над ним властвовал. Целые армии каменотесов, каменщиков, грузчиков, кирпичников и многих других работников, которые за сотни лет строительства умерли от истощения, от болезней, от голода и побоев, проглотил этот дракон. Миллионы костей, как говорили, покоились глубоко в недрах вала и, словно волокна арматуры, повышали его эластичность и прочность.
В этом царстве, прорезанном Великим Драконом и накрытом эбеновым небом, усеянным речными жемчужинами, блестели величайшие реки Китая — Хуанхэ, сиречь Желтая река, Ланьчанцзян, или Длинная река, обозначенная на западных глобусах под именем Янцзыцзян, Мэйгонхэ, сиречь Меконг, Хэйлунцзян, то бишь Река Черного Дракона, и Чжуцзян, Жемчужная река, которая вместе с лабиринтом своих притоков образовывала водную сеть, что вылавливала все достижимое на кораблях, паромах и плотах богатство.
Эти и другие, во внешнем мире огромные, длиной в тысячи километров, большие и малые реки устремлялись под эбеновым небом павильона с высочайших гор, покрытых глетчерами из перламутра, к Желтому морю, к Южно- и Восточно-Китайскому морям. Но серебристое мерцание воды, как бы отражающее свет солнца, незримо стоящего на черном небе, шло не от пресных или соленых потоков, а исключительно от центнеров ртути, которой создатели макета наполнили речные русла и морские бассейны. Волшебный блеск этого царства был блеском ртути.
Как ни странно, при обсуждении и составлении списка материалов, потребных для выполнения новейшей императорской фантазии, именно Араму Локвуду вспомнился первый осмотр имперского макета. В сопровождении множества недоверчивых чиновников тайной канцелярии, а также нескольких искусных ремесленников и каменотесов, участвовавших в создании означенного ландшафта, англичане вместе с переводчиком в знойный день не один час бродили вдоль границ сего царства, настолько обширного, что изумленный странник вроде Мерлина (он впереди своих товарищей уже шагал к отдаленному оборонительному валу) оказывался в душном воздухе недостижим для зова.
Один из чиновников догнал его и учтиво попросил не отходить от остальных. Ведь на границах ли реальности или просто на границах ее макета — и тут и там никто не вправе передвигаться по собственному усмотрению.
При тогдашней обзорной экскурсии Локвуд заинтересовался в первую очередь ртутными реками и иными водоемами. В искристом ландшафте они одни казались подвижными — загадочное, металлическое мерцание, которое чуть заметно подрагивало от благоговейных шагов посетителей.
Локвуд с ужасом подумал о том утре, когда в лондонской мастерской ему под ноги угодила кошка и он упал. Тогда он как раз хотел отнести к верстаку стеклянный цилиндр с ртутью, предназначенный для монтажа в барометр маяка Святой Екатерины на острове Уайт... и, даже сделав шаг в сторону, не сумел удержать равновесие.
Вместе со звоном несчетных осколков, изрезавших ему ноги, руки и даже лоб, во все стороны мгновенно брызнули шарики ртути, блестящая добыча, за которой устремились в погоню не одна, а целых три кошки — и не только кошки.
Перед тем как Локвуд споткнулся и упал, Абигайл, в ту пору трехлетняя девчушка, снова и снова приводившая даже механиков и золотариков мануфактуры в такой восторг, что они прерывали работу, тщетно пыталась поймать одну из кошек, но после первого испуга от Локвудова падения занялась более легкодоступными серебряными шариками и аккурат собралась отправить один из них в рот, когда Кокс, наблюдавший за злоключением от своего чертежного стола, с криком ужаса ринулся к дочке. А она расплакалась, когда он выбил ртуть из уже поднесенной ко рту ручонки.
Шуйинь — Локвуд впервые услышал китайское название ртути во время обзорной экскурсии под эбеновым небом павильона, потому что Цзян, отвечая на вопрос Мерлина о блеске рек и морей, снова и снова шептал это слово, судорожно листая густо исписанные английскими словами страницы: шуйинь. Шуйинь.
А Локвуд снова слышал плач Абигайл и не смел глянуть на Кокса, который на некотором расстоянии прислонился к этому макетному миру, погруженный в созерцание световых бликов на волнах Янцзыцзян.
Когда же много дней спустя, во время утреннего обсуждения материалов для perpetuum mobile, речь зашла и о ртути и Цзян не рискнул назвать ближайший ее источник, Арам Локвуд сказал: Реки! Южно-Китайское море. Как насчет игрушечного ландшафта в Черном павильоне? Давайте осушим империю.
Более всех прочих нарушений, учиненных английскими механиками в многовековом придворном порядке, мандаринов, генералов, церемониймейстеров и даже ремесленников, что ухаживали за кладкой стен, изогнутыми золотыми крышами и лакированными полами, возмущало, что под влиянием чужаков иссякли некоторые большие реки Китая.
Хуанхэ, Ланьчанцзян и даже Хэйлунцзян, Река Черного Дракона, которая, как считали, служила прямым сообщением меж богами, демонами и людьми, — все они день ото дня становились тоньше, и уровень их понижался. Серебристые, скорее угадываемые, чем вправду зримые волны вычерпывались в стеклянные вазы, которые евнухи относили из Черного павильона на окруженный листьями лотоса островок англичан. Император, непостижимо даже для самых мудрых и понимающих его подданных, согласился отвести ртутные реки и озера в машину, уже ненавистную двору, — в машину, которая укажет путь из полного порядка в безвременье!
В силу оттока своих великих рек макет империи, казалось, обернулся рельефным, грозным пророчеством: с умалением серебряного сияния системы водных артерий поблек и блеск гор, городов и крепостей, сделанных из алебастра, графита, кварцевого песка и железного дерева. Даже ослепительный блеск ледяных панцирей на высочайших — в Черном павильоне не выше муравейников — горных пиках и зеркала морей грозили погаснуть.
И все-таки покуда никто, даже прикрыв рот рукой, не осмеливался сказать то, о чем думал каждый, кто видел, как в этом павильоне большая река превращалась в ручеек, малая — в тонкую нить, а озера становились пустыми кратерами: неужто чужеземцы заколдовали Великого или своими приборами и тончайшими инструментами навели на него магические чары? Великий допустил, чтобы там, где макет его империи некогда украшали реки из ртути, были взамен рассыпаны серебряные стружки, тонкие стружки от напильника, которые даже приблизительно не могли воссоздать впечатление жизни, какое производил жидкий металл, используемый теперь для постройки никчемной машины.
Великий допустил, чтобы самые могучие и самые священные реки были вычерпаны и отнесены в дом нескольких безъязыких чужеземцев как материал для их безумных идей, к их верстакам, где кучами громоздились золото, платина, брильянты и драгоценнейшие самоцветы и кристаллы.
Немногие успокаивающие голоса посвященных, напоминавшие, что серебряную стружку сыплют лишь на время, пока из Шанхая не придет запоздавшая новая поставка ртути, почти не оказывали воздействия. Эти чужаки угрожали летнему умиротворению, чуть ли не глумились над ним. Англичане наложили на
