В дневнике говорилось:
"Я никак не могу согласиться на встречу с доктором Г. Не могу представить себе, когда меня начнет раздевать чужой мужчина, а потом я окажусь перед ним голой, совсем голой. Он начнет меня трогать своими руками, брать в руки все, что захочет, а я должна буду все это делать покорно и терпеливо. Потом скажет: "Пойдем в постель!" И я пойду ...Или он меня поведет, и я все равной пойду. Деваться тогда голой мне уже будет некуда. Он ляжет на меня и войдет в меня. или это будет как-нибудь по другому, я ведь девственница и это случиться первый раз в моей жизни... Я отдамся ему или он меня возьмет силой? Чужой, нелюбимый мужчина, - доктор Геббельс, меня возьмет? Изнасилует? Нет, я сама лягу в постель и буду с трепетом ожидать того, что он станет делать со мной. Говорят, бывает больно? Но и это не самое страшное. Плохо то, что потом, после постели, я окажусь в полном его распоряжении. А в постели он будет говорить мне: ложись на спину, раздвинь ноги. Он будет делать все, что хочет, а я должна буду повиноваться ему. И мало ли чего он захочет! На следующий день я должна буду встречать его с улыбкой, обнимать и целовать и только потому, что я уже принадлежу ему..."
Далее, уже после нескольких встреч с доктором Геббельсом Ханна напишет: "Мне понравилось быть с мужчиной в постели, я зажигаюсь и не обращаю внимания на то, какой хилый и безобразный этот Йозеф Геббельс. Он первый мой мужчина, а мне хочется мужчину ещё и ещё раз. Я уже не страшусь его, а выполняю все его желания. Их у него немного. Он подолгу ласкает меня, когда я сижу у него на коленях голая, разглядывает меня, а в постели всегда предпочитает быть сверху. Словно довлеет надо мной и даже насилует. Он любит, когда я при этом громко постанывают и дергаюсь под ним от наслаждения. Я подыгрываю ему в этом, и он бывает доволен, не забывает, возможно, поэтому о дорогих подарках.
Когда мы сидим за столом и пьем чай с шоколадными конфетами и пирожными, которые он приносит, он просит меня обнажиться до пояса. За столом он берет мою грудь в руки, ласкает её, закрывая при этом глаза, и целует в шею, за ушко. Делает это он нежно-нежно, после чего мы снова "летим" в постель... Возможно, мне уже давно хотелось мужчину..."
Через несколько лет Геббельс узнал, что Ханна удачно вышла замуж и родила ребенка. Он снова захотел с ней встретиться, но тут вмешался её ревнивый муж, которому Ханна рассказала о своей девичьей связи с рейхсминистром. Это и послужило причиной неудавшегося покушение на Геббельса, когда он хотел снова заключить в свои объятия Ханну.
Гитлер, узнав о покушении на своего "незаменимого пропагандиста и соратника", был потрясен. Он приказал выставлять вооруженную охрану во всех местах, где тот появлялся.
Через несколько недель после покушения, Гитлер прислал в подарок Геббельсу новый служебный автомобиль - "мерседес" огромных размеров с кузовом из восьмимиллиметровой брони, непробиваемым для пуль и осколков мин. Бронестекло, толщиной в три сантиметра, заменяло окна машины. Вместе с автомобилем фюрер прислал записку, содержавшую наилучшие пожелания и строгий приказ пользоваться в дальнейшем для всех поездок только этой специальной безопасной машиной.
ДОМА ЛЮБВИ И АРИЙСКИЕ ДЕТИ
Во второй половине военных действий в России авторитет Геббельса в глазах народа вырос. Причина заключалась в том, что он много общался с населением и был в курсе переживаемых им трудностей. Беседы с простыми людьми давали ему много ярких впечатлений, на основе которых он и строил свои фанатичные призывы, находившие у многих душевный отклик.
Во время войны Геббельс посещал так называемые дома любви. Они были созданы для одиноких женщин, которые встречались там с солдатами, находившимися в отпуске. Их обязывали рожать, когда наступала беременность. Детей помещали в детские дома, где из них воспитывали "настоящих арийцев". По указанию Геббельса дома любви широко пропагандировались в кинохронике.
В одном из таких домов Геббельса познакомили с женщиной, у которой были три молочных железы, и ему захотелось ею обладать. Несколько раз он встречался с ней в своем загородном доме. Потом эта женщина, по имени Эмма, попала в кадры кинохроники. Кто-то пустил слух о том, что он русская невеста Геббельса. В Берлине много злословили по этому поводу. Слух дошел до Гитлера. Разразился большой, неприятный для Геббельса, скандал. Ему удалось его прекратить, когда он привез Эмму на показ Гитлеру.
В 1943 году усилились налеты британской и американской авиации, причинявшие германским городам тяжелые разрушения: "Почти каждую ночь происходит массированный авианалет на какой-нибудь германский город, писал Геббельс в дневнике. - Эти бомбардировки наносят нам большой материальный и моральный урон".
