чего-нибудь.
– Мне не надо, сама могу в магазин сходить.
– Сходите. Но я все равно принесу. А Римма Станиславовна заходила?
Беглова помолчала, а потом пробурчала:
– Нечего тебе с ней якшаться. Хорошему не научит!
– Вот те раз! – присвистнула Кира. – Она-то чем вам не угодила?! Спокойная, интеллигентная, образованная, самостоятельная. Это же хорошо, что нас в этом доме трое. Три поколения. И можем помогать друг другу.
– И все равно, не слушай ты ее много!
– Как вы себе это представляете? Нас тут трое. Всего. Все уже перезнакомились, хоть и были раньше соседями. В гости ходим другу к другу. Как вы себе представляете это «не якшайся»?
– И все равно, – Беглова с аппетитом, но очень аккуратно ела гречку с мясом, – лишний раз не заводи разговоры, хорошему не научит!
– Вы второй раз сказали эту фразу. Мне очень интересно, что это значит?
– К чаю достань печенье, какое-то я сегодня купила, не успела выложить в вазочку. – Беглова показала на пакет, лежащий на старом буфете.
– Отлично, сладенького хочется. – Кира сделала вид, что забыла про Мезенцеву. Она уже изучила нрав старухи и знала, что, если на нее не давить, она сама все расскажет.
Чай они пили молча, потом Кира мыла посуду под непрерывные восклицания Бегловой про то, что она сама может за собой поухаживать. А потом Кира засобиралась к себе, но уже у двери вскользь бросила:
– Нет, пожалуй, зайду к Римме Станиславовне, что-то давно не видно ее. Не случилось бы чего!
– Да что с этой профурсеткой станется! – не выдержала Беглова, а Кира вернулась в комнату, села на диван и скомандовала:
– Рассказывайте.
Беглова замялась. Но было видно, что ей самой хочется посплетничать. Старуха уселась с суровым видом в кресло, помолчала, подчеркивая значимость своей персоны, как носителя важной информации.
– Надеюсь, все останется в этих стенах?
– Разумеется, – чуть не прыснула Кира. Ситуация была забавной.
– Так вот, Мезенцева эта – проститутка. Профессиональная. На службе у органов стояла. Ее все в центре знали.
– В центре?
– Ну, среди своих…
– Но… Как проститутка? На улицах клиентов снимала?
– Шутишь? Она валютная была и на службе у органов. Она работала по вызову. И только с высокопоставленными лицами.
– Офигеть! – только и сказала Кира.
– Вот тебе и офигеть! – Беглова важно посмотрела на Заболоцкую. – Теперь понимаешь?
– Ничего не понимаю, но ей сейчас лет… Я даже не могу сказать, сколько ей лет.
– Ей около пятидесяти пяти. Не больше, – авторитетно сказала старуха, – я живу в этом доме давно. Все видела, при мне дом заселялся, при мне из этого дома уезжали, уходили, при мне из этого дома уносили. Она жила здесь с матерью. Мать рано умерла. Занимали они одну комнату. Но когда она осталась одна, ее соседям быстро дали ордер. Так быстро, что мы оглянуться не успели. А ей дали ордер на всю квартиру. Думаешь, просто так?
– Но почему сейчас она не уезжает никуда? Если такие… такие… знакомства?
– Ну, ее старые связи не в чести. Сама знаешь, что пишут про КГБ и коммунистов. Думаю, она в курсе всего, а если тут живет, и у нас тобой есть шанс спокойно жить.
– Надо полагать, – задумчиво сказала Кира.
Нельзя сказать, что ее потрясла новость. Фильм «Интердевочка» она смотрела, публикации о ночных бабочках читала, а еще раньше видела у «Националя» дам холеных. Но это были девицы… А это – Мезенцева. Само благородство манер, поведения, речей. Воспитание чувствовалось в каждой детали. Словно она окончила Смольный институт благородных девиц.
– Елена Александровна, а вы все же уверены? Мало ли, что говорят соседи? Знаете, если честно, мне плевать, кем она была. С ней приятно общаться, она хорошая соседка. А все остальное – это ее личное дело.
– Как ты можешь так рассуждать! – возмутилась Беглова. – Это же просто возмутительно!
– Но, – Кира сделала паузу, – вас же тоже считали агентом НКВД. Говорили, что вы работали на них, как и Мезенцева. (Заболоцкая хотела добавить, что все же работа Мезенцевой была несколько доходнее, но сдержалась.)
– А вот мне плевать, что говорили. Я работала там, где нужна была партии.
– Мезенцева имеет право тоже так рассуждать. К тому же в ее деятельности присутствует некоторая жертвенность. Сами понимаете, это не просто написать докладную… – Кира хотела уязвить Беглову не потому, что Кире нравилась Мезенцева, а потому, что она не понимала, как можно стучать на соседей, как говорят, делала Беглова. «Впрочем, зачем такое говорили и верно ли это – тоже вопрос! – подумала Кира, глядя на покрасневшее лицо старухи. – И вообще, надо разговор прекращать, а то ее удар хватит. Соглашусь со всем и пойду к себе», – подумала Кира.
– Ладно, если честно, я вам благодарна за предупреждение, – Кира дотронулась до руки старухи, – вы хорошо сделали, что рассказали. Я же здесь одна. Ну, не считая вас, кто бы меня еще предупредил?!
– Так-то лучше, – смягчилась Беглова, – а про меня не слушай. Мне надо было детей растить. А времена были… Понимаешь, до смерти «отца народов» вообще выбора не было. Или так нам казалось. Думаешь, не вспоминаю? Не кляну себя? Эх! – Беглова отвернулась.
«Вот оно. Вот оно – это дурное зерно нашего времени. Вот зачем ей это все напоминать? Зачем писать об этом и трубить по десять раз на дню по всем каналам? Зачем? И так людям больно. Напомнили раз и хватит. Нет, это возвращение памяти, это воспитание комплекса вины. Мне мама так припоминает съеденные конфеты тайком. А то я сама забыла?! – думала Кира, неспешно идя к себе. Оказавшись у дверей, она вдруг встрепенулась: а что изменилось в моем отношении к Мезенцевой? Ничего! Поэтому я зайду к ней». – Кира открыла свою дверь, взяла пакетик с конфетами и пошла навещать Римму Станиславовну.
Мезенцева открыла сразу. Она была одета в изящный домашний костюм, на ногах были уютные меховые тапочки. В руках она держала янтарный мундштук с сигаретой.
– Вы такая красивая! – вырвалась у Заболоцкой.
– Спасибо, деточка, – улыбнулась Мезенцева, – проходи, чай будем пить.
– А я уже… У Бегловой… – Кира запнулась и отвела глаза. Мезенцева внимательно посмотрела на нее.
– Уже рассказала эта когда-то хищная, но теперь жалкая тетка, – вздохнула Римма Станиславовна, – зачем? Вот зачем, тебе, молодой девочке, это знать? Умнее ты станешь? Осторожнее? Отношения соседские станут крепче? Ох, чем же думают эти доброхоты.
– Может, хотела лучше?
– Не смеши меня, девочка. Кому от этого лучше. Мне сейчас приятнее? Тебе?
– Вы правы. Меня это не касается.
– И ее это не касается. Но все же… Знаешь, так и детей воспитывали. Без деликатности.
– Извините,
