* * *
Факиров
Моя душа болит.
Перед глазами все как прежде,
а в книгах новая вода,
не успеваю прочитать страницу,
звонит над ухом телефон
и в трубку говорит мне голос:
Петр Нилыч, сегодня в три часа обед у Хвалищевского,
вы будете?
Да, отвечаю, буду.
И книгу в сторону кидаю,
и одеваю лучшую пару,
и свою келью покидаю,
и стол, и кресло, и гитару.
И бреюсь, одеваю лучший галстук,
и выхожу к трамвайной остановке.
А вот вчера я покупал себе зубную щетку
и встретил в магазине Ольгу Павловну, ужасную трещотку.
И 1.5 часа выслушивал рассказ о комнатных перегородках,
о том, что муж ее без брюк и ходит в парусиновых обмотках,
о Верочке в зеленых трусиках
и о Матвее с дьявольской улыбкой в черных усиках.
А я всю жизнь, минуту каждую
премудрость жду, коплю и жаждую,
то в числа вглядываюсь острым взглядом,
то буквы расставляю друг за другом рядом,
то в соль подбалтываю соду,
то баламучу вилкой воду,
то электричество пытаюсь разглядеть под микроскопом,
то повторяю все эксперименты скопом.
Я сам дошел до биквадратных уравнений
и, сидя в комнате, познал весенний бег олений,
я сам, своею собственной рукой,
поймал молекулу.
Вот я какой!
достает из шкапа сложную машину
А эту сложную машину
я сделал сам из ячменя.
Кто разберет мою машину?
Кто мудростью опередит меня?
задумывается
Проект "Земля разнообразна"
я в Академию носил.
Но было пасмурно и грязно,
и дождик мелкий моросил.
И мой проект постигла неудача:
он на дожде насквозь промок,
его прочесть была великая задача,
и в Академии его никто прочесть не мог.
Пойду сегодня к Хвалищевскому,
он приобрел себе орган.
Послушаем Себастиана Баха
и выпьем чай с вареною морошкой.
Где трость моя?
И где папаха?
Нашел.
Теперь пойдем, свернув табак собачьей ножкой.
уходит | на сцену выбегает Верочка
Верочка
Все хочу,
все хочу
и ежедневно забываю
купить баночку толмачу.
В магазинах не бываю.
Мое хозяйство это нож
прямо в сердце.
Жизнь - ложь.
Лучше лечь и умереть.
звонок
Надо двери отпереть.
убегает | из шкапа выглядывает студент
Студент
Ах, Верочка! Как я люблю тебя!
опять прячется в шкап | входят Верочка и Антон Антонович
Антон Антонович
Мне приятно видеть Вас.
Вы прелестны, Вера. Да-с.
Я ценитель красоты.
Перейдемте с "Вы" на "Ты".
Верочка
Без вина, Антон Антоныч,
говорите мне на "Вы"
и целуйте только руки,
не касаясь головы.
Антон Антонович
Вера! Верочка! Голубка!
Не отталкивай меня.
Верочка
Это что у Вас?
Антон Антонович
Что? Трубка!
Верочка
Отойдите от меня!
Антон Антонович
Я ужасно задыхаюсь.
Вера! Верочка! Кись-кись!
Верочка
Отойдите! Я кусаюсь!
Антон Антонович
Ну, не надо! Не сердись!
Верочка
Вы купили шоколад?
Антон Антонович
Извините. Виноват.
Идя к Вам, любовный пыл
охватил меня. Забыл
все на свете, только Вас
представлял себе как раз
и в разных позах и видах,
и в рубашке и без...
Верочка
Ах!
Антон Антонович
Без рубашки ваши груди...
Верочка
Караул! Спасите! Люди!
Студент (выскакивая из шкапа)
Стой, мерзавец! Пусти руку! Не волнуйтесь, Верочка! Пойдемте со мной в
шкап.
Верочка
Пустите меня. Кто вы такой?
Студент
Я студент.
Верочка
Что вам от меня нужно? Почему вы оказались в шкапу?
Антон Антонович
Что вам угодно?
Верочка
Почему вы вмешиваетесь не в свое дело?
Антон Антонович
Врываетесь в частную жизнь?
Верочка
Да кто вы такой, в самом деле?
Студент
Я студент.
Верочка
А как вы сюда попали?
Студент
Я пришел к Петру Нилычу Факирову.
Верочка
Ну?
Студент
Петр Нилыч любит, чтобы его слушали, когда он что-нибудь говорит. Он
сажает меня в шкап, а сам ходит и говорит, будто в комнате никого нет.
