да и ни один суд не признал бы такое опекунство.
Так совершенно отчетливо передо мной стала раскрываться неотвратимая перспектива: сына у меня заберут и отправят в детский дом, а меня саму пристроят в какую-нибудь богадельню. Другого варианта в таких ситуациях государством у нас не предусмотрено.
Пока я лежала в больнице, за Никитой присматривала соседка, с которой мы были дружны, она собирала и отводила его в школу. Там классный руководитель оформила ему бесплатное питание, он обедал на продленке, а потом приходил ко мне и весь вечер проводил у моей постели. Делал уроки и помогал медсестрам ухаживать за мной. Когда я не спала, он все время разговаривал со мной, успокаивал, когда я начинала плакать. Говорил: „Главное, что ты жива. Мы с тобой есть друг у друга“.
Похороны Игоря взял на себя его школьный друг Андрей, он же помог мне добраться домой после выписки. Я не представляла себе, как мы с сыном будем жить дальше. Но Никита сказал, что он справится и все у нас будет хорошо. Он вставал утром в шесть часов, вывозил меня в туалет, мыл, одевал, усаживал в кресло. Готовил завтрак, кормил меня и ел сам. Потом уходил в школу. Пока его не было, я пыталась приспособиться к своему положению, привыкнуть к коляске, научиться передвигаться по квартире и что-то делать по дому. Но что я могла сделать одной рукой, к тому же ни наклониться, ни поднять что-то с пола не позволяла травма. Да и от коляски я быстро уставала. Так что чаще всего до возвращения Никиты я оставалась в постели и в своих невеселых мыслях.
Первое время, еще тогда, в больнице, я не могла избавиться от ощущения, что лучше было бы мне уйти вместе с мужем, чем становиться до конца дней тяжелой обузой для сына. Думала о том, как это исправить теперь. Да, конечно, это будет для него болью, но он оправится, время ведь все лечит. Рано или поздно все забудется и у него будет своя жизнь. Я снова и снова возвращалась к этим мыслям.
Но потом приходил из школы Никита, вывозил меня в туалет, готовил обед, кормил, мыл посуду и принимался за уроки. Заниматься он старался в моей комнате, если я не спала. Часто подходил с вопросами, мол, не получается задачка, или проверить стихотворение наизусть. Хитрил, ясное дело, с математикой у него никогда не было проблем, да и память отличная, с первого раза заучивал прочитанное. А иногда просил помочь с готовкой. Ну как помочь? „Мам, научи, как борщ приготовить, чтобы как у тебя, такой же вкусный получился“. И вот я сидела около него на кухне и подсказывала.
Вся жизнь сына крутилась теперь вокруг меня, проходила в заботах обо мне и в домашних хлопотах. Из дома Никита старался не уходить надолго, разве что в магазин, бегом туда и обратно. Он не гулял во дворе с друзьями, помимо школы практически ни с кем и не общался. Свободного времени не оставалось ни на что, успеть бы выспаться.
Я не могла не видеть, сколько физических и душевных сил все это отнимает у него. Постепенно я начала понимать и то, что в заботу обо мне Никита вкладывает свою любовь и к отцу, пытается перебороть боль и тоску утраты. Мы не говорили об этом, я просто знала, что так и есть. Теперь для меня оставить сына было бы не чем иным, как предательством.
И мысли о самоубийстве больше никогда не возникали в моей голове, я не допускала их, не могла позволить себе слабость и трусость.
Сыну приходилось постоянно тягать меня на руках – с кровати на кресло, с кресла – в туалет и ванную, обратно в постель. Это двенадцатилетнему-то мальчишке! В принципе, я никогда не была чрезмерно упитанной, да и в больнице с десяток кило уж точно скинула, но, согласитесь, 50 кг – все же непосильная нагрузка для ребенка. Много раз я предлагала использовать памперсы для взрослых, но Никита ни в какую не соглашался, говорил: „Не хочу, чтобы ты ходила под себя“, убеждал, что ему совсем не тяжело. Шутил: „Может, я мечтаю стать олимпийским чемпионом, как Милон из Кротона“ и рассказывал об античном атлете, который с малых лет таскал на плечах теленка. Теленок все рос и рос, пока не превратился в здоровущего быка, а этот грек все так же бегал с ним на плечах. И стал победителем Олимпиады.
Шутки шутками, но я не оставляла надежды хоть чем-то помочь сыну, как-то облегчить его жизнь. Наши с мужем прежние сбережения таяли на глазах, мы жили теперь на одну мою инвалидную пенсию. Обращаться в собес за помощью я боялась просто панически, настолько, что даже не рискнула оформить на сына пособие по потере кормильца. Боялась растревожить улей: узнают, в каких условиях приходится жить ребенку, налетят и моментально отнимут у меня сына, чтобы пристроить под государственную „защиту“.
Так что помощи я решила попросить у Андрея, школьного друга Игоря, он иногда звонил и справлялся, как у нас дела. Я предложила заняться продажей нашего гаража, и он быстро решил эту задачу. А еще я отдала ему украшения, которые в свое время подарил мне муж, на нашу годовщину и на рождение сына. Расставаться с подарками мужа было безумно жаль, но я твердо решила, что память все равно ведь никуда не денется, останется со мной, а так я смогу что-то сделать для Никиты. По моей же просьбе Андрей на эти деньги купил ноутбук и недорогой домашний подъемник – это такая штука для перемещения инвалида с кровати на кресло и так далее, чтобы Никите не приходилось постоянно таскать меня на руках.
Сын сначала меня отругал: зачем, мол, такие расходы, это лишнее, я уже приспособился. Но потом признал, что с подъемником действительно сподручнее, а главное – быстрее. „Эх, не видать мне олимпийской медали!“ – улыбнулся он. Ну а ноутбук, конечно, он быстро освоил и искренне обрадовался – теперь он мог и с друзьями спокойно общаться, не выходя из дома, и музыку слушать, и нужные программы в интернете находить. Помню, в тот вечер, радуясь новым приобретениям, мы с сыном долго сидели и мечтали, что бы мы с ним еще купили, если бы выиграли миллион. Никита признался, что хотел бы купить мне новую коляску, с электроприводом и сенсорным управлением, видел в рекламе. Государство такими не обеспечивает,
