- Ты о чем, Бачана?! - У тети Оли задрожал голос.
Пассажиры изумленно поглядывали то на мальчика, то на побледневшую женщину.
- Тетя Оля, ночью мама взяла чемодан! Куда она ушла?
Оля поняла, что сейчас повторится история прошлой ночи. Она быстро спустила ребенка на пол, прижала его к груди и прикрыла ему рот рукой.
- Люди, помогите мне!
Поезд остановился.
Дежурный по станции Самтредиа трижды ударил в колокол. Когда стоявший на втором пути поезд медленно тронулся с места и скрылся, дежурный так и застыл на месте: перед ним на пустом перроне стояли два человека - женщина без пальто, с распущенными волосами и перекошенным лицом, и босоногий мальчик в длинной, до пят, белой сорочке. Держа друг друга за руки, они не двигались. Дежурный с минуту остолбенело глядел на них, потом машинально дернул за веревку колокола. В глубокой ночной тишине раздался заунывный колокольный звон.
Дзин-нау... Дзин-нау... Дзин-нау...
- Зосим, - обратился начальник станции к своему помощнику, - будь другом, уйми этого негодяя! Опять пьяным пожаловал на дежурство!
Женщина и ребенок все так же стояли на пустом перроне. А колокол все так же продолжал свою заунывную песню: дзин-нау... дзин-нау... дзин-нау...
3
Трехкоечная палата была пропитана смешанным запахом йодоформа, спирта, камфоры и сыростью свежевымытого пола. Чтобы не задохнуться, Бачана осторожным движением прикрыл нос одеялом, потом так же осторожно пощупал себе пульс. Сердце билось, как в детстве, когда, зажмурившись и прислонясь головой к стенке, Бачана начинал считать:
- Раз, два, три, четыре пять, шесть, семь, во-о-осемь, во-о-о-осемь с полови-и-иной, де-е-вять, де-е-евять с полови-и-и-ной, десять!
Бачана убрал руку с пульса и приложил ее к сердцу. Сердце молчало. Испугавшись, он тотчас же взялся за пульс. Пульс бился. Тогда он медленно высвободил нос из-под одеяла. Запахло остро.
- Окно... - тихо произнес Бачана.
- Чего? - отозвалась соседняя койка.
- Ого! Он жив? - спросила другая койка.
- Тащут сюда покойников! Что здесь - палата или морг? - сказала обиженно первая койка.
- Говорят, писатель, - ответила вторая.
- Писателю место на Мтацминде, а не здесь!
Бачана слышал диалог соседних коек, но главным для него сейчас был воздух - свежий, чистый воздух, и ничего больше.
- Окно! - повторил он.
- Что-то ему здесь не нравится - то ли воздух, то ли окно, - сказала первая койка.
- Воздух, - сказал Бачана.
- Видите ли, уважаемый, нам запрещено вставать и даже двигаться, сообщила ему вторая койка, - так что придется вам до прихода сестры довольствоваться тем же воздухом, которым дышим я и уважаемый Булика.
Бачана понял, что Булика - это имя первой койки. Теперь следовало установить личность второй.
- Сколько времени? - спросил он.
- По-моему, сейчас самое время батюшке осенить себя крестным знамением и воздать хвалу господу! - ответила первая койка.
Бачана покосился на вторую койку и увидел черную с проседью бороду. "Поп, что ли?" - подумал он и повторил вопрос.
- Сколько времени?
- Десять часов, - ответила борода.
- А век вас не интересует? - полюбопытствовал Булика.
Больные шутят или перед смертью, или после выздоровления. Бачана помнил, который теперь век, его сейчас интересовало другое - лицо этого выздоровевшего. Изголовье Булики было у ног Бачаны, и потому он мог видеть лишь блестящую его лысину.
Бачана невольно улыбнулся и, не желая обидеть соседа, спросил:
- Какой же сейчас век?
- Да-а, батюшка, видать, он едет из очень уж дальних краев, обратился Булика ко второй койке. - Я так далеко не забирался.
- Так у тебя была всего лишь ишемия задней стенки, а у него не стенка, а развалины Баграти!*
_______________
* Б а г р а т и - храм Баграта (X - XI вв.), около города
Кутаиси.
- Ну, в таком случае сейчас для вас, уважаемый, первый век нового летосчисления! - уточнил Булика.
Бачана не ответил. Он стал осматривать палату.
Дверь. Койка. Койка. Две тумбочки, на них банки с мацони*, пузырьки с лекарствами, прикрытые салфеткой фрукты. Белые стены. Большое окно. Общий стол с графином для воды и засохшими розами. Под первой койкой - белый ночной горшок, что под второй, Бачане не видно. Сам он оказался No 3. Лысину первого соседа он изучил достаточно. Профиль второго, бородатого, ему показался довольно симпатичным: высокий лоб, прямой нос, густая с проседью борода... Какое сегодня число? Какой месяц?
_______________
* М а ц о н и - род простокваши.
