Джелиль
Женщины, спускайте покрывала!
Отходите дальше от окна!
Ничего Джелиль не рассказала,
Но с тех пор осталася бледна…
Месяц, говорят, в ту ночь не вышел…
Ветер сам открыл кому-то дверь…
Старый капуджи сквозь сон услышал,
Будто в дом вошел нездешний зверь…
Женщины, спускайте покрывала!
Отходите дальше от окна!
Утром встали все – одна не встала,
Из всех роз одна была бледна.
Мы прочли страницу из Корана
И с молитвой сняли ей машлак…
У жены великого султана
На плече горел звериный знак!
Женщины, спускайте покрывала!
Да хранит Аллах своих рабов!
На своем плече Джелиль скрывала
Алый след двенадцати зубов!
Ничего сама Джелиль не знала,
Но с тех пор осталася бледна…
Женщины, спускайте покрывала!
Отходите дальше от окна!
Полдень. Дремлет у бассейна
Шаха смуглого Гуссейна
Нелюбимая жена.
Разметалась в зное алом
И под легким покрывалом
Грудь ее обнажена…
Рдеют розы. Небо сине.
Сердцу шахову – Шахине
Захотелось тоже в сад.
Подошла к бассейну смело,
Посмотрела, побледнела
И спешит скорей назад.
Рдеют розы. Небо сине.
Сердце шахову – Шахине
Не светло и не смешно:
Там, у той, на левой грудке –
Любит шах такие шутки –
Поцелуйное пятно.
Шевельнулась у бассейна
Шаха смуглого Гуссейна
Нелюбимая жена.
Сквозь сурьмленые ресницы
Взглядом кормленой тигрицы
Усмехается она…
На юру – на самом ветре
Под большим горой Ай-Петри
Стоит сакля мой – ой – ой.
Не сажу я винограда,
Я чужому вину рада, –
Мне не нужно мой – ой – ой.
На мэнэ Айшэ бранится:
«Для чего Фатьма белится,
Красится хеной? – ой – ой.
Для чего жа, почему жа?
Видно, очень ищет мужа –
Хочет быть женой?» – ой – ой.
Врешь, Айшэ, врешь, злая птица,
Фатьма бедная вдовица,
Скромная собой – ой – ой.
Не сажу я винограда,
Мне своих мужей не надо –
У мэнэ есть твой – ой – ой.
Он
В апельсинном саду
Жил большой какаду,
Совсем голубой –
Не такой, как мы с тобой…
В изумрудном яйце
В золоченом кольце
Он качался, звенел,
На луну глядел –
Хорошо ли на луне…
Айшэ! Ай, Айшэ!
Приходи ко мне!
Она
По ограде ползет
Злой зеленый кот,
Злой, большой,
Хвост трубой –
Не такой, как мы с тобой!
В апельсинном саду
Он нашел какаду.
Похвалил, посмотрел,
Полюбил и съел…
Вот и нет какаду…
Гассан! Ай, Гассан!
Я к тебе не приду!
Нет!..
Шамрам! Скажи мне правду –
Ты любишь меня, Шамрам?
Глаза твои смотрят так нежно.
Я не верю твоим глазам.
Ах, лучше б тебе ослепнуть!
Ты так же смотришь на всех!
Что значат эти вздохи
И этот лукавый смех?
Не немки ль тебя научили
Так нежно и дерзко смотреть,
Так грубо протягивать руки?
Ответь мне, Шамрам, ответь!
Ты много ль пиастров хочешь
За свой поцелуй, Шамрам?
Другие тебе заплатят,
А я только жизнь отдам!
Мой платочек сплетен из шелка,
А в середине вышит цветок…
Мы все лето пробыли вместе,
А зима разлучила нас.
На платке моем имя Султана –
Из Стамбула возлюбленный мой…
Мимо двери моей не ходите –
Мое сердце болит, болит…
Мой платочек остался на ветке,
А глаза мои на дороге…
Я все жду, не пройдет ли он мимо…
Где ты? Где ты, возлюбленный мой?..
