этот рисунок здесь и недели не провисит.
– Меня интересуют картины маслом.
Мужчины молча обменялись взглядами. Владелец галереи понял, что ошибся в расчетах; что можно было запросить вдвое больше. Но было слишком поздно.
– У вас отличная коллекция. И я предоставил вам возможность приобрести этот рисунок из уважения, которое к вам питаю, и потому, что, признаюсь, давно мечтал о сотрудничестве с истинным знатоком. А по стоимости – он понизил голос, – это очень выгодная покупка.
Едва заметное движение зрачков женщины, изображенной на портрете, осталось для них незамеченным, поскольку взгляды Ж. Г. и владельца галереи скрестились, как шпаги.
– И, с вашего позволения, – добавил владелец галереи, – когда он поднимется в цене, это приобретение может дать вам шанс начать переговоры о еще более ценных приобретениях.
– Когда примерно это должно произойти?
– В скором времени.
Ж. Г. снова поглядел на рисунок. Медленно втянул в себя воздух и, глядя в пол, как будто пряча от него взгляд, сказал, беру.
– Отличный выбор. Рад за вас. – Галерист не удержался и потер руки, несколько расслабившись. И внезапно поглядел ему в глаза. – Простите, а как вы узнали, что натюрморт на заднем плане принадлежит кисти Миньона?
– Это бледно-желтые гардении.
– Но как же…
– Да, Абрахама Миньона. – и Ж. Г. протянул руку владельцу галереи. Они пожали друг другу руки в знак заключения сделки. И все слезы, пролитые с тех пор, как Сара Волтес-Эпштейн закончила рисунок, исчезли, словно горсть песка в пустыне. Так происходит обычно с печалями и радостями, которые разворачиваются вокруг картин, когда они покидают студию художника и начинают полный колебаний путь.
Через несколько дней, а их прошло не очень много, по прибытии полиции трое перепуганных свидетелей еще больше встревожились и подумали, нужно было вовремя удрать, ядрена вошь. Один машинально и судорожно курил; другой, из светлой машины, надел пальто и поднял воротник, чтобы укрыться от холодного ветра. А третий возбужденно шагал от одного к другому и говорил, мне не верится, я просто не могу поверить, и покрикивал на собаку, которая вела себя лучше всех. Но ни один из троих не решался еще раз подойти к черному авто. Скоро полицейских машин стало три, голубые мигалки, люминесцентные жилеты, градом сыпались распоряжения, и куда подевались свидетели. Так-так, держите их наготове, мне нужно с ними переговорить. И тот, кто отдавал приказы, просунул голову в водительское окно «BMW» с опущенным стеклом, посветил ручным фонариком и сказал, господи боже, увидев на заднем сиденье мужчину, превращенного в кровавое месиво, а рядом прижавшуюся к нему, словно напрасно ища защиты, женщину, на вид молодую, в пальто красноватого оттенка, которое раньше, скорее всего, было белым или светло-бежевым. Оба лежали неподвижно, позируя для фотографии. Еще один снимок. И еще одно фото для судебно-медицинской экспертизы, чтобы зафиксировать положение ног. Ступни прочно стоят на полу машины, потому что они не успели отреагировать. Девять патронов из магазина на десять единиц. Пять в мужчину, четыре в женщину, но точно это покажет вскрытие. Разумеется. Думаю, что дело рук профессионала. Кажется, да. Установите личность мужчины и женщины. И водителя. Да. И свидетелей. Почему они в этот час были здесь и что видели.
– Посмотрите, пожалуйста.
В руке, обтянутой перчаткой, один из ассистентов держал три гильзы от патрона, которые протягивал ему.
– Что такое?
– Это боеприпасы старого образца.
– Насколько старого?
– Тридцатилетней давности.
– Ты думаешь, как было дело?
– Водитель опустил стекло, и кто-то один раз выстрелил в него в упор, потом заглянул в салон и употребил все оставшиеся в магазине патроны для устранения двух жертв на заднем сиденье.
– Значит, действовали очень хладнокровно?
– Да. Профессионалы. Возможно, балканцы.
– Балканцы?
– Раз у них боеприпасы такие, – объяснил белобрысый.
– В лаборатории разберутся.
– Готов поспорить на свои усы, что стреляли из «црвены-заставы» модели шестидесятых.
– У тебя и усов-то никогда не было, – заметил его товарищ, наклоняясь к водителю и разглядывая его.
Тот сидел неподвижно на своем месте, с напоминающей слезу пулей в левом глазу. Которой его наградили, чтобы он не скандалил и не путался под ногами, пока убийца сводит счеты с сидящими на заднем сиденье. Ведь каким нужно быть… Господи, что за… Тут он почувствовал, как ужасно воняет блевотина, украшавшая дверь водителя с наружной стороны, да и штаны, наверное, я тоже испачкал.
Отойдя от машины, он расправил плечи и полной грудью вдохнул свежий воздух, не отравленный блевотиной и смертью.
– Нужно тщательно осмотреть всю округу. От светофора по дороге вверх и вниз. И по краям. Отпечатки пальцев пешеходов на кнопке. Если у него были сообщники, они, несомненно, оставили какие-то улики. И скажите этим гребаным свидетелям, чтобы сидели смирно, а то еще затопчут вещественные доказательства. Да, сейчас ими займусь. А этот тип куда полез? Вы что, дорогу не перекрыли?
До той ночи, пока Ж. Г. не превратили в фарш в обществе до сих пор не опознанной дамы, он был человеком очень любезным, в жизни которого важную роль играли хорошие связи, чему способствовало неисчерпаемое фамильное состояние.
– Как ты догадалась, что мне понравится автопортрет Сары Волтес-Эпштейн?
– Мог, наверное, и не понравиться. Но это замечательный рисунок.
– И почему ты решила порекомендовать мне Семпау?
– Мы с ним друзья, он давно хотел с тобой познакомиться, да и я тоже…
Ж. Г. ждал, не заведет ли она разговор о комиссионных, но Нина с милым смущением указала рукой куда-то в направлении верхнего этажа и едва слышно пробормотала, мне бы доставило величайшее удовольствие видеть…
– Все, что хочешь. Я в твоем распоряжении. – Он призадумался на несколько секунд. – Я покажу тебе свое последнее приобретение, – сказал он, потирая висок, который ему должны были продырявить через пару часов, как будто его уже заранее что-то жгло.
– А что это? – с любопытством спросила Нина.
– Шагал.
Она промолчала. Ж. Г. не знал, оттого ли, что она совершенно этим не интересуется и просто ищет повода закрутить с ним роман, или же оттого, что ей неловко признаться в своем невежестве касательно Шагала.
Он пропустил ее вперед, и они стали подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж. Тут он, не удержавшись, отметил про себя, что при ходьбе ее бедра плавно покачиваются из стороны в сторону. Наверху он обогнал ее, чтобы первым подойти к двери. Ввел пароль, чтобы отключить сигнализацию, открыл дверь, и свет во всем огромном зале зажегся сам. Стены без окон и множество перегородок, не доходящих до потолка в центре широкого зала, который занимал всю площадь второго этажа. Ни одного пустого промежутка на
