Попивая кофе, молодой и старый офицеры запахнули форменные куртки поплотнее и вышли на мороз.
– Почему ты не пригласишь ее на свидание? – вдруг спросил старый полицейский.
Молодой полицейский посмотрел на старого и ничего не ответил. На его лице читалось выражение вины. Старый полицейский хорошо изучил манеры своего напарника. Он знал, что вопрос застал его врасплох, а это значит, Уолтер ответит на него не сразу.
– Боюсь, что я недостоин ее, – сказал молодой полицейский, когда они расположились в машине.
Старый полицейский завел двигатель и включил обогреватель. Затем достал с пояса рацию, снял перчатку и нажал на клавишу.
– База, прием. В секторе четырнадцать чисто. Начинаем объезд территории.
– Принято, – механическим голосом отозвались из участка.
Старый полицейский положил рацию на приборную панель, чтобы она постоянно была под рукой. На своем веку он повидал достаточно случаев, когда очень не помешало бы, чтобы рация вовремя оказалась поблизости. Даже в такие безлюдные холодные ночи прямо на улице могли появиться отморозки, которым закон не писан. От этой жизни можно ожидать, чего угодно, парень. Отморозки обожают появляться неожиданно словно бы из ниоткуда. Это их общее свойство.
Старый полицейский повернул ключ зажигания и плавно нажал на педаль газа. Новенький «Chevrolet Caprice Classic» черно-белой окраски, с проблесковым маячком на крыше, плавно тронулся с места.
– Ветер усиливается, – заметил молодой полицейский.
– Надеюсь, бог позаботился о горожанах и запер их в своих квартирах, – отозвался старый полицейский.
– Надеюсь, бог позаботится и о тех, кто остался снаружи».
Эпизод 14
Я стою у крутого обрыва, море в десяти метрах подо мной бешено пенится, бурлит, озлобленно хлещет о скалы. На сиренево-синем горизонте я вижу несколько далеких черных воронок. Смерчи. Их вытянутые силуэты то и дело рассекают зеленые всполохи. Обезумевшая морская вода перекатывается высокими валами, пузыри бурой пены громко лопаются, волны ревут, как древний раненый ящер. Меня обдает влажным ветром и солеными брызгами. Столь несвойственный этой местности запах бензина и гари щекочет мне ноздри.
Раздается короткий звонок, и я достаю сотовый, чтобы ответить. Но вместо телефона в руках у меня еле живая рыбина – она быстро дышит, широко открывая рот буквой «О», ее жабры подергиваются, чешуя отливает серебристо-зеленым, а покрытые белым налетом глаза смотрят прямо на меня со странным выражением. Я замахиваюсь и выбрасываю рыбину в море, в последний миг замечая, что у нее распорото брюхо от головы до хвоста, и часть внутренностей остается на моей ладони, а остальное на мгновение зависает в воздухе.
Когда рыба падает в воду, раздается пронзительный женский визг, эхо его заполняет окружающее пространство, заглушая даже рев моря. Мне больно, звук слишком громкий, кажется, что кровь идет из ушей, течет по шее тонкими струйками. Я хочу вытереть ладонь об одежду, но ничего не выходит – серые склизкие следы рыбьих внутренностей остаются на коже. Хочу сесть на корточки, чтобы провести рукой по траве, но не могу двинуться – тело неуправляемо. Я словно памятник на краю обрыва.
Пытаюсь кричать – тщетно: голоса нет, раздается лишь хрип. Не могу обернуться, но знаю точно, что позади совсем иной пейзаж, нежели передо мной. А еще за спиной кто-то есть, чувствую интуитивно, затем слышу сиплое дыхание, приближается. Позади опасность, но мне не позволяют обернуться, остается только смотреть строго перед собой. На горизонте взрываются лиловые молнии, ветвистые, словно перевернутые кроны деревьев. Следом слышатся далекие громовые раскаты. Стихия явно не оставит живого места, если доберется сюда.
Моя спина словно покрывается коркой льда. Я опускаю глаза и вижу на себе ослепительно белое полупрозрачное ночное платье, хотя в начале сна на мне была другая одежда. Я боса, и ступни мерзнут в мокрой траве. Ветер в бессильной злобе швыряет из стороны в сторону как платье на мне, так и распущенные волосы. Наконец, некто сзади приближается почти вплотную, хрипло посмеиваясь. В следующий миг мою шею стискивают в районе позвонков, а перед лицом появляется кисть, держащая складную бритву.
– Не двигайся лучше, малышка Бет, – советует голос прямо мне на ухо.
Лезвие покачивается перед глазами, я пристально слежу за ним, стремясь увидеть в нем отражение. Мой рот приоткрыт, дыхание частое, мне страшно, словно меня настиг тот, кто очень долго догонял, чтобы убить.
– Ты доигра-алась, Бетти, добегалась, скажу я тебе. Ты же понимаешь, что мы оказались здесь только по твоей вине? Все, что ты видишь, происходит исключительно из-за тебя. Я ведь много раз тебя предупреждал, я старался оставаться добрым дольше обычного, я хорошо к тебе относился, я был очень понимающим, не так ли, Бет? Я хороший человек, – бритва делает резкое движение и застывает у моей шеи, заставляя вздрогнуть. – Мне давно бы следовало тебя расчленить, но я настолько добр, что до сих пор жалел тебя. Между тем я с самого начала, с нашей первой встречи мечтаю выпотрошить тебя. Но я держал себя в руках, видит бог, держал! И чем ты мне отплатила, Бет? Не говори, я сам скажу: ты сбежала. Как это нагло, как это подло с твоей стороны. После всего, что я для тебя сделал, так ранить мое сердце. У меня ведь тоже есть чувства, крошка, и они задеты самым нахальным образом. Ты ведь понимаешь, что я собираюсь сделать, не так ли?
Рука, стискивающая мою шею, с силой встряхивает меня, лезвие опасно прижимается к горлу.
– Отвечай немедленно!
Я не могу произнести и слова, лишь нечленораздельные звуки выхаркиваются из глотки. Я рыдаю, зная, что смерть уже близко, и в этот раз он меня не пощадит. Я не понимаю, о чем он говорит, но я не могу ответить ни слова, как бы мне ни хотелось этого. Для меня это физически невозможно, но он не понимает и прирежет меня за молчание.
– Говори же, сука! – голос в высшей степени озлоблен.
Снова встряска, затем раскатистый смех.
– Ха-ха-х-ха, я понял, Бет, я понял. Ладно, молчи, ты всегда была такая упертая, и мне так это нравилось в тебе: упертая и гордая, да. Хорошо, поговорим иначе. Стой смирно, не то, клянусь, я столкну тебя в море, но прежде полосну тебя как следует.
Он убирает руку с моей шеи и ведет ладонью по ребрам, ощупывая их, затем обхватывает левую грудь прямо через платье.
– Умница, Бет. Что это у нас тут такое соблазнительно округлое? Ох, девочка, не будь я так зол, я бы спрятал лезвие в карман и сделал второй рукой то же самое, да только, боюсь, ты вновь улизнешь, отвлекши мое внимание своими женскими штуками.
Мужская рука нежно мнет мою грудь, а тело прижимается вплотную.
– Сорвал бы с тебя это тонкое
