что это воровство и я понесу заслуженное наказание. Я не имею никакого права просить Вас, но я умоляю помочь ей, пока она не поправится, а потом помочь получить ей наследство моего отца. Вам не будет это ничего стоить. Заберите мои инструменты в качестве платы за еду и кров. Она ничего не знает, поэтому прошу, как можно дольше ничего не рассказывать ей, пока она не окрепнет. Простите, что, загнанный в угол, я осмелился просит Вас обо всём этом, но сейчас Вы единственный человек, который может ей помочь».
С уважением и бесконечной благодарностью, Двейн Уэлби.
Ему было стыдно за это сумбурное и какое-то жалостливое письмо, но сил и времени переписывать его уже не было. На нетвёрдых ногах он прошёл в другой конец комнаты, достал инструменты и положил их на стол рядом с письмом, выложил туда же все деньги, что у него были, с трудом отыскал невесть куда заброшенный конверт с завещанием и положил его под своё письмо. Тяжело вздохнул, осмотрел всё цепким взглядом, постоял, а потом что-то вспомнив, поднял с пола давно заброшенный свёрток, разрезал бечёвку, развернул и повесил на спинку стула новое голубое платье.
Все его движения были медленными, поскольку душа его горела в аду, лишая последних физических сил. Он не чувствовал, что не ел уже вторые сутки и почти не спал, не чувствовал, как его вело в сторону от усталости и переживаний всех этих дней. Всё, что он мог ощущать сейчас, это как медленно умирала его душа. Обессиленно он вернулся к кровати и осторожно присел в её ногах.
– Прости, – еле слышно прошептал он, с нежностью глядя на девушку.
Он потерял счёт времени, неотрывно смотря на неё полными боли глазами, стараясь надолго запечатлеть в памяти каждую её чёрточку, этот любимый образ, зная, что только этим он будет жить ближайшие годы. С каждой минутой его всё больше и больше накрывало отчаяние. Надежда на то, что доктор всё-таки зайдёт к ним, уже казалась уму не сбыточной, загоняя его душу в плен панического страха и ужаса. Но придумать что-то ещё он не успел. Услышав на улице громкие голоса и шум, он понял, что это пришли за ним, и не в силах допустить, чтобы они разбудили и напугали её, арестовав у неё на глазах, он в отчаянии поцеловал её в губы, и простонав и не оборачиваясь, сам быстро выскочил на улицу. Происходящее дальше мало его волновало. Единственное, за что он был благодарен небесам, это то, что его конвоиры поленились зайти в дом. Он сразу во всём сознался и под недоумевающими и насмешливыми взглядами покорно проследовал за ними. Всё, о чём он мог думать сейчас – это о ней, стараясь побыстрее увести их от дома.
***
Очнулся Двейн только в камере, получив ощутимый пинок в спину, от которого еле устоял на ногах. А дальше время для него остановилось, затягивая в адскую воронку неизвестности и выжигающих огнём и рвущих сердце на части тревоги и всепоглощающего ужаса. Он не мог ни спать, ни есть. Воспалённое и истерзанное сознание рисовало страшные картины, что его Эбби умирала в одиночестве, не в силах подняться с кровати и не понимая, почему он бросил её одну. Двейн обхватил голову руками и прорычал.
«Одно слово, всего одно слово о том, что она жива и не одна».
Он метался по камере в бессильной злобе и панике, его бил нервный озноб от страха и безысходности. Ни разу в жизни он не был в таком отчаянии.
Его уже опросили. Да украл, да продал, а деньги потратил. Какая разница на что, какая разница, почему не сбежал, а ждал пока его арестуют. Он не хотел ничего рассказывать, а они не хотели слушать. Мало ли дураков на свете. Они быстро поймали вора и этому странному парню была прямая дорога на каторгу. Что и зачем тут ещё выяснять? Поэтому, оформив всё, как положено, его бросили в камеру и забыли о нём до суда.
Двейн промаялся до позднего вечера, то впадая в апатию, то снова начиная метаться по камере, как раненый тигр в клетке. Сил уже не осталось, и с наступлением ночи ему стало казаться, что он сходит с ума от неизвестности. В отчаянии парень схватил миску и начал яростно стучать ей по решётке, привлекая внимание тюремщиков.
Спустя время появился помятый, заспанный охранник.
– Ты чего творишь? Спятил что ли? Или давно не получал?
Двейн схватился обеими руками за решётку и глядя горящими глазами, хрипло несвязно заговорил:
– Я прошу Вас, пожалуйста. Моя жена… Она сильно больна, и она осталась совсем одна… Можно просто узнать, как она? Кого-то послать. Пожалуйста…
– У тебя что мозги потекли? – охранник подошёл вплотную к решётке и прищурившись, выдохнул ему в лицо, – С сегодняшнего дня ты больше не человек, а мешок с костями. Нет у тебя больше никаких прав, одни обязанности, – хохотнул он, – И чем раньше ты это поймёшь, тем больше шансов, что ты подольше проживёшь. Понял?
Двейн тяжело дышал, глядя тюремщику прямо в глаза.
– И не смей так на меня пялиться, – охранник неожиданно ударил Двейна длинной деревянной палкой по пальцам, которыми тот сжимал решётку.
От неожиданности и адской боли парень простонал и опустился на колени, прижимая руки к груди.
– Вот, так-то лучше. Понял теперь, кто тут главный? И какая «райская» жизнь тебя ждёт?
– Мне не привыкать, – прошептал Двейн, глядя на тюремщика исподлобья. Мгновенно вернулись воспоминания о «счастливой» жизни в «Роттоне».
Перехватив этот по-прежнему непокорный взгляд, тюремщик аж подпрыгнул от злости, и подойдя вплотную к решётке, буквально прошипел:
– Что ты там говорил? Где твоя сладкая девочка одна? Такая слабая и беззащитная. Говори адрес. Мы с парнями сходим проведаем крошку. Поди, убивается по тебе? Вот мы и утешим…
Двейн мгновенно вскочил на ноги и схватил тюремщика за горло мёртвой хваткой. Мысль о том, что кто-то может зайти в дом, где Эбби осталась одна беспомощная и беззащитная, и воспользоваться этим, лишала рассудка. Охранник хрипел в его хватке, а потом из последних сил начал колотить палкой по решётке. На этот шум прибежали остальные тюремщики и с криками ворвались в камеру. Оттащив парня от уже посиневшего охранника, повалили его на пол и начали избивать ногами и палками.
Двейн не сопротивлялся, зная, что это бесполезно, он лишь привычным движением прикрывал голову руками. Физическая боль не шла ни в какое сравнение с адской болью, терзавшей его душу. А спустя время он потерял сознание от побоев. Охранники переступали через него, тяжело дыша:
– Хватит с него, а то ещё сдохнет. Замучаешься оправдываться.
– Думаю, он усвоил
