свете я трачу время на детские фантазии, вместо того чтобы потягивать “спритц” [51], почитывая “Письма Асперна” Джеймса.
У меня будто гора свалилась с плеч. Я встал и потянулся, словно пробуждаясь от долгого сна. Желая запечатлеть этот момент, я сделал несколько снимков на телефон. Когда он предложил отправить их на сайт обмена фотографиями, добавив место съемки и дату, я без колебаний дал согласие.
Ветерок, принесший восхитительный аромат чеснока и оливкового масла, разбередил мой аппетит. Близилось время обеда, и я решил где-нибудь поесть.
Венецианское гетто состоит из двух частей: Нового (Getto Nuovo) и Старого (Getto Vecchio). Как и все в этом городе, отношения между ними предсказуемо запутанные: Новое гетто старше.
В Старое гетто вел узкий проулок, с обеих сторон окаймленный высокими домами. В одном из них шел ремонт – фасад укрывала решетка лесов, слышалось гулкое эхо молотков.
Леса занимали чуть не всю ширину переулка, оставив лишь тесный проход на одного человека. Я почти миновал эту зону, когда сверху донесся крик:
– Шабдхаан! Берегись!
Сработал инстинкт, я замер, и в следующую секунду передо мной грохнулся здоровенный шмат штукатурки. Не остановись я, он угодил бы точнехонько мне в голову. Меня затрясло от осознания: сделай я еще шаг – и был бы покойник.
Объятый ужасом, я онемело смотрел на цементное крошево под ногами, и до меня не сразу дошло, что остережение, спасшее мне жизнь, прозвучало на бенгали.
Но как такое возможно в венецианском гетто?
Я посмотрел вверх и на подмостях третьего этажа увидел смуглолицего рабочего в каске.
– Ты скинул эту фигню? – крикнул я на бангла.
Парень кивнул, в глазах его плескалась паника, он был ошарашен напрочь.
– А если б я не понял, чего ты там крикнул?
– Мааф корбен, простите, господин, – заикаясь, проговорил парень.
– Ты же меня чуть не убил!
– Я не нарочно… работаю недавно…
С лесов спустились другие рабочие. Окружив меня, они разом заговорили на бенгальском с бангладешским акцентом, прося прощенья, задабривая меня и понося виновника происшествия.
– Господин, вы же не заявите в полицию, нет? – умоляюще сказал один рабочий.
Все смолкли, ожидая моего ответа. В глазах этих людей застыла тревога, говорившая о том, что положение их крайне шатко – одно мое слово начальству, и жизни их будут разрушены.
– Нет, жаловаться я не буду, но…
Все облегченно вздохнули, а говоривший со мной рабочий подхватил меня под руку.
– Господин, вы весь дрожите, вам надо присесть, выпить чаю или кофе.
Проступника вытолкнули вперед, высокий худой парень виновато понурился. Рабочий двинул локтем ему под ребра:
– Давай отведи господина к тетушке Лубне. Она угостит его кофе, чтоб он пришел в себя.
Парень поднял голову, и я смог его рассмотреть. Вдруг глаза его округлились, он вздрогнул и отвернулся, а я наконец-то узнал эти опущенные уголки рта и пушистые ресницы.
Я уж хотел обратиться к нему по имени, но взгляд его молил о молчании.
Лишь когда мы отошли подальше и нас не могли услышать, я сказал:
– Рафи, никак ты?
Одет он был по-городскому – майка, джинсы, ветровка, кроссовки, но диковатость его никуда не делась.
– Я самый. – Он робко улыбнулся. – Хорошо, что при них вы ничего не сказали.
– Почему?
– Пришлось бы сознаться, что мы уже встречались в Индии. И еще много чего объяснять.
– Зачем?
– Понимаете, никто из рабочих не знает, что я из Индии, – помявшись, сказал Рафи. – Они думают, я бангладешец. Лучше, чтоб все так и осталось.
Мы шли по горбатому мосту, и у меня вдруг ослабли колени, словно от запоздалого шока. Я вспомнил грохот, с каким приземлился тот кусок штукатурки буквально в шаге от меня. Как будто я получил предостерегающее послание. Но от кого?
Внезапно вспомнился наш разговор с Типу о загадочном санскритском корне бху, означающем “существо”, “возникновение” и многое другое. Казалось, только производным от этого корня можно объяснить наше с Рафи пребывание в гетто: мы оба бхуты в значении тех существ, что одновременно связаны и разъединены в континууме времени, пространства и бытия.
Мне стало трудно дышать, и я, остановившись, привалился к перилам деревянного моста.
– Вам нехорошо? – спросил Рафи.
– Дай мне минутку отдышаться. Как-то много всего сразу… штукатурка… ты здесь… все это очень странно.
– Почему вы так говорите? – Рафи приподнял бровь. – Что уж такого странного встретить меня здесь?
– А разве не странно?
– Нет. Здесь я уже довольно давно. В чем странность-то?
Столь удивительное равнодушие заставило меня задаться вопросом, не слишком ли большое значение я придаю нашей встрече. Я посмотрел вдоль канала на крепостные стены гетто и неожиданно вспомнил слова Рафи о повторяющемся знаке, двух концентрических кругах, на фризе святилища.
– Помнишь, в день нашего знакомства ты говорил об острове внутри острова? А если я скажу, что здесь-то он и находится и тут побывал сам Бондуки Садагар?
Рафи пожал плечами:
– Ну и что, это же просто легенда. Мне-то какое дело? Здесь я работаю и не хочу потерять место.
Я видел, что он раздосадован, однако продолжил:
– Как поживает Типу? Что новенького?
У Рафи сверкнули глаза, лицо его затвердело.
– Почему вы спрашиваете меня? – сказал он раздраженно. – С чего вы взяли, будто я знаю, где он сейчас?
Взгляд его уведомил, что лучше не развивать эту тему.
– А тебя-то что сюда привело? Как ты оказался в Венеции?
Рафи отвернулся и резво зашагал дальше, бросив на ходу:
– История долгая, сейчас рассказывать некогда.
Сойдя с моста, мы ступили в лабиринт узких улочек. Я не представлял, где мы, но Рафи, похоже, прекрасно знал дорогу. Я еле поспевал за ним, когда он уверенно сворачивал то в один, то в другой проулок.
– Куда мы идем? – спросил я, запыхавшись.
– Мне велено отвести вас к тетушке Лубне. Вот к ней и направляемся.
– А кто она такая?
Рафи глянул через плечо:
– Бангладешка, здесь уже лет двадцать. Говорит по-итальянски и все такое.
– Почему ты называешь ее тетушкой? Она что, твоя родственница?
– Нет. Мы ее так называем, потому что она во всем нам помогает. Разъясняет наши законные права и прочее. Со всякой закавыкой мы обращаемся к ней.
Рафи остановился перед домом, в котором, видимо, разместилось небольшое транспортное агентство – приклеенное к оконному стеклу объявление извещало о дешевых авиарейсах в Дакку. Открыв дверь, он пропустил меня в тесное помещение, меблированное лишь компьютерным столом и парой стульев.
При виде нас женщина лет за сорок встала из-за стола. Она была в темной блузе и длинной юбке, голову ее
