это заблуждение.
Может ли общество говорить «я»? «Если элементарные частицы, взорвавшиеся в Чернобыле, имеют период полураспада 300 000 лет, какую временную форму должно иметь общество?»
Агент железнодорожной милиции Грачев, работающий под прикрытием, последний из товарищей
Состав был пущен под откос таким образом, что было понятно – не обошлось без кого‐то, кто обладал соответствующими знаниями и навыками, без бывшего советского железнодорожника. На участке между Москвой и Ленинградом на протяжении пары сотен метров кто‐то ослабил болты и с помощью рабочего инструмента «нарочито примитивно» сдвинул рельсы. Факт крушения поездов скрыть было невозможно. Версии, будто шантажисты остались с пустыми руками, никто не поверил. Никого из преступной шайки железнодорожного инспектора Саизева не поймали.
Неожиданно злодейства прекратились. Произошел ли несчастный случай, в результате которого пострадали сами преступники? Опытные железнодорожные милиционеры знали о новой опасности – теперь следовало опасаться подражателей. Если преступников не подвергнуть жестокому наказанию публично, то в период гласности новости о новом виде преступлений – преступлениях на железных дорогах – широко распространятся и подобные правонарушения участятся. Чтобы напугать общественность, нужен был преступник. В то время в нижних чинах железнодорожной милиции работал агент под прикрытием – Всеволод И. Грачев. Именно его выбрали для того, чтобы внедрить в банду и изловить железнодорожных преступников. Придумали ему и соответствующую легенду.
У бессребреника Грачева, шарнира в пенитенциарной системе, ничего не осталось, кроме собственного опыта
Бандитов поймали и осудили, журналисты раструбили и о строгом наказании преступников, и о том, как их отправили в отдаленные места заключения, банда преступников-железнодорожников, которыми руководил инспектор Саизев, была ликвидирована. Это произошло в декабре 1991 года, примерно в то же время, когда расформировали отвечавший за операцию штаб. Вытащить Грачева из тюрьмы, как изначально предполагалось, было теперь некому. Легенда Грачева оказалась настолько правдоподобной, практически совершенной, что его приняли за преступника.
Ходатайство, с которым он обратился к руководству северных тюрем, оказалось напрасным. Придуманные для него личные данные, с помощью которых он, тайный агент, так удачно внедрился в банду, наспех проверил молодой сотрудник, который к тому времени уже собирался перевестись на службу в охрану «Газпрома» и был настолько небрежен, что даже не ответил на ходатайство. К счастью для Грачева, никто не знал причины, по которой он оказался в заключении, иначе, если бы сокамерники узнали, что он не преступник, а милицейский агент, житья бы ему не дали.
Своих сокамерников, вскоре совершивших побег, он отговорил осуществлять то, что они замышляли (запугать провинциального губернатора, убив его заместителя, поспособствовав таким образом досрочным выборам). Грачев указал на безнадежность затеи, на ошибки в планировании злодеяния. Бандиты прислушались к его советам и усовершенствовали свой план. После того, как их арестовали, во время суда, они рассказали, что Грачев им помогал. Того обвинили в членстве в банде и осудили вместе с преступниками. Так он понес наказание уже не только за фиктивное преступление, но и за преступление «настоящее».
После 1997 года заполнение тюрем и колоний строгого режима приобрело стихийный характер: заключенных переводили из одной тюрьмы в другую, участились случаи побегов, постоянно поступали новые партии уголовников, всё было переполнено. В итоге шестеро осужденных размещались в камере, рассчитанной на одного-двух человек. Они жили, как в переполненных плацкартных вагонах.
Постепенно фронтовик Грачев стал видеть своих сокамерников насквозь. Изучавший в свое время планирование и аналитику, он умел распознавать ВСЕ ТИПЫ ПРЕСТУПНИКОВ, «читал» людей, как карту. И делал записи, которые прятал в тайники.
Таким образом он создал некое информационное хранилище. В личных интересах эти заметки пригодились бы ему только в том случае, если бы у преступления был инициатор, от которого путем шантажа можно было бы добиться признаний и получить досрочное освобождение. Однако в общих интересах использовать свои знания и навыки Грачев возможности не имел, поскольку в России не было такого адресата, которому он, тайный агент, передал бы известную ему информацию: никто не воспринял бы всерьез письмо заключенного колонии строгого режима. Таким образом, последний тайный агент советской эпохи (в ее наиболее приемлемой форме – эпохи гласности) мог только мечтать: а вдруг, кто‐нибудь придет и расспросит меня обо всем? Вдруг досмотрщик придет с проверкой, обнаружит его записи и предложит должность в вооруженных силах, секретной службе или в посольстве в Африке, на общественно важной работе?
Небо над Африкой было для него неведомо. Он знал стены тюрьмы, изредка из высоких окошек видел, как меняется погода, и знал о ней то же, что и о преступниках: она предсказуема. Во взгляде заключенного, как и на стенах камеры и предметах тюремного обихода, читалось: ПОЖИЗНЕННО.
Грачев считал себя особенно полезным для общества в канун Нового года
Благодаря тюремному персоналу и некоторым заключенным он пользовался определенными привилегиями. В его камере был стул, к тому же с недавнего времени он находился в ней один. Встав на стул, приподнявшись на цыпочки, он мог смотреть в небольшое квадратное окно на потолке. Он мог разглядеть стену, рядом с которой росла ель. И он мог представить себе далекого товарища по духу, на благо общества боровшегося с преступлениями. Быть может, в этот момент он расследовал убийство, совершенное членами ОПГ, ломал голову над тем, откуда на месте убийства в подъезде жилого дома в Санкт-Петербурге взялся пистолет-пулемет американского производства. Он, Грачев, отрезанный от мира, мог бы давать ценные подсказки. Таким образом, он внес бы вклад в непрекращающуюся борьбу с социальным злом и повлиял на соотношение сил в обществе (что‐то изменить можно, лишь сотрудничая друг с другом). Я по‐прежнему представляю, сказал себе Грачев, что случай (точно так же, как множество подобных случаев, определивших не только мировую историю, но и существование вселенной) сведет меня с кем‐то, кто захочет, чтобы я поделился с ним своими тюремными наблюдениями, тем, чему я учился. Я всё должен записать на бумаге и спрятать, потому что в моей голове скопилась масса знаний, удержать которые будет скоро невозможно, а окружающие меня стены никогда не раздвинутся.
В конце 80‐х годов одного перспективного агента внедрили в западный индустриально-промышленный комплекс. К этому времени методы КГБ и некоторых связанных с ним разведывательных служб, особенно Штази, были доведены до совершенства. Вероятно, никогда больше не будет такой современной, ориентирующейся, так сказать, на фундаментальные исследования, интернационализм и изначально совершенно бесцельную перспективу службы, думал молчун Лермонтов, коллега перспективного агента; в конце концов работяга Лермонтов устроился в отдел безопасности «Газпрома», никого не предал и
