должен признать, в моем случае это скорее хорошая мысль. Шпаргалка, которая в дальнейшем послужит мне и для писем. Действительно, оттуда, где мы будем, не всегда окажется возможным отправлять почту. Так что начинаю.
Сегодня пять дней, как я уехал. Меньше недели. А мне кажется, что прошла целая вечность. Четыре предыдущих дня были совершенно пустыми. Словно подвешенными во времени, в ожидании начала настоящего путешествия. Но сегодня оно началось. Мы припарковали кемпинг-кар, взяли рюкзаки и пошли. Отправились в путь по-настоящему.
Сегодня был тяжелый день. Не только потому, что мы долго шли. Скорее потому, что я много думал. Вечером мне пришла в голову безумная мысль, это со мной впервые: я даровал себе прощение. По отношению к Лоре. Это было как будто маленькое избавление. Я понял, что мы редко бываем снисходительны к самим себе. Я давно забыл, как это делается. И вообще, кажется, забыл, что можно любить себя. Это напомнило мне о списке причин, который я составил в письме к близким касательно моего отъезда. Их было три, оправдывающих это путешествие. Сегодня я могу назвать четвертую, которой я сам не сознавал, но это, пожалуй, главная причина. Подвести итог. Подвести итог моей жизни, чтобы лучше подготовиться к уходу.
Говорят, что перед глазами умирающих проходит вся их жизнь, что они заново переживают самые яркие моменты. Не знаю, правда ли это, но каждому нужно вновь пережить прошлое, прежде чем уйти. Увидеть события новыми, более мудрыми глазами, по прошествии лет Понять (с большой буквы), простить, главное, простить себя. Я только в начале пути. Он еще долог. Я надеюсь, что дойду, что подведу итог моей жизни и уйду с миром.
Надо же, я уверен, что Жоанне очень понравилось бы это выражение — «подвести итог своей жизни». Она очень продвинута в цитатах. Кстати, цитата на обложке этого дневника — ее.
Итак, пятый день, только пятый, а я уже чувствую себя изменившимся, уже вижу вещи иначе. Я экспериментирую с новыми ощущениями: полнотой, благодарностью, внутренним покоем. Может быть, на меня действует присутствие Жоанны. А может быть, я один прохожу этот путь. Как бы то ни было, сегодня вечером я счастлив. Небо прекрасного темно-синего цвета, мерцают звезды, потрескивает огонь, и мне очень, очень хорошо.
8
Эмиль задыхается и не слышит себя. Тревога слишком сильна, чтобы он мог слышать что бы то ни было. Он открыл глаза: дневной свет вырвал его из сна. Он увидел траву, камни, спальник на земле, остатки костра. Он одет. Он не понимает, что здесь делает и как здесь оказался. Он пытается вспомнить, выпил ли вчера вечером, столько выпил, что ушел куда-то на природу, сам не зная куда… Но голова не болит. И не тошнит. Господи, какого черта он здесь делает? В карманах ничего нет, ни бумажника, ни телефона. Он пытается сохранять спокойствие, глубоко дышать, но ему жутко. Он совсем один, неведомо где, и нет телефона, чтобы с кем-нибудь связаться. Что он делал? Может быть, его накачали наркотиками? Почему он один? Почему рядом нет Рено? Если он натворил глупостей, Рено обязательно должен быть здесь. Он должен появиться, с всклокоченными волосами, припухшими глазами, ошалевший. И сказать: «Старина, что мы с тобой делали? Чем ты меня напоил?»
Пытаясь оставаться спокойным, он садится. Болят ноги, колени. Боже мой, что они натворили? О чем думали? Паника нарастает, когда он замечает фигуру, лежащую у костра в нескольких шагах от него. Это спящая женщина. Он не видит ее лица, только светло-каштановые волосы, спутанные, рассыпанные вокруг головы. Кто эта женщина? Неужели он… он ощупывает свою одежду. Да, он одет. Но… Может быть, он все-таки с ней переспал? Откуда она взялась? Почему он переспал с этой женщиной и оказался где-то в горах? Ком в горле набухает, он задыхается. А Лора? Что он наделал? Где Лора? Она видела, как он ушел с этой женщиной? Как он сможет ей объяснить?
Тут он начинает по-настоящему задыхаться. И сам себя не слышит. Она никогда его не простит. Вдруг ему как будто вылили ведро ледяной воды на голову, в мозгу вспыхнуло: он больше не с Лорой. Лора ушла. Больше не на одной волне. Ребенок. Боже мой, он сходит с ума! Как он мог забыть это? Неужели все-таки наркотики?
Женщина в нескольких шагах от него приподнялась на локте. Ее разбудили его хрипы. Она выглядит встревоженной. Он не знает ее лица. Разве что смутно. Он пытается поймать нить воспоминаний. Где-то он ее видел.
— Эмиль… что с тобой?
У нее ломкий, напряженный голос. Он пытается ответить, но только ловит открытым ртом воздух.
— Эмиль?
Она встает.
— Эмиль…
Жоанна. Это Жоанна! Она подходит ближе, присаживается на корточки рядом с ним. Он пытается собрать пазл. Воспоминания подобны вспышкам. Болезнь, приговор, объявление, отъезд. Все вспомнилось. Дыхание перехватывает. Вчерашнее чувство полноты улетучилось. Тревога поглотила его целиком.
— Что с тобой? Ты… у тебя астма?
Он только теперь замечает, что очень громко дышит, не может глубоко вдохнуть, что-то колотится в груди, руки дрожат. Кажется, он задыхается. Но это не астма. Просто паническая атака. Он качает головой. Пытается выговорить:
— Ничего… Это… ничего…
Дыхание постепенно выравнивается, и он отвечает на выдохе:
— Нет… Я просто… Я забыл, где нахожусь…
Лицо Жоанны хмурится от беспокойства. Ему больно видеть ее такой встревоженной.
— Это твоя память?
— Да.
— Это… это болезнь?
— Да.
Он пытается перевести дух. Сердце бьется уже не так часто. Окружающее меньше пугает. Все встало на свои места. Пазл собрался. Он вспоминает вчерашний поход, вечер у костра, дневник.
— Такое с тобой уже случалось?
— Не так.
Тревога не покидает ее лица. Брови сдвинуты, губы сжаты.
— Я… Я забывал разные бытовые мелочи, но ничего серьезного.
— А сейчас… это… Как это было?
— Полный провал.
Она пытается говорить успокаивающе:
— Ну, ты проснулся. Когда спишь в незнакомом месте, трудно сориентироваться.
Он решительно качает головой.
