Чиновникъ сунулъ ему въ руку нѣсколько таможенныхъ ярлычковъ, пробормоталъ по французски: «налѣпите потомъ сами», и быстро вышелъ съ своей свитой изъ купэ.
Глафира Семеновна продолжала рыдать. Николай Ивановичъ, какъ могъ, успокоивалъ ее, налилъ въ стаканъ изъ чайника холоднаго чаю и совалъ стаканъ къ ея губамъ.
Наконецъ, въ купэ вагона вскочилъ сосѣдъ ихъ англичанинъ съ флакономъ спирта въ рукѣ и тыкалъ его Глафирѣ Семеновнѣ въ носъ, тоже бормоча что-то и по-французски, и по-англійски, и по-нѣмецки.
Нашатырный спиртъ и одеколонъ, принесенные англичаниномъ, сдѣлали свое дѣло, хотя Глафира Семеновна пришла въ себя и успокоилась не вдругъ. Придя въ себя, она тотчасъ-же набросилась на мужа, что онъ не разбудилъ ее передъ таможней и не предупредилъ, что будетъ осмотръ вещей, и награждала его эпитетами въ родѣ «дурака», «олуха», «пьяницы».
— Душечка, передъ посторонними-то! кивнулъ Николай Ивановичъ женѣ на англичанина.
— Эка важность! Все равно онъ по-русски ничего не понимаетъ, отвѣчала та.
— Но все-же по тому можетъ догадаться, что ругаешься.
— Ахъ, мнѣ не до тону! Я чуть не умерла со страха. А все вслѣдствіе тебя, безстыдника! Знать, что я такъ настроена, жду ужасовъ, и не предупредить! А тутъ вдругъ врывается цѣлая толпа звѣрскихъ физіономій въ фескахъ, съ фонарями.
— И вовсе не толпа, а всего трое, и вовсе не ворвались, а вошли самымъ учтивымъ, тихимъ образомъ, возражалъ Николай Ивановичъ. — Ужъ такого-то деликатнаго таможеннаго чиновника, какъ этотъ турокъ, поискать да поискать. Онъ самъ испугался, когда увидалъ, что перепугалъ тебя.
— Молчи пожалуйста. Болванъ былъ, болваномъ и останешься.
— А что же, не деликатный, что-ли? Даже осматривать ничего не сталъ, а сунулъ мнѣ въ руку ярлычки, чтобы я самъ налѣпилъ на наши вещи. На вотъ, налѣпи на свой баулъ и на корзинку.
— Можешь налѣпить себѣ на лобъ, оттолкнула Глафира Семеновна руку мужа съ ярлыками. — Пусть всѣ видятъ, что ты вещь, истуканъ, а не мужъ пассажирки.
А англичанинъ продолжалъ сидѣть въ ихъ купэ и держалъ въ рукахъ два флакона. Глафира Семеновна спохватилась и принялась благодарить его.
— А васъ, серъ, мерси, гранъ мерси пуръ вотръ эмаблите… сказала она.
— О, мадамъ!..
Англичанинъ осклабился, и поклонившись прижалъ руки съ флаконами къ сердцу.
Это былъ пожилой человѣкъ, очень тощій, очень длинный, съ длиннымъ лицомъ, почему-то смахивающимъ на лошадиное, съ рыже-желтыми волосами на головѣ и съ бакенбардами, какъ подобаетъ традиціонному англичанину, которыхъ обыкновенно во французскихъ и нѣмещкихъ веселыхъ пьесахъ любятъ такъ изображать актеры.
Николай Ивановичъ насколько могъ сталъ объяснять, почему такой испугъ приключился съ женой.
— Ле бриганъ!.. Сюръ сетъ шемянъ де феръ ле бриганъ — и вотъ мадамъ и того… думала, что это не амплуае де дуанъ, а бриганъ, разбойннеи.
— О, yes, yes… C'est ca… кивалъ англичанинъ.
— Глаша… Объясни ему получше… обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.
