его подвиги воспели бы аэды. А теперь его доброе имя втоптано в грязь...
— Утешься, Навплий! Скоро война закончится, и мой муж вернется на Итаку. Быть может, он не так мудр, как Паламед, но боги и его не обделили умом. Он поможет тебе восстановить истину и очистить имя твоего сына от клеветы.
Навплий молча смотрел на меня, и в лице его было что-то, что заставило меня испугаться.
— Ты не веришь мне, достойный Навплий? Ты отказываешься от нашей помощи? Но тогда почему ты прибыл ко мне на Итаку — разве не за тем, чтобы мой муж...
— Я приплыл не к твоему мужу, а к тебе, Пенелопа. Потому что Одиссей Лаэртид и был тем самым человеком, который оклеветал моего сына перед ахейцами. Я хочу, чтобы жена знала о подлости мужа и призвала гарпий на его голову! Чтобы сын в ужасе отвернулся от отца! Чтобы отец и мать прокляли день, когда они зачали это чудовище!
— Ты не смеешь говорить так о моем муже!
— Я смею говорить так об убийце моего сына! Слушай же правду, Пенелопа!
Наверное, я должна была позвать рабов и выдворить незваного гостя из дворца — так поступила бы преданная и любящая жена. Но я не сделала этого — я хотела знать правду. И я узнала ее.
Я давно поняла, что правда на свете не одна — любое деяние, достойное памяти, отражается в табличках, в песнях, в рассказах людей. Этих отражений множество, они противоречат друг другу, они живут каждое своей жизнью, и никто, даже бессмертные боги, не скажут, какое из них истинно, а какое ложно, и не потому, что боги не знают этого, а потому что каждое отражение в равной мере истинно и ложно. Но я хотела узреть все отражения моего мужа, как бы больно мне это ни было. Узрев же, я не сочла себя вправе утаить ни одно из них.
Вот что поведал мне Навплий, сын Клитония.
В тот день, когда Паламед разоблачил притворное безумие Одиссея, мой муж поклялся отомстить ему. И хотя позднее Одиссей охотно пошел воевать, более того, сделал все, чтобы война состоялась, он не забыл нанесенной ему обиды Одиссей был не самым лучшим воином в лагере ахейцев — он и не претендовал на это звание, — но он хотел считаться самым хитроумным. Однако, пока был жив Паламед, ахейцы чаще восхищались мудростью Паламеда, чем хитростью Одиссея.
После того как Одиссей потерпел неудачу при закупке зерна, ахейские вожди все реже обращались к нему за советом, Паламед же стал первым советчиком Агамемнона. Ему, а не Одиссею доставалась теперь почетная доля добычи. Его, а не Одиссея прославляли в своих песнях аэды. И Одиссей решил погубить соперника.
Десять лет назад подложное письмо, написанное им от имени Агамемнона (только теперь я окончательно поверила в эту историю), привело на жертвенник Ифигению и положило начало бесконечной войне. И вот Одиссей снова пишет письмо, на этот раз от имени Приама. В нем Приам обращался к Паламеду, благодарил его за помощь и сообщал о золоте, которое он посылает изменнику.
Одиссей вручил письмо пленному фригийцу и велел отнести Паламеду. Когда ничего не подозревающий пленник отправился выполнять поручение, он был убит ахейцами, и письмо попало в руки Агамемнона. Одиссей, подкупивший рабов Паламеда, заранее позаботился о том, чтобы в шатре их господина оказалось спрятано золото. Письмо было зачитано в собрании ахейских вождей, и Одиссей предложил обыскать шатер изменника. Золото нашли, и вину Паламеда сочли доказанной. Его вывели на берег моря и забросали камнями. Последние слова несчастного были: «Истина, ты умерла раньше меня!»
Агамемнон запретил хоронить предателя, и его душа была обречена вечно скитаться по берегам Ахеронта, не зная успокоения. К счастью, Аякс Теламонид, единственный из ахейцев, не поверил в измену своего соратника и, несмотря на угрозы Агамемнона, оплакал Паламеда и предал его тело земле.
Так говорил Навплий. Он скрепил свои слова клятвами, и у меня нет оснований сомневаться в них. Но самое страшное, что его рассказ не противоречит тому облику Одиссея, который сложился в моем сознании в последние годы.
Будь проклято искусство письма! Будь проклят тот день, когда мой муж научился этому смертоносному искусству!
...Посланный во Фракию за пшеницей, он (Одиссей. — О.И.) ничего не привез, и Паламед его сильно бранил. Улисс отвечал, что не был нерадив, так как и сам Паламед, если бы за ней отправился, не смог бы ничего привезти. Паламед, однако, привез огромное количество зерна. из зависти Улисс, став ему еще больше врагом, дал пленнику для передачи подложное письмо от имени придала к Паламеду, в котором тот благодарил его за измену и упоминал о тайно посланном ему золоте. Пленника Улисс велел убить в пути. найденное при нем письмо по военному обычаю было доставлено царю и прочитано в присутствии созванных старейшин. Тогда Улисс, притворившись защитником Паламеда, сказал: «Если вы считаете это правдой, велите искать золото в его шатре». Так и сделали и, когда нашли золото, которое Улисс сам спрятал там ночью, подкупив рабов, Паламеда побили камнями. Про него же известно, что был он мудрым человеком, ибо сам изобрел игральную доску, чтобы подавлять волнения в бездействующем войске. Согласно некоторым рассказам, он сам изобрел буквы, что весьма сомнительно; однако достоверно известно, что он придумал букву χ с придыханием.
Первый Ватиканский мифограф
Навплий хотел, чтобы я рассталась с Одиссеем. Он говорил, что недостойно царицы делить ложе с подлецом. Он уверял, что если я изменю мужу, то этим лишь возвышу себя в памяти потомков... Чего только ни скажет опьяненный горем отец... Я не нашла в себе сил гневаться на него. Но я не допустила его встречи с Лаэртом и Телемахом.
Как я узнала со слов Навплия, я не единственная царица, которую он навестил, — он объехал множество городов и всюду беседовал с женщинами, чьи мужья участвовали в суде над Паламедом и в его казни. Он умело плел свои сети, объясняя, что ни измена мужу, ни даже его убийство не могут считаться преступлением, если речь идет о столь недостойном человеке. Некоторые женщины, истомившиеся от одиночества или уже имевшие любовников, вняли его словам. Но главной его целью была я, Пенелопа.
Я искренне посочувствовала несчастному
