правде говоря, Галка ни с кем не ладила. Ее ли это была вина, или так просто вышло, но Галку не любили. Серые, будто пыльные волосы свисали вдоль лица безжизненными паклями и делали девушку похожей на злобную несчастную старуху. Вздернутый носик очень мило смотрелся в профиль, но Галкина гримаса брезгливости портила все впечатление. Достаточно рано уголки ее, как у сестры, красиво очерченных губ опустились вниз, и от носа к ним устремились две глубокие некрасивые морщины.
Майя, как ни странно, была похожа на старшую сестру очень. Но только волосы ее были значительно темнее, и вздернутый носик задорно блестел на солнце. Что до улыбки, то Майя всегда была в приподнятом настроении, от того лоб ее был гладкий, а уголки губ игриво подрагивали даже в одиночестве, долгие годы не оставляя шансы морщинам и складкам. Майя любила животных и детей. Галка ненавидела каждое одушевленное существо, которое попадалось ей на пути. В жизни ее ничего интересного никогда не случалось, кроме склок, сплетен и ненависти. Мужа она схоронила почти сразу после свадьбы, ребеночка Бог ей не дал. Умерла она в семьдесят семь лет, сначала сведя в могилу отца, потом мать и изрядно помотав нервы окружающим.
«Ненавижу тебя, Галка! Ненавижу тебя, ненавижу, – твердила Майя, уткнувшись мужу в плечо, стоя на могиле сестры. – Гори в аду вечно, гори в аду. Ненавижу тебя».
– Майечка, так нельзя! Нужно простить, – сокрушался муж, который сочувствовал обеим сестрам. Галке, потому что сама она во всем была виновата, а Майе – потому что виновата она ни в чем не была.
– Бессердечная она, – говорила Майя мужу. – Мама ее всегда любила, всегда защищала, берегла, а она… Только и наговаривала всю жизнь на всех, маме нервы трепала, меня с ней пыталась рассорить. А со Светкой помнишь, что учудила?
Дима помнил, как взъерошенная Галка сообщила ему тридцать лет назад, что Майя Светку то нагуляла, пока он был в командировке. Клялась и божилась, что новорожденная дочь не его, совсем чужая. Чуть не рассорил его с женой, да теща вовремя вмешалась. Угомонила старшую дочь.
– Детка, она несчастная женщина. Забудь. Нужно жить дальше, – гладил он супругу по голове.
– Я не могу забыть, Дима. Такое из сердца не вытравишь.
И целый год после смерти он только и слышал, как Майя нет, нет, да и вспомнит сестру недобрым словом, назовет ее как-нибудь. Галка у нее была виновата во всем: и в пошлых неудачах, и в нынешних. Сам Дима во всю эту эзотерическую ерунду не верил, но в церковь ходил целых два раза. Один раз с дочкой и внуком свечку ставить за упокой, а второй раз один: просил прощения за жену, за ненависть ее, за то, что своими воспоминаниями спать Галке не давала спокойно.
А потом Майя изменилась. Очень. Он не знал, в какой момент это произошло. Просто в один из дней Дмитрий понял, что с его женой что-то происходит. Если бы он знал, как помочь и что сделать, то не раздумывал бы ни минуты. Но он не знал, а потому ждал. Умный мужик был Дмитрий. Умный, мудрый и очень взрослый, поэтому рассудил, что сама должна Майя во всем разобраться. Сама и только сама. А что до уверенности, то в своей супруге он был уверен. Всегда. И тогда, когда Галка ее во всем обвиняла, и в любой другой ситуации. Наверное, поэтому они и жили вместе уже тридцать два года душа в душу. Доверяли друг другу. Знали, что им все по силам. И дочь такую же вырастили, хорошую, добрую, понимающую. Пусть и одну.
– Подожди, папа, – сказала ему Светка. Пусть мама простит, отпустит. А то ощущение у меня такое, что таскает она за собой Галю везде. Год уже таскает. А в последний месяц мне не по себе рядом с ней. Даже Антошка больше к вам не просится, боится.
– Ой, дочь! Что за бабье такое гнилое? Откуда берется то оно. Почему не жилось то Гале спокойно. Теща, царствие ей небесное, святая женщина была, так любила Галку, даже больше Майи любила. Ты дядю Мишу то помнишь?
– Галин муж, который был? Мне его так жалко. Не зря он решил с жизнью распрощаться. Конечно, такая змеюка рядом. Папочка, не переживай, мама справится. А нет, так я Галю эту сама из могилы откапаю.
– Светик, не говори ерунды, – улыбнулся Дмитрий. От Галки ничего не осталось уже, кроме костей.
Умерла Галка легко, во сне. Никто с ней не сидел, не кормил с ложечки, не переживал о здоровье. Просто в какой-то миг ее не стало. И все на том. Был человек, и нет человека. Ни с того, ни с сего.
Для самой Галки смерть оказалась неожиданностью. Она даже не поняла сначала, что умерла. Открыла как-то глаза после сна, встала и увидела, что парит над своим собственным телом. Она сначала не сообразила, что полагается делать и куда идти. Потом вспомнила. Там холодно, очень холодно. Поэтому там никто не любил задерживаться надолго. Выводы делал и обратно возвращался, в новое тело. А Галку уже там ждут и держать будут долго, пока не осознает, что натворила за свои семьдесят семь лет жизни. Никакого ада, рая и чистилища не существует. Выдумки это все. Они всего лишь души, которые каждый новый раз выбирают себе жизнь, чтобы, пройдя ее, подняться на новый уровень. Что не поднялась она куда следует и в этот раз, Галка уже поняла. Ни в этот, ни в прошлые сотни раз. Все одно, все бессмысленно. За это сидеть ей придется там долго и думать. Это было самое страшное. Думать. Долго. Бесконечно. Потом, может, переведут ее на поручения какие-нибудь, но все это будет там. А там холодно, очень холодно.
– Давай разберем, что тебе помешало, – скажет Наставник.
Ответить ей нечего. Придется думать. И опять эти бесконечные разговоры. Конечно, никто напрямую с ней говорить не будет, как при жизни. Осуждать и ругать тоже. Наоборот, все захотят помочь и будут посмеиваться, что за столько сот лет она так ничего и не освоила, так и не научилась ничему, не избавилась от демонов своих. Хотя, как могут смеяться разноцветные сгустки энергии? Непонятно. Галка вообще там много чего не понимала. Точнее не вникала. Как будто она и ни здесь, и ни там, а где-то посередине всегда была. Имен у нее за все жизни тоже было достаточно, а Галка – самое
