Давно?
– Несколько недель, но он успел стать для меня важным человеком, а я – для него.
– Познакомишь?
– Смотря когда ты уезжаешь.
Адели пробудет недолго. Буквально пару дней. Она собирается со своим парнем в какую-то Богом забытую деревушку в Альпах, пожить в ветхом домике с печкой.
Капуцина сообщает, что хочет продать дом. Построить что-то новое в другом месте. Начать с чистого листа.
– Чем ты займешься?
– Пока не знаю. Но мне нужно твое согласие на сделку.
– Ты уверена, что хочешь его продать?
– Ты хочешь его оставить?
– Нет. Слишком большой, слишком роскошный. Знаешь, мы с Самюэлем склоняемся к тому, чтобы жить в мини-доме или фургоне, так что гигантская вилла с бассейном на склоне Насьональ – это не мое. С нашими идеалами как-то не сочетается.
– Не будешь скучать по отчему дому?
– Я учусь не привязываться к материальным вещам.
– Половина твоя. Этих денег вам надолго хватит. Думаю, что страсбургскую квартиру все-таки стоит оставить.
– Можем сдавать студентам, если хочешь.
Конечно, хочет. Капуцина знает, как туго с жильем в Страсбурге. О старом доме в глуши она не сказала. Слишком рано. Нужно все хорошенько продумать, потом уже делиться.
– Как его зовут?
– Адриан.
– Чем он занимается?
– Бывший военный, раньше был снайпером, а теперь кинолог в жандармерии.
– Ого, ничего себе!
– Он только что уволился. Эта работа ему больше не подходит.
– А ты ему подходишь?
– Мы отлично понимаем друг друга, и нам хорошо вместе. Он был там, на вокзале, со своей собакой, когда я пыталась забрать у полицейских свой чемодан.
– Симпатичный?
Капуцина ищет фотографию в телефоне. У нее только один его снимок. Во взгляде довольство и усталость, смесь упрека – зачем, мол, его фотографируют – и искренней улыбки. Это было сразу после душа, после пробежки. Эндорфины и обжигающая вода смягчили его черты. Она несколько секунд рассматривает фотографию, затем поворачивает экран к Адели – первой, кто о нем узнает. Она еще никому не говорила, кроме доктора Дидро.
– Очень симпатичный.
– Я собираюсь сказать дяде сегодня вечером.
– Ты же знаешь, как он отреагирует?
– Что ж теперь, скрывать?
– Нет, конечно, ты права. Я просто говорю, чтобы ты не расстроилась и не удивилась. Может, хотя бы не во время аперитива?
– Дождусь десерта.
Еще никогда Капуцина не чувствовала такой близости с сестрой. Новое удовольствие от легких сестринских отношений говорит о том, что пройден большой путь. И она пойдет по нему дальше. Расчистит и другие свои внутренние джунгли. И другие страхи предстоит прогнать или приручить, чтобы превратить их в движущую силу.
Вчерашние долгие разговоры с Адели, статьи и цифры, которые сестра присылает ей с тех пор, как переехала, заставляют Капуцину задуматься. Раньше она не осознавала всю серьезность положения дел в мире, сосредоточившись исключительно на сохранении уцелевшего семейного кокона, хрупкого, как треснувшее яйцо, которое нужно очень осторожно высиживать, пока не вылупится птенец. И вот ее сестренка, этот вылупившийся птенец-завоеватель, уже бросается в бой, скачет и клюет всех, до кого может дотянуться. У Капуцины нет и не будет такого боевого характера и уверенности в себе. Но у нее есть другие возможности, таланты и стремления.
Трепетать.
Дышать.
Творить, действовать. Перебороть страх того, что все может оборваться.
Не спешить.
Мама невероятно трогательна. С момента моего приезда она только и делает, что меня балует. «Ты так редко бываешь, кто еще о тебе позаботится!» Целый час варила горячий шоколад. Нашла на рынке футболку, которая совершенно точно мне пойдет. Купила Блуму игрушку. Ворчит, когда он путается у нее под ногами на кухне, но украдкой так и норовит сунуть ему под столом кусочек пожирнее. «Мама, я все вижу!» Я непреклонен. Она хмурится, как наказанная девочка, и тут же заливается смехом.
