Лезвие кинжала блеснуло в воздухе. Шамхал за волосы откинул назад голову женщины, чтобы ударить ее пониже горла, как вдруг оглушительный выстрел раздался в комнате. Зазвенело стекло. Звякнуло и упало на земляной пол перешибленное пулей лезвие кинжала.
Все остолбенели. Салатын потеряла сознание.
Подоткнув полы чохи с газырями, с ловкостью барса, вовсе не соответствующей его тяжелой стати, Джахандар-ага вскочил в комнату и навис над растерявшимся сыном:
- Пошел отсюда, щенок!
Перешибленная рукоятка все еще была у Шамхала в руке, из ружья Джахандар-аги курился дымок. Отец схватил сына за шиворот и толкнул к двери. Но Шамхал, как видно совсем лишившись разума, схватил отца за руку, чтобы вырваться. Завязалась борьба.
- Пусти меня! - кричал сын.
- Замолчи, щенок! Сукин сын!
- Отец, выбирай слова!
- Пошел вон, вскормленный молоком собаки!
- Не ругай молоко, которым вскормлен я!
- А, ты еще смеешь мне перечить? - Джахандар-ага размахнулся и ударил Шамхала по щеке.
Шамхал покачнулся от неожиданности, но потом ловко отпрянул в сторону, приготовился к обороне. Джахандар-ага медленно двинулся к нему. И без того смуглое лицо его стало темно-бронзовым, толстые, похожие на негритянские, губы перекосила гримаса, широкие кустистые брови сошлись в одну полоску.
Джахандар-ага был огромный мужчина, под самый потолок, широкоплечий и к тому же тучный. Шамхалу показалось, что на него надвигается гора, которая сейчас обрушится и раздавит. Руки, протянутые к нему, к его горлу, казались гигантскими, чудовищными клещами. Понимая, что еще секунда и он погибнет, Шамхал собрался с духом и стремительно первым напал на отца. Джахандар-ага, хотя и не ожидал нападения, успел подставить колено, на которое наскочил сын, а затем ударом приклада сшиб его на землю. После этого стал бить Шамхала ногой.
Зарнигяр-ханум, видя, как повернулось дело и что муж ожесточается все больше и больше, бросилась на выручку сыну. Она бегала вокруг дерущихся и лепетала:
- Послушай, возьми себя в руки, что ты делаешь с ребенком, ты его убиваешь, убей лучше меня, он не виноват, это я во всем виновата, стану твоей жертвой, не убивай сына. О, несчастная, несчастная я! Не рушь нашего дома, не гаси наш очаг.
Видя, что муж и не думает успокаиваться, она от лепетания перешла к брани и крикам:
- Чтобы отсохли у тебя руки! Где у тебя сердце? Ты зверь, а не отец. Аллах, люди, где вы, он убивает моего ребенка!
Между тем Салатын пришла в себя и тоже бросилась выручать брата, а когда отец в ярости отшвырнул ее, стала скрести землю руками.
Стояла, остолбенев, только женщина, молодая, красивая женщина, из-за которой произошел весь скандал. Ее платье было разорвано во многих местах, волосы рассыпались, закрыв лицо. С удивлением и страхом глядела она на огромного, разъяренного мужчину, который как бы еще вырос в ее глазах. Как заколдованная глядела она на того, кто привез ее сюда и должен стать ее мужем.
Эта женщина стояла не двигаясь, но мысли ее метались. Она видела, что Шамхал, вертясь волчком под ударами отца, все больше слабеет, а отец с каждым ударом распаляется все сильнее. Она вдруг ясно поняла, что грозный мужчина не отстанет от парня, пока не забьет его до смерти. А если и не убьет, то искалечит. И что же тогда будет? В дом войдет несчастье. И все будут помнить и знать, что несчастье пришло вместе с ней. В конце концов и сам Джахандар-ага, когда остынет, поймет, что несчастье случилось из-за нее. Нет, если сейчас прольется кровь, то в этом доме ей жизни не будет все равно. Муж первый начнет осыпать ее упреками и ругательствами при всяком удобном случае.
Сообразив это, женщина ринулась вперед и загородила собой избиваемого Шамхала. Тяжелые удары, предназначенные Шамхалу, обрушились на нее. Под тяжестью ударов она упала на колени, но не отступила, а крепко обхватила ноги Джахандар-аги.
- Остановись, бессердечный, - говорила она. - Ты же убьешь его. Я не хочу быть причиной несчастья. Он и так еле дышит. Не его, меня убей, чтобы сразу кончились мои несчастья.
На шум и крик прибежали люди со двора. Примчались даже те из слуг, которые пошли было на Куру мыть попону. Раньше других подошел Таптыг. Он сразу оценил положение. Новая жена держит хозяина за ноги. Шамхал не хочет бежать, считая это бесчестьем. Через мгновение хозяин снова бросится на сына и, вероятно, добьет его.
Одним прыжком Таптыг очутился между избитым сыном и разъяренным отцом.
Не путайся под ногами, - закричал Джахандар-ага, то на молодую жену, но то на Таптыга. Хозяин, ведь стыдно... Кто-нибудь пройдет по Дороге, услышит...
