Собрание разом всполошилось и встало с мест. Никто не ожидал такого исхода. Некоторые заботливо бросились к Бендавиду помогать ему подняться на ноги; кто-то из шамешей побежал за стаканом воды; со всех сторон раздались восклицания и слова сочувствия, утешения и дружеские протесты против такого самообвинения со стороны рабби Соломона, которого-де все так любят, так уважают и прочее. Один лишь Аизик остался, как стоял, на своем месте, по-видимому, спокойнее и даже безучастнее остальных; но это быть может потому, что он был ошеломлен и смущен последними, обращенными к нему, словами Бендавида «ты убил меня».
Ламдан Ионафан с председателем и некоторыми друзьями успели наконец успокоить несколько старика и уговорили его удалиться на время в канцелярию, отдохнуть там и успокоиться вполне, пока Совет, знающий теперь хорошо все дело, успеет обсудить надлежащие меры, — тогда-де мы снова попросим вас сюда и окончательно решим все, как следует, с вашего одобрения.
Двое шамешей увели старика под руки в смежную комнату, где помещалась кагальная канцелярия, и оставались при нем все время, пока шло заседание, ухаживая и предупреждая малейшее его желание. Айзика тоже выслали из залы, приказав ему дожидаться в сенях, на случай, если еще окажется в нем надобность для каких-либо дополнительных разъяснений.
Спустя часа полтора, Бендавида опять пригласили в Совет и снова усадили с почетом в то же кресло.
— Достопочтеннейший рабби Соломон! — обратился к нему председатель. — По соображении всех подходящих правил, законов и установлений наших великих мудрецов и на основании оных, высокий Совет нашего кагала единогласно постановляет…
При этих последних словах, все члены Совета торжественно и в полном молчании поднялись с места и как бы замерли в немом благоговейном чувстве. Приостановившийся на минуту председатель продолжал:
— Первое. Талмуд вещает: «Три венца есть: венец закона, венец священства и венец царственный! Но венец доброго имени выше всех их вместе!» Ваше доброе имя, рабби, во всем этом деле признается выше всяких нареканий, оно останется по-прежнему кристально чистым, несокрушимо твердым и высокочтимым, как драгоценный алмаз, если вы соблаговолите последовать всем тем глубоко искренним и дружеским советам, какие, по решению сего высокого Собрания, будут вам преподаны.
Бендавид почтительно поклонился в знак своего беспрекословного согласия.
— Второе, — продолжал ав-бейс-дин, методически и последовательно загибая пальцы левой руки указательным правой. — Внучка ваша, девица Тамара, признается пока еще не оскверненной безвозвратно ни душой, ни телом, а потому священнейший долг каждого еврея — способствовать всеми средствами и стараться всеми силами, как можно наипоспешнее, вырвать ее из нечестивых когтей гегенема. Приступить к этому каждый обязан немедленно же, невзирая на день субботний, ибо тут дело идет о спасении от смертной погибели души еврейской.
Бендавид вторично поклонился еще почтительнее. Это постановление подавало ему нить некоторой надежды. Было утешительно уже и то, что он получал теперь право не считать пока Тамару умершей.
— Третье, — продолжал между тем ав-бейс-дин. — Принять все меры к немедленному же удалению не только из города, но и из самого края нашего главного виновника всего содеянного зла, и да не дерзнет более этот гнусный наглец никогда и ни под каким предлогом не только возвращаться в наши места, но и где бы то ни было помышлять о вашей внучке. Чтобы согнуть его в дугу и заставить безусловно покориться справедливому постановлению Совета, в наших руках имеются все средства. Шамеш-гакагал привел в точную известность по пинкесу все долговые обязательства этого негодяя во всем районе, куда лишь простирается луч власти нашего праведного кагала, — обязательства как по векселям, распискам и верительным письмам, так и по подписным магазинным и иным счетам. Сумма всех таких обязательств оказалась в 41600 рублей. Кагал берет на себя понуждение всех евреев, приобретших на графа Каржоль де Нотрека право меропии[138], немедленно же, то есть не позже пяти часов нынешнего дня, представить под страхом херима, в катальную канцелярию все такие документы, и, для облегчения вам сделки, обязать владельцев получить по оным не ту сумму, какая в них обозначена, а лишь ту, какая была действительно ими выдана. Согласны ли вы на этих условиях скупить все долговые обязательства графа Каржоля?
— Согласен, — отвечал Бендавид, — но с тем, что я плачу всю их стоимость полностью.
