1
Жанна в спальне надевала бандаж для беременных. Муж посматривал, следил. Жена становилась похожей на взнузданную лошадку. На плоткинскую лошадку в трусах.
Муж начинал смеяться.
– Не смотри! Хихикает там ещё чего-то.
Муж не обижался. Соскакивал с постели, обнимал, целовал жену в щёку и бодро направлялся в ванную, утаскивая с собой куртку пижамы.
За завтраком, поглядывая на жену, загадочно стукал ложечкой по темени вареного яйца. Как будто ставил на нём веселые точки.
– Чему ты радуешься? – хмурилась Каменская.
– Сюрприз, дорогая, сюрприз, – отвечал супруг уже со следами желтка на губах. Весь усусленный желтком, как сказала бы мама. Э, интеллигент. Слюняву до пупа подвесь. Как профессор Преображенский.
Потом, нисколько не скрываясь от жены (жены законной!), он стал названивать своей стервозе Колесовой. Уже в прихожей. Уже на выходе:
– Аня, привет! Ну ты как сегодня? Тогда я к тебе. Буду через полчаса.
Повернулся как ни в чём не бывало:
– Ну, дорогая, я пошёл. Жди к обеду.
Хлопнула дверь. Каменская села на банкетку: чего он надумал там со своей Колесовой?..
В супермаркете Яшумов и Анна Колесова ходили по раскрытому отделу одежды для новорождённых.
Опытная (растила двух сыночков) Аня набирала всё быстро и точно. Брала распашонки, ползунки, пелёнки; чепчики тонкие, чепчики тёплые; кофточки фланелевые, кофточки тонкие; царапки («Что это?!» – пугался Яшумов. – «Варежки на ручки, чтобы не царапал лицо и не сосал палец».), подгузники. (Ну это понятно.)
– А как ты определяешь, для мальчиков или для девочек? – заглядывал будущий папа.
– А никак. Всё для младенцев одинаково. И для девочек, и для мальчиков. Можно, правда, разного цвета. Но не обязательно. Пора бы это тебе знать.
Яшумов удивлялся: надо же – одинаково. Но можно разного цвета.
Когда рассчитался на кассе, вдруг увидел на стене фотографию голого младенца-ползуна. На руках он и коленках. Повернул голову к зрителям, улыбается. С памперсом сзади, как взрывник с большой закладкой.
Яшумов уже отворачивался, унимал смех. Анна тоже посмотрела, улыбнулась: «Скоро у тебя такой же молодец будет ползать по квартире».
Вернулись в Дом Зингера. Но в книжную секцию Ани не пошли, а сразу в кафе. Сняли плащи, повесили с пакетами на напольную вешалку в виде весеннего голого саженца. Богато одели его. Анна села за столик, расправила газовый шарф, Яшумов пошёл к барменской стойке.
Ели бутерброды с колбасой и сыром, запивали соком.
Потом пили кофе. Смотрели в окно.
Всё тот же собор стоял неподалёку. С куполом, взятым у конгресса США. С чуждыми строениями, нагороженными внизу.
Аня рассказывала о своих: о двух сыновьях, их женах, о внуках. Яшумов рассеянно слушал.
Женщина почувствовала его настроение:
– Что-то дома у тебя случилось? С Жанной? Рассказал бы, Глебушка, не таился.
– Да что тут рассказывать. Ошибся я, Аня. Четыре года назад. Ошибся. Но я всё равно счастлив. У меня будет сын или дочка. И это в мои почти пятьдесят лет. Не чудо ли это?
Да уж, действительно – чудо, напряжённо смотрела женщина.
– А вообще, – уже сник Яшумов, – мы любим вопреки всему, понимаешь. Вопреки. Не нужно любить этого человека, а мы – любим. Так что я счастлив.
Колесова смотрела с жалостью на друга покойного мужа. На его растрёпанные длинные волосы.