— Иси иль я боку де бриганъ… Въ свою очередь заговорила Глафира Семеновна. — Онъ ну за ли, ке иси грабятъ. Какъ грабятъ-то по-французски? обратилась она къ мужу, сбившись.
— А ужъ ты не знаешь, такъ почемъ-же мнѣ-то знать! отвѣчалъ тотъ. — Ну, да онъ пойметъ. Онъ ужъ и теперь понялъ. Ву саве, монсье, станція Черкеской?
— А! Tscherkesköi! Je sais… кивнулъ англичанинъ и заговорилъ по-англійски.
— Видишь понялъ, сказалъ про него Николай Ивановичъ.
— А мы безъ оружія. Ну сомъ санъ армъ… продолжала Глафира Семеновна.
— То есть армъ-то у насъ есть, но какой это армъ! Револьверъ въ сундукѣ въ багажѣ. Потомъ есть кинжалъ и финскій ножикъ. Вуаля. Мы не знали, что тутъ разбойники. Ну не савонъ па, что тутъ бриганъ. Мы узнали только на желѣзной дорогѣ. А знали-бы раньше, такъ купили-бы… Хорошій револьверъ купили-бы…
— Ты напрасно разглагольствуешь. Онъ все равно ничего не понимаетъ, замѣтила Глафира Семеновна.
— Про револьверъ-то? О, револьверъ на всѣхъ языкахъ револьверъ. Ву компрене, монсье, револьверъ?
— Revolver? О, c'est ca! воскликнулъ англичанинъ, поднялся, сходилъ къ себѣ въ купэ и принесъ револьверъ, сказавъ: Voila la chose…
— Нѣтъ, нѣтъ, монсье! Бога ради! Же ву при оставьте! Лесе!.. замахала руками Глафира Семеновна и прибавила:- Еще выстрѣлитъ. Не бери, Николай, въ руки, не бери…
— Нѣтъ, онъ все понимаетъ! подмигнулъ Николай Ивановичъ. — Видишь, понялъ и револьверъ принесъ. О, англичане, и не говоря ни на какомъ языкѣ, все отлично понимаютъ! Это народъ — путешественникъ.
Началась ревизія паспортовъ. Вошли два турецкіе жандарма въ фескахъ и русскихъ высокихъ сапогахъ со шпорами и съ ними статскій въ фескѣ и въ очкахъ и начали отбирать паспорты. Поѣздъ продолжалъ стоять. Мальчишка-кофеджи изъ буфета разносилъ на подносѣ черный кофе въ маленькихъ чашечкахъ. Англичанинъ взялъ чашку и подалъ Глафирѣ Семеновнѣ!
— Prenez, madame… C'est bon pour vous… сказалъ онъ и для себя взялъ чашку.
Взялъ чашку и Николай Ивановичъ. Кофе былъ уже настоящій турецкій: съ гущею до половины чашки.
— Пускай этотъ англичанинъ въ нашемъ купэ останется. Я приглашу его… Втроемъ будетъ намъ все таки не такъ страшно этотъ проклятый Черкеской проѣзжать, сказала Глафира Семеновна мужу и стала приглашать англичанина сѣсть. — Пренэ плясъ, монсье, е ресте же ву, же ву занъ при. Черкеской… Воля Черкеской. Е анъ труа все-таки веселѣе. А у васъ револьверъ.
— Oh, madame! Je suis bien aise… поклонился англичанинъ, прижимая револьверъ къ сердцу.
— А вотъ револьверъ мете анъ го, въ сѣтку… указывала она. — Онъ будетъ на всякій случай пуръ Черкеской. Ву конпрене?
Англичанинъ понялъ, поблагодарилъ еще разъ, положилъ револьверъ въ сѣтку и сѣлъ. Съ пришедшимъ за чашками кофеджи началъ онъ расчитываться уже турецкими піастрами, которыхъ у него былъ намѣнянъ цѣлый жилетный карманъ. Николай Ивановичъ вспомнилъ, что у него нѣтъ турецкихъ денегъ, а только болгарскія, и просилъ англичанина размѣнять ему хоть пять левовъ. Англичанинъ тотчасъ-же размѣнялъ ему болгарскую серебряную монету на піастры и на пара, любезно составивъ цѣлую колекцію турецкихъ монетъ.
