Но Калиночка, очевидно, чувствовал, что сейчас у него все улеглось и устоялось, а то, что обязано идти - идет и идет так, как может идти долго. Вот он и оберегал ту жизнь, какою жил и какая сложилась у него сама собой в течение и в результате прожитого им времени. И надо сказать, что состояние человека, не стремящегося и не рвущегося из кожи вон, чтобы изменить свою жизнь - это состояние во многом счастливого человека. Отсюда глубокие старики, если, конечно их не мучают хвори и немощь, часто бывают счастливыми людьми. Им ничего не нужно, у них работают старые, забытых конструкций, холодильники, телевизоры, стиральные машины и пылесосы, работают не самым лучшим образом, но старики притерпелись к их дефектам и приноровились к недействующим выключателям, ручкам и реле, и эти ветхие бытовые приборы и механизмы будут служить им до смерти и рассыпятся только тогда, когда к ним прикоснутся руки детей или внуков умерших. Старикам даже одежда фактически не нужна, а еда нужна, но в незначительном количестве, и вкус у них притуплен, поэтому не нуждается в деликатесах, удовлетворяясь простой, самой обыкновенной пищей. И что интересно, все они, будучи молодыми и зрелыми людьми, во многом нуждались и им многого недоставало, и они от этого даже страдали и чувствовали себя несчастными и обделенными судьбой и жизнью, и самим Господом Богом. А потом, понемногу, день за днем, желаний у них становилось все меньше и меньше, и они - кто умом, а кто интуитивно понимали, что минимум желаний - это совсем не так мало, и приходили к избитой веками и тысячелетиями истине, гласящей, что человеку по-настоящему нужно совсем не много и, имея одно только это немногое, он может не ощущать своей ущербности и обделенности, а скорее, совсем напротив - это осознание сделает его жизнь и спокойнее, и умнее, а может быть, и счастливее. Но приходит к этому человек обычно незадолго до смерти, если, конечно, смерть ему суждена естественная и небезвременная. В этом, наверно, и состоит главная мудрость всего нашего существования, что потребности у нас отнимаются постепенно - по одной в течение лет, и перед смертью их потребностей - и вовсе у нас не остается, в том числе не остается потребности жить. Не зря же большинство стариков, проживших много лет, не боятся смерти и ждут ее прихода без страха, суеты и прочих эмоций. А ведь они прекрасно понимают, что смерть - это навсегда, и понимают - что означает слово "навсегда". Хотя, вполне возможно, перед смертью им что-то открывается, что именно, никто, к сожалению, не знает. Кроме них. Но их знание ничем не может помочь тем, кому еще не время, это знание не передается от человека к человеку.
Калиночка это давно для себя понял, дойдя до всего своим умом. Причем по большей части, во время пеших утренних походов. Единственно, что оставалось ему неясно, как принимают смерть гибнущие неожиданно и, как принято думать, случайно. Умирают ли в полном неведении, как бараны на бойне, переживают ли смертный ужас (почему-то же существует это ужасное словосочетание) или, может быть, и их в последний момент, в последний миг существования что-то успокаивает и позволяет уйти на тот свет легко, достойно, без истерики. А то что же это за жизнь была такая, если в конце ее страх, ужас, истерика, обморок. Тут Калиночка, сколько ни раскидывал мозгами, ни до чего додуматься не мог. То ему казалось одно, то совсем иное, а то чудилось что-либо третье. Или заводила его эта тема в какие-то дебри, в которых сам черт ногу сломит, а зачем ему нужно было обо всем этом думать одному Богу известно. Но хотелось ему, к примеру, знать - те, кто умирает от того же рака в муках и в мучениях - они как свою смерть воспринимают? И что чувствуют? И думают ли, за что выпало им такое наказание и кто определил меру. Судя по его матери, ничто подобное ее не занимало. Так как она до последнего часа не верила, что у нее рак - не верила ни после обследования в онкодиспансере, ни после операции, длившейся считанные минуты, так как нечего там было уже удалять - метастазы расползлись по всей брюшной полости и перекочевали из нее в легкие и в пах, - ни после пушки, ни после химии. Всем говорила, что у нее доброкачественная опухоль, только растет она быстрее, чем хотелось бы и, возможно, придется делать ей вторую операцию, если, конечно, эффект от пушки и химии не оправдает надежд ее лечащего врача. И перед самым концом - буквально за полчаса - говорила, что ничего, это ухудшение временное и пройдет, и она обязательно поправится. Действительно ли она верила в это или пыталась обмануть себя и заодно смерть, и насколько ей это удалось - Юрий Петрович так и не понял. Хотя все происходило у него на глазах от начала болезни и до конца жизни матери. Известен ему был и другой случай, случай родной сестры матери, а его родной тетки, которая умерла от той же болезни, двумя годами раньше. Та наоборот, все знала с момента установления диагноза и до смерти что-то делала, с кем-то беседовала, давала какие-то советы и рекомендации товарищам по несчастью, а за два месяца до смерти вдруг стала что-то такое писать и отсылать в газеты, и газеты, как это ни удивительно, это публиковали и даже выписывали какие-то гонорары, которые получала ее дочь, так как сама она давно уже не выходила на улицу, будучи инвалидом первой группы. Последние две статьи вышли уже после ее смерти, причем одна из них о раке и о новом, прекрасно себя зарекомендовавшем средстве, изобретенном и изготовленном киевскими учеными. Правда, надо отметить, что тетке повезло. У нее совсем не было болей. Бывает такая форма этого неизлечимого заболевания, когда проходит оно безболезненно. Редко бывает, но бывает. И все знали, что тетка больна и больна неизлечимо, но когда она умерла, показалось, что смерть наступила внезапно и нежданно, буквально в один день. И в этот день она еще шутила и рассуждала о чем-то масштабном - то ли о геополитике, то ли об экономике всей страны. И опять же никак не объяснялось ее поведение и никак невозможно было понять - что она, легкомысленно пренебрегает приближением конца жизни, демонстрируя абсолютное к нему безразличие и чуть ли не презрение или ей действительно не страшно, несмотря на относительную молодость и избыток сил, причем как физических сил, так и моральных.