Стала успокаивать:
– Ничего, ничего, Глебушка. Вот родит – и всё у вас наладится. После родов женщина меняется неузнаваемо. Вон у меня старший Иван со своей Наташкой – как собачились, думала всё, развод, а родила одного да следом второго – теперь душа в душу. Уж ты мне поверь, старой сводне. Всё кардинально меняется у женщины после родов.
Вот именно – «кардинально». Куда уже кардинальней, Аня?..
Дома, молчком раздевшись, явил себя жене с розовым ползунком на пальчиках. Хитро покачивал им. Мол, как тебе такое? С китайской улыбкой покачивал. Хоть прямо сейчас снимай его для рекламы.
Каменская изменилась в лице. Испуг в нём, смятение:
– Это же нельзя до родов делать, Глеб. Показывать ползунок.
– Да кто это тебе сказал? – смеялся муж.
– Мама, мама сказала. Она знает.
Яшумов не находил слов.
Пока ходил с ползунком и кричал потолку – дикость! бред! средневековье! – сумки с детским из прихожей исчезли.
– Где сумки?
– Прибрала. Путь полежат. До поры. Дай сюда и ползунок!
Ползунок вырвали из рук.
Тогда ехиднейший был задан вопрос:
– А как же с ванночкой для младенца быть? – И дальше посыпались вопросики: – С градусниками ему же? И для тела, и для температуры воды? С сосками, с комбинезончиками для гуляния? С детской кроваткой? С коляской для гуляния, наконец?
– Вроде бы можно.
– Кто разрешил?
– Мама. С ползунком нельзя.
О, боги!
2
Савостина внезапно увидел в вагоне метро – сидел наискосок метрах в десяти. Сидел неузнаваемый – печальный и… осмысленный. С осмысленным лицом. Невероятно!
Яшумов посматривал. Как соглядатай, как сексот. Удивляло, что на метро сегодня. Рендж Ровер сломался?
Парень ответить не мог, по-прежнему сидел-покачивался грустный. Поднялся. Пошёл на выход. Мимо Яшумова!
Главред беспомощно раскинулся и даже зажмурил глаза.
Но Савостин стоял уже возле двери. С петухом своим, тоже унылым. Да он же к нам в редакцию направился!
Яшумов малодушно сидел, не в силах сдвинуться с места. Так и поехал дальше, наблюдая за побежавшим назад графоманом.
Сошёл на следующей. Потом стоял на спасительном своём мосту о четырёх львах. Смотрел вниз, на бегущую воду.
Невольно думалась о Савостине как о человеке. Не авторе даже, не графомане, просто человеке. Со слов Григория Плоткина, который познакомился с нашим героем первым, случайно, в какой-то компании (по пьянке, как он выразился, на лестнице, в перекуре) – Савостин был вроде бы откуда-то из-под Рязани. То ли из рабочего посёлка, то ли из деревни. Кто родители – неизвестно. Хвалился, что окончил школу с золотой медалью. Врал, конечно. Воевал в Афганистане. Это, пожалуй, правда. Некоторые детали даже в графоманском «Артуре» не выдумаешь. А как с липовыми дипломами институтов попал в администрацию губернатора – полный провал памяти у нашего героя. Женат ли, разведён, есть ли дети – пустой экран. Чёрный квадрат Малевича.
Так что же ты за человек, Виталий Савостин?
Яшумов всё смотрел на вылетающую из-под моста воду в лопающихся пузырях. Со стороны казалось, что человек сейчас бросится вниз.
Его тронули за плечо:
– Вам нехорошо, мужчина?
Женское отцветшее лицо. Но глаза в начернённых ресничках напряжены, испуганы.
– Нет, нет, что вы! – рассмеялся Яшумов. – У меня всё прекрасно! Просто задумался.
Женщина в куцем платье дальше пошла, сутуло понесла тяжёлую сумку с продуктами.
Тоже двинулся следом. Савостин наверняка уже убрался из редакции. Однако среди усердных голов за компьютерами сразу же увидел его. Петух расфуфыривал перья перед Плоткиным и Зиновьевой, сидящими за одним столом: «Да у меня в библиотеке Горшкова уже