На Рождество съезжается семья. Тетя, двоюродные братья и сестра, которые тоже живут во Франции. Другая тетя с семьей будут праздновать в Сенегале. Мы договорились созвониться вечером. Мама собирается готовить яссу из курицы с лаймом, пюре из батата, рис и всякие десерты. Много жира, много сахара, много любви.
Я опять объемся, как всегда, когда приезжаю к ней в гости. Отец был худой как палка. Отцовские гены спасают меня от ожирения. Радио работает с утра до вечера, и мама целый день подпевает заводной музыке. Она поет, когда готовит, моет посуду и пылесосит. После смерти отца это ее противоядие от горя. То, что раньше она просто любила, теперь стало необходимостью. Кажется, они познакомились на танцевальном вечере, когда он был в командировке. Она пела в местной группе. И с тех пор больше не расставались. Мне нравится их история, несмотря на грустный конец.
Мама потребовала, чтобы я отдыхал, пока она готовит ужин, я сижу в углу кухни и наблюдаю, как все ее округлости перемещаются вслед за ней с небольшой задержкой. Она одаривает меня широкой улыбкой – ей абсолютно плевать, что я думаю по этому поводу. Ее большая грудь колышется в декольте. Грудь, которая обильно питала меня больше года. До полугода я набирал по килограмму в месяц. Она называла меня «мой Будда». И кормила меня повсюду, не обращая никакого внимания на косые взгляды. Она всегда держалась с невероятным апломбом. Наверное, именно это и привлекло отца, затянутого в подполковничью форму. Его Эмилия, которую он встретил во время военной операции и на которой во Франции женился, была цветком в его винтовке, насмешкой над дисциплиной и аварийным выходом из жесткой иерархии.
У Капуцины маленькая грудь, едва заметные бугорки, обтянутые спортивной футболкой. Я думаю о том дне, когда, возможно, познакомлю ее с мамой. Я знаю, что она скажет. «Этого кузнечика надо подкормить. А то ее сдует ветром».
Капуцина и есть ветер.
Глава 69
Пересекающиеся жизни
Не люблю опаздывать. Наверное, привык на заводе – там отмечают, когда пришел, когда ушел. Поэтому у меня все четко организовано, особенно на кухне. И уж тем более если дело касается праздничных блюд, долгих и сложных в приготовлении.
Я приготовил индейку с гарниром. Останется только разогреть. Я всегда заказываю ее в мясной лавке у мэрии. Там меня знают. Знают, чтó мне нужно. Немного колбасного фарша, шпик и топленое сало. Пакет готов, даже говорить ничего не надо. И каждый год молодая кассирша все-таки спрашивает, не забыл ли я каштаны. Нет, не забыл, я их готовлю сам. Одно из удовольствий моей одинокой жизни – собирать их осенью в лесу. У меня есть свои секретные места, куда никто не ходит. В часе ходьбы от Сен-Набора растет огромный каштан, который всегда дает крупные плоды. Я их надрезаю и жарю на дровяной печи, а потом очищаю от кожуры, обжигая пальцы. И замораживаю, чтобы был запас до следующего года. С красной капустой очень вкусно. Еще будет пюре. Адели требует на каждое Рождество «маленький вулкан». Я должен большой ложкой выкопать кратер и до краев наполнить его соусом. Надеюсь, ей никогда не надоест эта маленькая радость.
Девочки готовят закуски и десерт. После аварии мы всегда празднуем Рождество втроем. Три потерянные души вместе всяко лучше, чем один грустный Робинзон.
Перед тем как выехать к Капуцине, я получил сообщение от своей маленькой мышки. Думает обо мне, пишет, что ей было бы гораздо приятней встретить Рождество со мной, чем со своими свекрами. Надеется, что я хорошо проведу время с племянницами. Скучает.
Иногда я думаю, лучше все это прекратить, чем так тосковать по ней. Разочарование и обман причиняют слишком сильную боль. Я обещал ей не добиваться, чтобы она ушла от мужа, а просто ждать. Но очень больно надеяться на то, чего никогда не произойдет. Упрямиться, когда все прекрасно понимаешь. Она счастлива с ним, я несчастен без нее. Но я не могу решиться ее бросить. Отказаться от ее горячего тела, хоть я и прикасаюсь к нему пять раз за год. От трогательных, опьяняющих, успокаивающих сообщений.
