя ее тем самым к новой, осмысленной жизни; Лопухов вызволяет из «подвала» Веру Павловну и помогает ей стать «новым человеком»; в свою очередь, Вера Павловна ведет по тому же пути Настю и вовлекает в общественную деятельность Полозову, которая становится женой Бьюмонта-Лопухова; Рахметов, в котором «особенного человека» пробудил в свое время Кирсанов, помогает в трудную минуту Вере Павловне и не дает ей поддаться слабости, бросить начатое дело… Так возникает непрерывная цепь добра и взаимопомощи, герои все время как бы воспроизводят сделанное им добро, отчего семья «новых людей» растет и ширится, «распложается».