Но сегодня Калиночка ни о чем таком не думал, а о чем он думал, не так уж в данном случае важно, по крайней мере, он никак не думал, что столкнется со смертью - прямо на дороге или, точнее, на мосту - и эта смерть тоже будет плохо объяснимой, внезапной и страшной даже во внешнем своем воплощении, страшной для живых больше, чем для умерших, страшной уже тем, что умершие, то есть погибшие, не могли видеть, что с ними происходило и как это происходящее выглядело со стороны, хотя Юрий Петрович прекрасно понимал, что они пережили все изнутри, и это было последним из того, что они пережили. И он ставил себя мысленно на их место (что невозможно) и, конечно, ужасался, не зная, что ставит себя на место, которого не существовало. То есть оно существовало, но представлялось Юрию Петровичу по не зависящим от него причинам в ложном свете.
А утро было самым обыкновенным и ничего не предвещало. И Калиночка ничего не предчувствовал, хотя интуиция у него была развита, можно сказать, не в меру. То есть он иногда просто предсказывал то, что впоследствии и происходило. Так было когда-то с его женой. Калиночка увидел, как ее подвозил домой сослуживец на своей машине. Увидел и сказал - поменьше с ним катайся. Ревнуешь? - спросила жена. Нет, сказал Калиночка, просто у меня впечатление, что он свою машину грохнет. Жена тогда поиздевалась над его претензиями (которых, к слову, и в помине не было), а назавтра этот ее сослуживец перевернулся на ровном месте и разбил машину вдребезги. И сам, понятное дело, пострадал, хотя говорили, что для такой аварии он, можно считать, отделался легким испугом. Жена тогда сильно разнервничалась и сказала вначале, что это он - Калиночка - все накаркал, а после еще и упрекала, что он не предупредил об опасности. Если ты порядочный человек и мог что-то предвидеть, ты обязан был предупредить его и уберечь от аварии. Калиночка говорил ей, что он это самое и сделал, предупредив ее, и она, если отнеслась к его словам серьезно, могла передать их своему сослуживцу из уст, как говорится, в уста, а почему она этого не сделала, ей виднее. Тогда, надо сказать, они сильно поругались. Чуть ли не впервые. А так крупно - точно впервые.
И еще много раз интуиция подсказывала Калиночке, чего не надо делать. Правда, что надо делать, она не подсказывала практически никогда. Но и предостережений, раз Калиночка им следовал, было достаточно. Древние же говорили "умному достаточно", а древние глупостей не говорили. Или их глупости до нас не дошли, а дошло то, что полезно всем людям, независимо от века проживания, уровня развития цивилизации, культуры и производственных отношений. Универсальные, одним словом, мысли дошли до нас и сохранились в неприкосновенном виде. Потому что чего к ним прикасаться, если они были совершенны три тысячи лет назад, совершенны и сегодня. Это же не технические достижения, подверженные прогрессу - достаточно, между прочим, медленному. От изобретения колеса до изобретения той же шестеренки прошло тысячелетий, небось, пять, не меньше. А мысль, она или сразу рождается совершенной, или грош ей цена. И на заре цивилизации мыслей было высказано столько, что человечеству их хватит до конца света. Было бы желание эти мысли постигать и ими пользоваться. Но желание это просматривается смутно. Нет, конечно, оно было и есть, и будет, но остроты в нем почему-то все меньше. Может быть, потому, что век всего человечества, живущего сегодня, тоже небесконечен, и оно уже достигло того возраста, когда желания начинают притупляться. Человечество состоит из человеков, и раз желания имеют свойство исчезать на протяжении жизни одного отдельного человека, то, наверное, это же самое происходит и с человечеством в целом. И мы наблюдаем сейчас исчезновение желания как пользоваться мудрыми мыслями, накопленными не самыми худшими представителями наших предков, так и мыслить собственными силами. Ну, мыслить - это дело такое, необязательное и не всем нужное. Хотя и в наше время некоторые люди мыслят изо всех сил и все свои мысли записывают в блокноты, а с некоторых недавних пор свободно публикуют (речь, понятно, идет о территории, равной 16 части суши нашей планеты, на других территориях начали самые противоречивые мысли публиковать несколько раньше), и уже наладился кое-какой свободный обмен умными мыслями между теми, кто мыслит, поскольку они читают результаты мыслительной работы друг друга - коль уж есть публикации, но это опять же ничего по большому счету не дает, так как за пределы замкнутого круга мыслящих-читающих-мыслящих ничего практически не просачивается. То есть никто ничего не скрывает, и каждый может ознакомиться с самыми свежими достижениями современного мыслительного процесса, но никто не хочет. И никому до этих достижений нет никакого дела и касательства. У всех есть дела куда более важные и куда более срочные.