Приходилось признаваться, хотя бы самому себе, что англичане сумели-таки развернуть широкое воздушное наступление и что оно приносит свои результаты. Германская пропаганда даже не пыталась отрицать опустошительный ущерб, причиняемый налетами, и только грозила врагу близким возмездием, называя бомбежки "актами терроризма, ведущими к напрасным жертвам, которые только повышают моральный дух населения".
Будучи циником по натуре, Геббельс тем не менее вел себя смело и не уклонялся от решения неприятных проблем. В отличие от фюрера, переставшего показываться на людях, он часто выезжал на места бомбежек, подбадривая и воодушевляя пострадавших. В июле 1943 года он прибыл в Кельн после большого воздушного налета, и его спутник с удивлением отметил, что прохожие тепло приветствуют министра на местном диалекте. Было заметно, что здесь, в Кельне, Геббельса уважают больше, чем всех других партийных вождей. Люди радовались тому, что хоть один из руководителей интересуется их участью.
Теперь Геббельс, говоря о властях, почти перестал употреблять слово "фюрер", предпочитая ему термин "фюрунг" ("руководство"). Это говорило о том, что и он входит в это "руководство", являясь одним из главных "вождей" страны. Его сотрудники заметили, что Геббельс стал часто говорить по разным поводам: "Вот если бы я был фюрером...", сопровождая свои слова многозначительным вздохом.
Так Геббельс укрепил свою популярность благодаря умению не уходить в сторону от обсуждения и решения острых проблем. В ноябре 1943 года его пресс-секретарь Земмлер отметил: "Геббельс разъезжает по всему Берлину, посещая районы наибольших разрушений и даже руководя тушением пожаров. Среди развалин его сверкающий черный бронированный автомобиль выглядит вызывающе, и мы не раз слышали крики "Плутократ!", раздававшиеся вслед. Потом его узнают и приветствуют вполне дружелюбно, несмотря на все то, что творится вокруг. Даже люди, только что пережившие бомбежку, подходят, чтобы пожать ему руку; он всегда готов их подбодрить, отпустив шутку". Геббельс ценил спокойных и дисциплинированных берлинцев, видя в их лояльности немалую собственную заслугу: "Это большой успех нашей пропаганды, - говорил он, - что люди не собираются толпой перед зданием министерства и не кричат: "Долой войну!".
Третий год войны подверг моральный дух населения серьезным испытанием, гораздо более суровым, чем в первые годы, и Геббельс сумел учесть изменения в настроении людей, предприняв свои меры.
В мае 1943 года, просматривая отчеты ведомства Гиммлера, он оценил их как "пораженческие" из-за "чрезмерного реализма". И Гиммлер принял его поправки; отчетам дали другую форму и ограничили их распространение пределами министерства пропаганды, перестав отправлять в другие учреждения.
Пока Геббельс чувствовал внимание и поддержку публики, он считал, что все идет хорошо или по крайней мере не слишком плохо. "Конечно, народ ворчит по разным поводам, - писал он в дневнике 18 апреля 1943 года. Случаются и вульгарные нападки личного характера - как правило, в анонимных письмах; по стилю можно заключить, что их пишут евреи". Вряд ли, однако, нашелся бы тогда в Германии еврей, осмелившийся писать министру пропаганды: его тут же отыскали бы и (в лучшем случае) выдворили из страны; так что "еврейский стиль" в немецком языке означал что-то другое. Впрочем, большинство писем, приходивших Геббельсу, по его словам, оказывались "трогательными и ободряющими".
В конце августа 1943 года министр пропаганды впервые сказал фон Овену, что немцы, возможно, проиграют эту войну. Ситуация на Востоке и в Италии и непрерывные бомбежки с воздуха делали такую возможность вполне вероятной. Геббельс заявил, что принял решение на такой случай: "Если наши враги восторжествуют, я без колебаний расстанусь с жизнью. Либо мы преодолеем кризис - а я брошу на это все свои силы! - либо придется в очередной раз склониться перед силой духа англичан и пустить себе пулю в лоб!"
Примерно за месяц до этого состоялась беседа доктора Герделера, главы германской оппозиции, с фельдмаршалом фон Клюге; Герделер уговаривал фельдмаршала свергнуть Гитлера и предпринять шаги к окончанию войны, Он сказал: "Если хотите, я приглашу к вам в союзники господина Геббельса или господина Гиммлера, потому что они давно уже поняли, что с Гитлером обречены на гибель!" Так или иначе, но факт состоял в том, что Геббельс лучше понимал действительное положение вещей, чем многие другие представители нацистской верхушки. 7 ноября 1943 года он записал в дневнике: "Мне кажется, что мы все иногда как-то слишком легко воспринимаем войну. Жизнь уже стала слишком суровой, а борьба теперь ведется не на жизнь, а на смерть. Чем быстрее осознают это все немцы, и особенно наше руководство, тем лучше станет для всех нас. Будет очень жаль, если в какой-то момент войны нам придется сказать самим себе: "Мы сделали не все, что могли, и спохватились слишком поздно!"