Милая! Разве все так горят
От любви,
Как я?
Телеграфный столб
Смотрит в небо –
Твой взгляд, газель,
Зажигает сердца!
Я нашел на земле мое яблочко –
Милую, румяную
Возлюбленную!
Я зимою нашел ее,
Мой черный перец!
Мой сладкий миндаль!
Для меня – одна навсегда!
Я нашел на земле маиса зернышко.
Она летом пришла
Из Алеппо –
Египтянка возлюбленная!
Мой черный перец!
Мой сладкий миндаль!
И она – одна навсегда!
Я нашел на земле вишню красную –
Твои губы сладкие,
Возлюбленная!
Ты несешь мне весну из Шираза!
Мой черный перец!
Мой сладкий миндаль!
Ах, – и ты одна навсегда!
Мой платок зеленого цвета –
Я нашла свою пару.
Ах, возьмите, люди, платок мой,
Платок мой зеленого цвета,
И утрите мне слезы!
Шелк любви твои волосы!
Три ночи я их целовал!
Тень ресниц твоих закрыла
Ах! Закрыла в моем сердце
Все.
Душа ли ты моя?
Или дух души моей –
Моя Джан!
Джанум!
Стихотворения, не вошедшие в сборники
– Мисс Дункан! К чему босячить,
Раз придумано трико?
Голой пяткой озадачить
Нашу публику легко!
– Резкий тон вы не смягчите ль,
Коль скажу вам à mon tour[4]
Танцевальный мой учитель
Шопенгауэр был Артур.
– Мисс Дункан! За вас обидно!
Говорю вам не в укор –
Шопенгауэр очевидно
Был прескверный канканер.
Мой черный карлик целовал мне ножки,
Он был всегда так ловок и так мил!..
Мои браслетки, кольца, серьги, брошки
Он убирал и в сундучке хранил.
Но в черный день печали и тревоги
Мой карлик вдруг поднялся и подрос…
Вотще ему я целовала ноги –
И сам ушел, и сундучок унес!
Каждый день чрез мост Аничков,
Поперек реки Фонтанки,
Шагом медленным проходит
Дева, служащая в банке.
Каждый день на том же месте,
На углу, у лавки книжной,
Чей-то взор она встречает –
Взор горящий и недвижный.
Деве томно, деве странно,
Деве сладостно сугубо:
Снится ей его фигура
И гороховая шуба.
А весной, когда пробилась
В скверах зелень первой травки,
Дева вдруг остановилась
На углу у книжной лавки.
«Кто ты? – молвила, – откройся!
Хочешь – я запламенею
И мы вместе по закону
Предадимся Гименею?»
Отвечал он: «Недосуг мне,
Я агент. Служу в охранке
И поставлен от начальства,
Чтоб дежурить на Фонтанке».
К мысу ль радости,
К скалам печали ли,
К островам ли сиреневых птиц –
Все равно, где бы мы ни причалили –
Не поднять нам усталых ресниц.
Мимо стеклышка иллюминатора
Проплывут золотые сады,
Пальмы тропиков, солнце экватора,
Голубые полярные льды…
И все равно, где бы мы ни причалили:
К островам ли сиреневых птиц,
К мысу ль радости,
К скалам печали ли –
Не поднять нам усталых ресниц.
В чужой стране, в чужом старом доме
На стене повешен её портрет,
Её, умершей, как нищенка, на соломе,
В муках, которым имени нет.
Но здесь на портрете она вся, как прежде,
Она богата, она молода,
Она в своей пышной зеленой одежде.
В какой рисовали её всегда.
На лик твой смотрю я, как на икону…
«Да святится имя твое, убиенная Русь!»
Одежду твою рукой тихо трону
И этой рукою перекрещусь.
«Красные верблюды – зори мои, зори…»
