как собственное долгое отсутствие.
– Как ты думаешь, у нас будет девочка или мальчик? – иногда спрашивал он.
Она пожимала плечами. Стоило ему заговорить о выборе имени, она отказывалась продолжать тему. Он с уважением относился к ее решению. Истина заключалась в том, что ее попытки сосредоточиться на младенце не длились и секунды. Он оставался для нее совершенно посторонним.
Роды она пережила как внезапное и неприятное возвращение в реальность. Услышав первые крики новорожденного, она была искренне изумлена: так, значит, все это время внутри ее кто-то был.
– Это девочка, мадам, – объявила акушерка.
Мари не испытала ничего, ни разочарования, ни удовлетворения. Хорошо бы ей объяснили, что именно она должна чувствовать. Кроме усталости.
Ей положили на живот ребенка. Она посмотрела на него, задаваясь вопросом, какой реакции от нее ждут. В этот момент Оливье получил дозволение присоединиться к ней. Он проявлял все эмоции, которые полагалось бы испытывать ей. Взволнованный, он поцеловал жену и поблагодарил ее, потом взял ребенка на руки и воскликнул:
– Ты самая красивая девочка, какую я видел в жизни!
Сердце Мари застыло. Оливье показал ей личико ребенка:
– Дорогая, посмотри, какой шедевр ты произвела на свет!
Мари собрала в кулак все свое мужество, чтобы глянуть на создание. Младенец был смуглым, с черными волосами длиной в сантиметр. И он совсем не был красным, как большинство новорожденных.
– Можно подумать, это ты, только рожденный девочкой, – сказала она. – Нам бы следовало назвать ее Оливией.
– Нет! Она красива, как богиня. Мы назовем ее Дианой, – решил новоиспеченный отец.
Мари одобрила выбор мужа, но сердце ее опять застыло. Оливье передал ей младенца. Она посмотрела на своего ребенка и подумала: «Теперь это больше не моя история. Это твоя».
Произошло это 15 января 1972 года. Мари было двадцать лет.
Маленькая семья вернулась домой. Утром Оливье давал Диане бутылочку и уходил в аптеку. Когда Мари оставалась наедине с дочерью, ее охватывало неприятное чувство, которого она совершенно не понимала. Она старалась как можно реже смотреть на ребенка. Когда нужно было ее перепеленать, никаких проблем не возникало. Ее смущало только лицо девочки. Она давала ей бутылочку, отводя глаза.
К Мари валом валили посетители, особенно вначале. Подруги заходили, чтобы взглянуть на Диану. И всякий раз разражались восклицаниями: «Какая красавица! Просто чудо, что за прелестный младенец!» Мари старалась скрыть, какую боль ей причиняли эти восторги. Еще больше ранила безоглядная влюбленность в девочку ее собственных родителей.
– Ты умудрилась сотворить ребенка, который даже красивее тебя! – заявил дед.
Его жена заметила, как дочь поджала губы. Она воздержалась от комплиментов, но Мари перехватила обожающий взгляд, который та бросила на девочку, и испытала жгучее страдание.
Она с нетерпением ждала ухода гостей. Едва посторонние покидали дом, она укладывала малышку в колыбель, с глаз долой. Потом ложилась на кровать и устремляла взгляд в потолок, думая: «Все кончено. Мне двадцать лет, а все уже кончено. Как может молодость быть такой короткой? Вся моя история уложилась в полгода». Эта мысль безостановочно крутилась у нее в голове. Вот если бы она могла заснуть, как в те месяцы, что была беременна! Но у нее больше не оставалось свободного времени на такие побеги, она была вынуждена столкнуться с реальным миром – это выражение она где-то вычитала, но не поняла его смысл, только ощутила, что речь идет о чем-то невыносимом.
А Диана оказалась кротким ребенком. Заплакала она только в момент своего рождения. Ее вообще не было слышно. Она расточала улыбки тем, кто на нее смотрел. «Ты вытащила счастливый билет», – говорили Мари.
Когда Оливье возвращался с работы, ближе к вечеру, он находил жену и дочь молча лежащими каждая в своей кровати, в нескольких метрах друг от друга. Что до малышки, он не беспокоился, это казалось ему нормальным.
– Я устала, – неизменно отвечала Мари на его тревожные вопросы.
– Хочешь, я найму няню?
Жена отказывалась, ей была неприятна мысль о постороннем человеке в доме.
– Твоя мать не работает, мы могли бы доверить Диану ей, – в один прекрасный день предложил Оливье.
Мари рассердилась:
– Так и скажи, что считаешь, будто я неспособна позаботиться о малышке.
На самом деле она знала, что именно так и подумает ее мать.
Молодой отец брал дочку на руки и таял: она улыбалась ему и лепетала. Оливье не скупился на признания в любви: «Моя красавица, мое сокровище, мое счастье!» Он покрывал ее личико поцелуями, не замечая, что бледность Мари все усиливается. Он давал малышке бутылочку и укладывал ее обратно.
– Дорогая, ты совсем белая! – восклицал он, глядя на жену.
– У меня точно нет сил готовить ужин, – шептала она.
– Я приглашаю тебя в ресторан!
– Мы не можем никуда идти, – отвечала она, подбородком указывая на колыбель.
– Хочешь, я вызову няню?
– Я сама этим займусь.
Она всегда старалась договориться с мадам Тестен, пятидесятипятилетней дамой в трифокальных очках. Мари с трудом сдерживала смех, когда видела, как ее дочь отворачивает личико от неприятного запаха изо рта няни, которая сюсюкала с ней нос к носу.
В ресторане Мари оживлялась и отчасти возвращала себе прежний апломб. Самую большую радость ей доставляли завистливые взгляды официанток. Она предпочитала рестораны, где среди обслуживающего персонала могла оказаться одна из ее
