Ну, что, приступим к поглощению зелья из дьявольского котла? – подмигнул он полной хозяйке, поднесшей нам горячее – суп и жареную баранину с рисом.
– Ох, Милон, шутник ты! Сам император, расплакался бы от счастья, если попробовал мое зелье! Да добавки еще бы попросил, – пококетничала хозяйка с высокой, похожей на разрушенную башню, прической.
Рядом за стол уселись два мужика в рабочей одежде, попросили мяса и начали жадно чавкать, наспех проглатывая большие куски, и столь шумно же отхлебывать пиво с огромных жестяных кружек.
– Слыхал, что творится в Берсехе? – начал один мужик в синей рубахе. – У меня свояк там живет, так он говорит, что уже две семьи заболели чертовщиной какой-то. И самое главное, бог пойми, как лечить-то. Свояк говорит, что дальше от Берсехи люди также заболевали и пропадали потом. Как бы до нас эта напасть не дошла.
– Не приведи господь! – воскликнул второй, в грязно-серой рубахе, мужик. – Мало нам проблем в этой жизни. Надеюсь, не чума это какая-нибудь? – он перекрестился.
– А черт знает, может и чума. Но если это так, то нам ничего не поможет: ни молитвы, ни бог, все равно пойдем все к чертям в ад. А то может и лучше там будет, чем здесь, – мужики загоготали. – Давай хоть пива наедимся, а то вдруг в последний раз. На небесах нам пивка-то не подадут: чертяки кипятком заливать будут. Эх, хозяйка, еще налей!
Дальше мужики начали обсуждать работу, а я переключился на свои нехорошие мысли, до тех пор, пока в трактир не забежал запыхавшийся чумазый мальчишка. Он остановился напротив мужика в синей рубахе и захныкал:
– Папка, я так и знал, что ты здесь! Ты же обещал!
– Ну да, обещал и что? – нехотя признался мужик.
– Ну, папка! Ты же обещал, обещал! – заныл он сильнее.
– Вот чертяка, не даст отдохнуть. Следил за мной что ль? Думал, хоть время для души найду, – мужик пригорюнился, обхватив голову грубыми, со ссадинами, руками.
– Ну ты же обещал, что оставишь монету на мой подарок! Ты в прошлом году тоже обещал да пропил! И сейчас пропьешь, – мальчишка начал растирать слезы с одного глаза, а другим внимательно следил за отцом, успевая легонько подергивать его за рукав рубахи, – папка, а папка, ну отдай монету, ну что тебе жалко сыну на день рождения?
– Ты что отцу не доверяешь, считаешь, что я обманщик? – неубедительно рявкнул мужик.
– Нет, папка, ты хороший, ты очень хороший папка, только дай монету сейчас.
Мужик тяжело вздохнул, порылся в кармане и, словно отрывая от сердца, нехотя протянул монету сыну.
– Спасибо папка, ты самый лучший папка на свете! Завтра еще дедуля обещал подарок, и я буду самым богатым!
– Что еще за подарок дедули? – крикнул ему вдогонку мужик, досадливо махнул рукой и тоскливо посмотрел на мужика в серой рубахе. – Эх, на пиво не подкинешь, братец? А то сам понимаешь, дети…
Подслушав с замиранием сердца разговор, я почувствовал, как тяжелое прошлое, которое я так тщательно пытался скрыть в задворках своего мозга, тяжелым сапогом выбило хлипкую дверь, и я оказался в гуще воспоминаний. Что-то пробормотав Милону насчет уборной, я вышел степенным шагом, а потом ринулся в сторону, куда побежал мальчишка. Он выскочил со двора и направился на другую улицу, насвистывая задорную мелодию. Вскоре он завернул за угол, и я увидел, как остановившись возле лавки, он начал разговаривать со стариком.
Все вдруг закричало внутри меня, что этот старик вовсе никакой не старик. Дикая злоба вырвалась из меня, как густое варево, плюющееся лопающимися пузырями, вырывается из котла. Я, схватив первый попавшийся на глаза увесистый булыжник, выпрыгнул из-за угла словно зверь, прыжком пересек расстояние до старика, резко схватил его за воротник пиджака и рванул к себе, замахнувшись булыжником, готовым в секунду размозжить ему череп.
– Что вы делаете? – закричал мальчик, повиснув у меня на руке. – Отпустите моего дедушку! Не смейте его бить!
– Дедушку? Это монстр! Ты не понимаешь, его нужно уничтожить, пока он… – в тот момент, словно проснувшись, я посмотрел на лицо старика: это был обычный пожилой человек, с ужасом взирающий на меня полными отчаянья и непонимания глазами, что же такого плохого он мог сделать молодому юноше, желающему ему смерти.
Как во сне я отбросил булыжник, осторожно посадил обратно обмякшего старика, несвязно и, запинаясь, попросил прощения за то, что напугал, несколько раз поклонился и ринулся бежать со всех ног, унося с собой позор и ужас того, что мог натворить.
По дороге я расплакался: лицо этого старика было так похоже на лицо Бахмена. Около часа, а может и больше, я сидел на заднем дворе, за трактиром, на старой деревянной бочке, воняющей рыбой, и глядел на ночное небо. После всех событий, произошедших со мной в детстве, я боялся оставаться наедине со своими мыслями, обкладывая себя газетами и книгами. И даже дар чтения я объяснял себе как то, что получил сам, благодаря урокам и моим старания. Я боялся, что если не буду себе это внушать, то возненавижу книги, а я никак не мог этого допустить: книги спасали меня от размышлений о моем прошлом. Я старался ступить на новую дорогу, чтобы жить заново, как советовал Ладо, но сегодня прошлое, обжигающей волной, неожиданно хлынуло, подмяв под себя все мои старания скрыться от него.
Мимо меня, в спешке, пробежал рабочий трактира, но вдруг обернулся, подбежал ко мне и крикнул:
– Ты, Иларий?
Я кивнул, и он разразился громом ругательств. Оказалось, что весь постоялый двор уже около часа был поднят на уши, так как кто-то на соседней улице напал на беззащитного старика, а Милон тоже поднял тревогу: я ушел в уборную и пропал.
– Вот окаянный, мы его ищем, ищем, а он здесь прохлаждается! – возмущался рабочий. – Да ты хоть знаешь, что он заставил беднягу Казима в выгребную яму спускаться, даже нырять заставил-то? Говорит, поскользнулся и утонул ты! А Казим все искал да искал тебя там. А твой батька, все пугал, что ежели тебя не найдем, то снесет наш трактир. Эх ты, куда потащился без спросу?
В большой прихожей зале, сидя на диване, попыхивая трубкой и нервно качая ногой, сидел Милон. Только завидев меня, он подскочил и отвесил такую оплеуху, что хозяин и рабочий радостно подпрыгнули. И я был уверен, что они с удовольствием еще бы отвесили мне напоследок пару подзатыльников.
Мне пришлось собрать все красноречие, чтобы убедить Милона, что мне стало дурно, возможно, я чем-то отравился, и у меня так кружилась