- А я тебе говорю: не становись передо мной, не загораживай этого щенка!
- Хозяин...
- Отойди, я изрублю его на куски!
- Хозяин, успокойся.
Таптыг кое-как отвлек хозяина, а другие слуги между тем вывели Шамхала из комнаты и увели к навесу. Подняли папаху, отряхнули ее от пыли, надели бедняге на голову. Переполох из комнаты вылился во двор. Куры пустились в разные стороны с середины двора и повскакали на плетень, собаки рвались, натягивая крепкие цепи. Шамхал побрел на берег Куры. Небо над всей землей было чисто. Только на краю неба далеко за рекой, за синеватыми лесами, над вершинами серых гор кудрявились белые облака.
Шамхал сел на краю обрыва и стал глядеть на Куру.
Могучая, бурная, родная Кура, разрезающая холмы, промывающая глубокие ущелья в горах, текущая вдоль лесов. Вскипающая, пенящаяся, не вмещающаяся в свои берега в теплые летние дни, заливающая кустарники, выворачивающая с корнем большие дубы и крутящая их, как солому, и уносящая вдаль, в сторону низовых, незнакомых сел, в этом году Кура была особенно полноводной и бурной.
Шамхал сидел неподвижно на краю обрыва и глядел на Куру, на разветвленные рукава этой реки, на островки посреди мутной узловатой воды. На островках с годами оседает много тины, земли, поэтому там постепенно образовались лесные заросли. Шакалы водятся в этих лесах. По ночам они переплывают на этот берег и воруют в деревне кур. Перед вечером их много собирается на ближайшем к деревне островке, и они оглашают воздух своим гнусным воем.
Шамхал любил сидеть здесь. Очень часто он встречал на краю обрыва сумерки, а потом и вечернюю темноту.
Сейчас было светло, Шамхал смотрел как будто на Куру и на острова посреди нее, но ничего не видел. Перед глазами неотступно стояли ужасные, отвратительные картины недавней свалки.
Что же произошло? Он ведь уж замахнулся кинжалом на ту женщину, на Мелек. Почему она осталась жива? Откуда взялся отец? Как получилось, что в руке у Шамхала осталась лишь рукоятка кинжала?
В ушах у Шамхала стоял звон, перед глазами плыли круги.
Вот он видит мать, призывающую к мести, вот упала на землю Салатын, вот бледное, красивое лицо Мелек, ее дрожащие губы, ее грудь, колыхнувшаяся под платьем, ее белое горло, ямочка внизу, куда он хотел ударить кинжалом, вот дикий разъяренный лик отца.
Как оседает в воде муть, просветляя воду, так постепенно прояснялось для Шамхала все происшедшее, и, когда прояснилось окончательно, осталось только одно, самое главное: он, Шамхал, поднял руку на своего отца. До сих пор ничего подобного не случалось в их доме. Шамхал никогда не сказал отцу поперек ни слова. Отец ни разу ни в чем не упрекнул Шамхала.
Все знали, как Джахандар-ага гордится сыном. По утрам, когда Шамхал садился на коня и ехал к Куре, чтобы его напоить, отец частенько поднимался на доски навеса, чтобы поглядеть сыну вслед, полюбоваться его ловкой ездой. И в гостях, и дома перед гостями, Джахандар-ага любил поговорить о сыне, похвастаться им. Шамхал случайно слышал однажды, как отец с матерью в разговоре перебирали лучших девушек села, подыскивая для него невесту. Да, отец очень любил Шамхала.
"А что же будет теперь? Как я покажусь ему на глаза? Он меня теперь ненавидит, как заклятого врага. Как только увидит меня, ринется снова...
Но разве не прав и я, заступившись за мать? Ведь она просила меня, умоляла, мог ли я, сын, не откликнуться на ее плач? Разве она в чем-нибудь виновата? Зачем понадобилось отцу приводить в дом другую женщину? Имея такого сына, как я, можно было отказаться от посторонней женщины. Мать за одну ночь почернела от горя".
Шамхал все глубже и глубже уходил в свои раздумья. Меньше всего оправданий он находил для Мелек. Вернее, он не находил для нее никаких оправданий. Никак он не мог понять, зачем, ради чего эта женщина бросила свой дом, связалась с пожилым семейным мужчиной и пришла сюда. Ведь если бы она не захотела, могла бы и не прийти. Не силой же отец притащил ее. Не приди она, в доме не было бы никакой ссоры. Во всем виновата одна Мелек. Думы, словно воды Куры, подхватили Шамхала. Чтобы вырваться из их засасывающего водоворота, Шам-хал стал глядеть по сторонам.
Ребятишки лежали на чистом золотистом песке. Некоторые барахтались в воде, некоторые кидали вскользь плоские камешки. Они старались, чтобы камешек доскакал до старого тополиного пня, выглядывающего из реки. Вода сердито завихрялась и кружилась вокруг пня, а на нем, не обращая внимания на сердитую воду, сидел голый мальчишка с удочкой.