Вопросы один за другим возникали в голове Бачаны, и ни на один из них он не мог найти ответа. Да черт с ними, с вопросами, узнать хотя бы, какой сейчас год!
- Какой год сейчас? - выпалил он вдруг.
- Он или бредит, или дурачит нас! - сказал Булика.
- Нет, просто ему не хватает кислорода, и потому подводит память. Так было и со мной, - ответила борода, - надо постараться открыть окно.
Комната вдруг стала наполняться знакомым розовым туманом, и Бачана вновь оказался на крутой лестнице.
- Как вас звать, уважаемый? - донесся издалека голос Булики.
"Звать меня Бачана, фамилия - Рамишвили!" - хотел ответить Бачана, но промолчал, - Булика был очень, очень далеко.
- Отстань, он засыпает! - ответила борода еле слышно.
"Да нет, я не засыпаю, меня тянет вниз по лестнице! Помогите мне, верните наверх!" - хотел крикнуть Бачана и не смог. Началось розовое опьянение, язык не подчинялся ему. И, чтобы окончательно не лишиться соседства этих людей, Бачана присел на ступеньке.
- Заснул! - сказал Булика.
Бачана не спал. Он слышал все.
Из-под койки Булики выползла крыса, задрала вверх мордочку, принюхалась, пошевелила усиками.
- Пожаловала! - объявил больной No 2.
- Одна или с семейством? - спросил Булика.
- Пока одна.
- Погляди-ка, не умер ли наш писатель? Крысы, знаешь, прут на трупный запах, - сказал Булика и осторожно приподнял голову, чтобы увидеть крысу, но это ему не удалось. Скрип койки спугнул крысу, она стремглав бросилась к норе. Булика только успел увидеть кончик ее хвоста. - Ушла! - сказал он с сожалением.
- Вернется, - обнадежил его больной No 2, достал из тумбочки кусок сахара и бросил на пол. - Сейчас же вернется, с семейством.
- А ты все же взгляни - жив писатель?
Борода повернула голову в сторону койки Бачаны. Тот лежал неподвижно, сложив на груди бледные руки.
- Одеяло шевелится, и веки вздрагивают.
- Одеяло шевелится - значит, он дышит; раз дышит - значит, сердце работает; если вздрагивают веки - значит, он не спит; если не спит значит, слышит нас; слышит - значит, должен отвечать; не отвечает значит, плохи его дела... - заключил Булика. - Уважаемый писатель, вы живы?
"Жив, сижу на лестнице и жду, когда вы поднимете меня наверх", хотелось ответить Бачане. Увы, только хотелось. Угадывать же чужие желания Булика не умел.
- Выкарабкается, вылезет - уверую в бога! - обратился Булика к бороде.
- А вот и вылезла! - обрадовалась борода. - Да еще с семейством!
На сей раз крыса изволила явиться в сопровождении супруга и двух крысят. Она совершила круг почета вокруг ночного горшка, потом бесцеремонно подошла к сахару. Не утруждая себя перетаскиванием пищи в нору, крыса подозвала домочадцев, и все по очереди принялись грызть сахар.
- Чует, сволочь, что мы не в силах встать! Иначе на такое нахальство при людях не осмелился бы даже тигр! - Булика в сердцах покачал головой. Крыса повернула голову, встала на задние лапки и с любопытством уставилась на говорящего.
- И даже речь нашу понимает, мерзавка! - удивился Булика.
Есть в мире неживом язык свой тайный, чудный.
Понять его людскому роду не дано.
Как знать, откроется ли мудрость нам, разумным,
Что в мире том постигнута давно?
- Это что, "Витязь в тигровой шкуре"? - спросил Булика.
- Нет, "Витязь" - вот это:
Звери, слыша Автандила, шли толпою из дубрав,
И внимали, и дивились на его сердечный нрав.
- Гм, да ей получше человека живется. Жрет бесплатный сахар, не ведает ни инфаркта, ни стенокардии, ни тахикардии... И мы же ей стихи читаем!.. Гляди, какая она кругленькая, что твой поросенок!
- Что ж, условия здесь подходящие...
- А что? Если рассмотреть вопрос в социально-историческом аспекте и исключить антисанитарию, то, рассуждая логически и объективно, нужно признать, что крысы появляются в условиях изобилия продуктов питания. Так что я не вижу в этом факте ничего постыдного... И вообще, крыса ведь тоже божье творение... Жаль только, чуму она разносит, это да...
- Ты только не шуми и не обзывай меня безбожником, но скажи, пожалуйста, зачем понадобилось твоему богу сотворять крысу, а? Снабдил бы ее по крайней мере инструкцией! Ну, какое ей назначение на белом свете, а? Музыку играет? Нет! Вино пьет? Нет! Туфли починяет? Нет! Толму готовит? Нет! Что же она делает? Сахар грызет, пол грызет, землю грызет, железо грызет, холеру, чуму, заразу всякую разносит! Вон что оно такое, твое божье творение! Тьфу, мать ее!.. - Булика плюнул и отвернулся к стене.
