давно выломалась, и теперь всё внутреннее пространство составляло что-то среднее между переохлажденным холодильником и тёплой морозильной камерой. Из-за этого холодильнику приходилось рычать намного чаще обычного и намораживать наплывы льда причудливых форм. Технике определенно было больше тридцати лет, а она с успехом справляется с усложненной задачей. Его явно изготовило поколение людей, не изучавших маркетинг и экономику. Теперь это был даже не холодильник, охлаждающий кусок свиного жира, вареные картофелины в шкурках и недоеденный суп. Нет. Это был памятник тем людям, которые думали о добротности и качестве своей продукции больше, чем о прибылях. Даже не верится, что раньше такое было повсеместно!
Сейчас производством вещей, которым нет сносу, занимаются лишь единичные предприятия, такие как «Роллс-ройс», возводя качество своей продукции в культ. То, что должно было быть нормой, во всем окружающем нас быте давно утеряно. Любая купленная нами вещь имеет срок службы не дольше времени, пока выцветет краска на чеке покупки. В современном мире даже ножи стали керамическими и рассыпаются, если их уронить. Да, узнай кто из промышленников, производящих холодильные установки, что такое есть, выслали бы сюда группу зачистки с газовыми резаками, чтобы уничтожить живое доказательство такой возможности. Ведь, по канонам современного мира, любой предмет должен шикарно выглядеть, требовать для ухода ещё нескольких предметов и быстро ломаться.
Я уже молчу о гальванической приспособе и тетрадочке Кирилыча. Как и меня с моей фигуркой, их защищает от мира только географическая удаленность. Прознай фармацевтические компании про существование такой штуковины, сразу бы случайно уронили на этот двор «Боинг», а потом ещё один контрольный, для надежности. И жертвы этих «Боингов» были бы оправданными, потому как трепетно создаваемая годами необходимость в лекарствах – один из столпов, на которых покоится благополучие нашей цивилизации. И исключить в них потребность – один из шагов от придуманного порядка в хаос. При таких размышлениях повеяло неприятным душком от мнимого благополучия моего общества.
Грусть, навалившаяся на меня по поводу скелетов в шкафу моего цивилизованного мира, немного развеялась, когда я заглянул в зал. Маленькие радости всегда снимают напряжение. Хоть и не камин, но печь была довольно большой. Открыв дверцу и соорудив себе креселко, можно было отдыхать. Через разобранную Кирилычем дыру я увидел, что пол дома – не что иное, как обычные доски, сбитые вместе и уложенные на большие просмоленные деревянные балки, лежащие на земле. А там, где пол разобран, была вырыта яма глубиной в человеческий рост. Нужно будет обязательно поинтересоваться, где планируется выход этого подземного хода. С противоположной стороны нашей планеты – Южная Америка, может, он собрался туда? Главное, чтобы не попал в Мачу-Пикчу, ведь тогда бы до поверхности пришлось рыть на два с лишним километра больше. Попасть в океан – тоже не очень хорошо.
На том странности не закончились. Как только я стал внимательней рассматривать двор, в глаза сразу же бросился забор. Забор, конечно, являлся важнейшим атрибутом любого двора в той местности, но этот был особенным. Он состоял из плотно набитых досок разной длины. Самые короткие элементы ограды были не короче метра восьмидесяти, а высокие могли достигать и четырех метров, причем какой-либо закономерности в выборе высоты той или иной доски не прослеживалось. Они даже были разными по ширине и толщине, некоторые окрашены, какие-то нет, часть из них состыкована из двух частей, некоторые прибиты одна поверх второй. В подобном стиле была сделана вся ограда, включая и ворота. Это больше походило на причудливую скульптуру неомодернизма, или какие там сейчас новомодные течения прикрывают отсутствие вкуса и неумение сделать нормально. И всё же я понимал, что перелезть через такую конструкцию, при желании, будет намного труднее, чем через те заборы, что я видел из окна купе при переезде границы.
Двор был просторный: кроме дома, с противоположной стороны участка находилась большая хозяйственная постройка, состоящая из нескольких секторов. В одном были клетки с кроликами, другой, я так полагаю, принадлежал курам и гусям, мирно пасущимся во дворе, третье помещение пустовало, а в четвертом размещалось хозяйственное помещение и спуск в подвал. Включив свет и спустившись в подвал, я обнаружил множество пустующих полочек, припавшие пылью стеклянные банки с продуктами, несколько бочек с чем-то прокисшим, а в плохо освещенном спуске уже на самом дне подвала угадывались насыпанные по секторам овощи: картофель, морковка, свекла. В общем, даже если выбросить прокисшие в бочках продукты, тут вполне неплохо можно было пережить ядерную зиму.
Поднявшись в тепло осени, я ещё немного осмотрелся вокруг. С задней стороны двора стояло пару ульев, прямо в центре неухоженного огородика, а за ним находился второй выход со двора в сельскохозяйственное поле. Вдали виднелись дома деревни. С одной стороны участок соседствовал с таким же похожим, только более чистым и аккуратным, другая сторона упиралась в заросли кустарников, за которыми простирался огромных размеров луг, уходивший вдаль. С центрального входа двора, вдали, виднелись три вытянутые постройки фермы, куда я и забрел прошлым утром. Ферма была довольно больших размеров, каждая из одноэтажных построек была метров сто в длину, а то и больше, и вдоль всей длины были маленькие квадратные окошечки.
«Наверное, для того чтобы животные могли выглядывать», – подумал я тогда.
Двор весь был утыкан раскиданной утварью, кастрюлями, ящиками и коробками. Весь хозяйственный нужный хлам был сотворен из такого же хлама, только ненужного. Колеса с осями, предположительно детской коляски, были приделаны к деревянной платформе, а с одной стороны этой платформы в качестве шнурка болтался электрический провод. Описанное мной по своему функциональному назначению было тележкой. Вероятнее всего, на ней меня без сознания сюда и привезли. На изучение изобилия всех местных причуд могло не хватить всей зимы, и потому я с пристрастием ученого начал пытаться ускоренно освоить хоть малую часть.
Показались знакомые дворняги, возвещая приход своего хозяина. Через пару минут появился и сам Кирилыч, принеся то, что в его понимании было продуктами. Всё с гордостью водрузилось на стол. Это была не известная ранее мне, а может, и науке, крупа в виде пирамидок, макароны, две буханки хлеба и бутылка с беловатой мутной жидкостью.
– Сейчас готовлю обед, и нужно будет идти за козочками.
Да, понимание термина «продукты» у нас было явно разное. Но ничего – возможно, освоившись, я ещё удивлю его познаниями в приготовлении пищи. Главное, чтобы под «козочками» он не имел в виду каких-нибудь грудастых доярок, которых он собирается привести на праздничные макароны и пол-литра бурой жидкости. После двусмысленных намеков Карла тогда, в поезде, обо всех тяжких и ямы в зале у Кирилыча исход событий мог быть вполне