Верочка
Значит, пока мы были тут, вы тоже тут были?
Студент
Да.
Верочка
И все слышали?
Студент
Да.
Верочка закрывает лицо руками
Антон Антонович
Это форменное безобразие.
Укрыться негде, всюду соглядатаи.
Моя любовь, достигшая вершины,
не помещается в сердечные кувшины.
Я не имею больше власти
таить в себе любовные страсти.
Я в парк от мира удаляюсь.
Среди травы один валяюсь
и там любви, как ангел, внемлю,
и, как кабан, кусаю землю.
Потом во мне взрывается река,
и я походкой старика
спешу в назначенное место,
где ждет меня моя невеста.
Моя походка стала каменной,
и руки сделались моложе.
А сердце прыгает, а взор стал пламенный.
Я весь дрожу.
О Боже! Боже!
Верочка
Ах, оставьте, в ваши годы
стыдно к девочкам ходить,
ваши речи, точно воды,
их не могут возбудить.
Вы беззубы, это плохо.
Плешь на четверть головы.
Вы - старик, и даже вздоха
удержать не в силах вы.
Студент
Я в этот дом хожу четыре года
и каждый день смотрю на Верочку из шкапа.
Я физик, изучил механику,
свободное скольжение тел
и притяжение масс.
А тут бывал я исключительно для Вас.
1933-1934гг.?
Хню
Хню из леса шла пешком.
Ногами месила болота и глины.
Хню питалась корешком
рога ворона малины.
Или Хню рвала побеги
Веселого хмеля, туземца рощ.
Боги ехали в телеге.
Ясно чувствовалась мощь
богов, наполненных соком лиан и столетних нев.
И мысль в черепе высоком лежала, вся окаменев.
Зубами щелкая во мху,
грудь выпятив на стяги,
варили странники уху,
летали голые летяги,
подвешиваясь иными моментами на сучках вниз головой.
Они мгновенно отдыхали, то поднимая страшный вой,
в котел со щами устремляясь,
хватая мясо в красную пасть.
То снегири летели в кучу печиков,
то медведь, сидя на дереве и
запустив когти в кору, чтобы не упасть,
рассуждал о правосудии кузнечиков.
То Бог в кустах нянчил бабочкину куколку,
два волка играли в стуколку
таков был вид ночного свидригала,
где Хню поспешно пробегала
и думала, считая пни сердечного биения.
Аскет в пустыне - властелин,
бомба в воздухе - владычица,
оба вместе - лучшее доказательство человеческого гения.
Пусть комета в землю тычется,
угрожая нарушить бег нашей материи.
И, если пена - подружка огня на черном кратере
выпустит мух с небесными каракульками на лапках,
мы гордо глядим на вулкан
и, в папках
земных дел
отмечаяя рукой астронома событие,
способное закидать дредноут лепестками вишни,
мы превратили мир в народное увеселение
и всюду увеличили плотность населения.
Еще недавно кверху носом летал Юпитер,
в 422 года раз празднуя свои именины,
пока шутливая комета не проскочила в виде миски
в хрустальном животе Глафиры.
Пропали быстро звездные диски,
Исчезли тонкие эфиры,
даже в пустынях арифметики не стало сил аскету пребывать в одиночестве.
Хню шла вперед и только отчасти
скользила кверху гибким станом.
Сел свет, рек звон, лесов шуршание
ежеминутно удалялись.
Хню пела. Чистые озера,
кой-где поблескивая, валялись.
То с шумом пролетал опасный овод,
то взвизгивал меж двух столбов гремучий провод,
сидя на белых изоляторах. То лампы
освещали каменные кочки
ногам приятные опоры
в пути воздушного болота,
то выли дерзкие моторы
в большие вечные ворота.
Иной раз беленький платочек садился на верхушку осины.
Хню хлопала в ладоши.
Яркие холмы бросали тонкие стрелы теней.
Хню прыгала через овраги,
и тени холмов превращали Хню в тигрицу.
Хню, рукавом смахнув слезинку.
бросала бабочек в плетеную корзинку.
Лежите, бабочки, и вы, пеструшки,
крестьянки воздуха над полевыми клумбами.
И вы, махатки и свистельки,
и вы, колдунки с бурыми бочками
и вы, лигреи, пружинками хоботков
сосите, милые, цветочные кашки.
И вы, подосиновые грибы
станьте красными ключами.
Я запру вами корзинку,
чтобы не потерять мое детство.