При этих словах, весь кагал даже рот разинул от изумления. Спятил, что-ли, старик с ума, что отказывается вдруг от такого великолепного гешефта?! Возможно ли, платить более сорока тысяч, когда человеку предлагают купить все за восемь, много за десять!.. И он не хочет!.. Сумасшествие!..
— Да, не иначе, — подтвердил Бендавид. — Я не хочу, чтобы мои братья во Израиле потеряли из-за меня хоть одну полушку из своих барышей, я не допущу, чтобы хоть один из них мог роптать на меня. Я плачу всё, до последней копейки. Я сказал.
— Делает вам великую честь, — поклонился ему в пояс председатель. — Иного ответа, впрочем, кагал и не мог ожидать от вашего всему миру известного великодушия. Поэтому, — продолжал он, — высокий Совет праведного кагала разрешает вам, если бы потребовалось, распорядиться сегодня же, невзирая на день субботний, вашими денежными средствами собственноручно, в том размере, в каком признаете нужным. Равным образом, и всем владельцам означенных документов, буде пожелают, разрешается на тех же основаниях принять за них уплату сегодня же. Шамеш-гакагал немедленно составит законное постановление, как на еврейском, так и на русском языках, что реб Соломон Бендавид есть единственный собственник всех долговых обязательств графа Каржоля, скупленных им на законных основаниях.
Бендавид снова отдал почтительный поклон.
— Четвертое, — продолжал председатель. — Разрешатся начать немедленное преследование помянутого Каржоля всеми доступными кагалу, явными и тайными способами, а равно принять все меры к успешному склонению на нашу сторону чиновников. За денежными средствами на это вы, рабби Соломон, конечно, не постоите. Для этой цели Совет с почетом избирает двух тайныx преследователей в лице достойных талмуд-хахомим, рабби Ионафана ламдана и рабби Абрама, сына Иоселя Блудштейна, ибо в Талмуде сказано: «тот не талмуд-хахам, кто не умеет жалить и мстить, как змея»; мы же в этом отношении вполне полагаемся на их талмудическую и житейскую мудрость и опытность. Поручаем им действовать так, как Бог осветит их разум в пользу настоящего богоугодного, великого и заповедного дела. Да принесут они в том надлежащую присягу и да поведет их Господь по благочестивейшему и благопоспешному пути, на срам и поношение врагам и на торжество Израиля!
Рабби Соломон, рабби Ионафан и рабби Абрам Блудштейн в ответ на это отвесили, каждый по молчаливому поклону.
— Пятое. Так как со стороны настоятельницы здешнего женского монастыря это уже не первый случай способствования гибели душ евреев, то высокий Совет кагала, в справедливом гневе своем, постановляет над нею херим: искоренить ее навсегда из здешнего края какими бы то ни было способами и путями, какие раньше или позднее окажутся в нашей возможности.
— Аминь! — единодушно ответило враз все Собрание.
— Шестое, — продолжал председатель. — Впредь до возвращения девицы Тамары Бендавид в лоно еврейства, она приравнивается к тем изверженным из Израиля незаконнорожденным, кои, по закону нашему, не имеют ни прав наследия, ни вообще каких-либо гражданских прав, а посему все принадлежащее ей имущество движимое и недвижимое, — последнее от недр земли и до высоты небес, — а равно и все ее наследственные капиталы объявляются под запрещением.
Собственником же их кагал города Украннска объявляет себя самого и всецело препоручает их попечению морейне Соломона Бендавида, на его ответственность, но с тем однако, что досточтимый муж сей, под страхом херима, обяжется пред пречистым и праведным кагалом — ни под каким видом, ни прямо, ни косвенно, ни полностью, ниже малейшей долей не помогать означенной девице Тамаре ни из своих, ни из отнимаемых у нее по закону средств, во все дни живота ее, пока не возвратится в еврейство. — Рабби Соломон, принимаете ли на себя такое обязательство?
— Принимаю, — тихо промолвил старик упавшим голосом.
— В таком случае, приглашаю вас к договору.
Ав-бейс-дин и Бендавид протянули друг другу через стол свои правые руки и энергично пожали их.
— Аминь! — единодушно скрепило этот акт все Собрание.
— Да будет же лист ваш зелен! — пожелал Соломону председатель с поклоном, и все остальные члены также поклонились ему и пожелали всякого благополучия, а главное, как только удастся выцарапать Тамару из клештера, немедленно же отдать её замуж за доброго, "богобоязненного еврея, тогда-де и всем её глупостям конец!