— Смотри, какой онъ милый! замѣтила мужу Глафира Семеновна и протянула англичанину руку, сказавъ: — Мерси, мерси, анкоръ мерси, пуръ ту мерси… Данке…
Разговаривали они, мѣшая французскія, русскія, англійскія и даже нѣмецкія слова. Николай Ивановичъ разсматривалъ новыя для него турецкія деньги.
На станціи Мустафа-Паша поѣздъ стоялъ долго. Пришли въ вагонъ таможенные сторожа и стали просить себѣ «бакшишъ», то есть на чай. Англичанинъ и Николай Ивановичъ дали имъ по мелкой монетѣ. Жандармъ, принесшій въ вагонъ возвратить паспорты, тоже умильно посматривалъ и переминался съ ноги на ногу. Дали и ему бакшишъ. Англичанинъ при этомъ, осклабясь насколько могъ при своемъ серьезномъ лицѣ, разсказывалъ супругамъ, что Турція такая ужъ страна, что въ ней на каждомъ шагу нужно давать бакшишъ.
— Манже — бакшишъ, буаръ — бакшищъ, дормиръ — бакшишъ, марше — бакшишъ, партиръ — бакшишъ, муриръ — оси бакшишъ! сказалъ онъ въ заключеніе.
Наконецъ поѣздъ медленно тронулся со станціи.
Глафира Семеновна очень плохо объяснялась по-французски и знала, какъ она выражалась, только комнатныя слова, англичанинъ говорилъ еще того плоше, но они разговаривали и какъ-то понимали другъ друга. Онъ понялъ, что его приглашаютъ остаться въ купэ, боясь проѣзжать по такому опасному участку, какъ Адріанополь-Черкеской, гдѣ нѣсколько разъ случались нападенія на поѣзда спускающихся съ горъ разбойниковъ, и остался въ купэ супруговъ, перенеся съ собой кое-какія свои вещи и, между прочимъ, два подсвѣчника со свѣчами. Сначала онъ считалъ супруговъ за болгаръ и, вынувъ изъ сакъ-вояжа какой-то спутникъ съ словаремъ, началъ задавать имъ вопросы по-болгарски, но Глафяра Семеновна сказала ему, что они русскіе, «рюссъ».
— А, рюссъ? Ессъ, ессъ, рюссъ… спохватился онъ, указывая на большія подушки супруговъ, какъ атрибуты русскихъ путешественниковъ, хорошо извѣстныя всѣмъ часто проѣзжающимъ по заграничнымъ дорогамъ. — Рюссъ де Моску, повторилъ онъ, досталъ вторую книжку и сталъ задавать уже вопросы по русски.
Русскій языкъ этотъ, однако, былъ таковъ, что ни Глафира Семеновна, ни Николай Ивановичъ не понимали изъ него ни слова.
— Лессе… Будемъ говорить лучше такъ… Парлонъ франсе… отстранила Глафира Семеновна его книжку съ русскими вопросами, написанными латинскими буквами, и англичанинъ согласился.
Кое-какъ могъ онъ объяснить смѣсью словъ разныхъ европейскихъ языковъ, что ѣдетъ онъ теперь въ Константинополь, а оттуда въ русскій Крымъ, что онъ археологъ любитель и путешествуетъ съ цѣлью покупки древнихъ вещей.
Онъ вынулъ изъ сакъ-вояжа и показалъ супругамъ древнюю православную маленькую икону съ серебрянымъ вѣнчикомъ, которую онъ купилъ въ Софіи у старьевщика, мѣдную кадильницу, въ сущности особенной древностью не отличающуюся, кипарисный крестъ, тоже въ серебряной оправѣ, нѣсколько византійскихъ монетъ императора Феодосія и лоскутокъ старой парчи. Что нельзя купить, съ того онъ проситъ снять фотографію, для чего онъ возитъ съ собой моментальный фотографическій аппаратъ.
