сын. И мы с тобой обязательно потом поговорим, ты понял меня, Матвей?
– Да понял, понял… Все, еду…
* * *
– …Ты чего такой взбудораженный? Еще и дышишь тяжело… Что случилось, Матвей?
Анна Антоновна смотрела на сына, удивлялась тихо. И в самом деле – сам на себя не похож…
– Да все хорошо, мам… Я торопился просто. Папа просил меня поскорее домой приехать, его срочно в больницу вызвали. А ты дома одна, и я…
– Папа совершенно напрасно поднял панику, сынок! Со мной все хорошо! А вот с тобой… Насколько я понимаю, тут дело вовсе не в том, что ты торопился, да? Дело в другом, я же чувствую! Я никогда тебя таким раньше не видела!
– Каким, мам?
– Таким возбужденным! И даже злым… Будто тебя сейчас разорвет от этой злости! Рассказывай, что случилось!
– Да ничего, мам…
– Ты с Анелей поссорился, да?
– Нет… Нет, я не поссорился. Просто она… Уехала куда-то. И я не знаю, что мне делать…
– Ну подумаешь, уехала! Если уехала, значит, приедет.
– Нет, мам, ты не понимаешь… Она мне письмо написала. Что уезжает, чтобы я ее больше не искал…
– Не поняла… Как это – не искал? Почему? Она что, решила, что не любит тебя?
– Да любит она меня! Любит! В том-то и дело, что любит! И я ее очень люблю!
– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю… Ты можешь мне объяснить, что случилось?
– Не могу, мам. В том-то и дело, что не могу… Именно тебе – не могу…
– Но почему? Ты боишься меня чем-то огорчить, взволновать? Матвей, я обещаю тебе, что… Поверь, со мной все в полном порядке!
– Нет, мам… Я не могу. Я отцу обещал…
– Отцу? Ты раньше никогда так не говорил – отцу… Он вроде всегда для тебя папой был.
– Да, был… Вот именно – был…
– Господи, да что случилось, не понимаю? У тебя сейчас лицо такое… Ты с девушкой своей разобраться не можешь, а папа у тебя виноватым вдруг оказался? Самому-то не смешно, Матвей?
– Если бы мне было смешно… Если бы… Я бы все отдал для того, чтобы это все было просто смешно! Если бы отец так не предал меня!
– Предал? Как он тебя предал? О чем ты сейчас, Матвей?
– Да ну, мам… Не могу я… Не могу…
Матвей сел на диван, закрыл лицо ладонями, с силой прижал их к глазам. Анна Антоновна вспомнила вдруг, что именно так он поступал в детстве, когда пытался сдержать слезы. И почувствовала всем сердцем его отчаяние, и стало страшно за сына, и за себя почему-то страшно. Будто знала уже, что причастна к этому отчаянию невольно.
Подошла, села рядом, произнесла решительно:
– Успокойся, сынок. Рассказывай мне все по порядку, я слушаю. Что у вас с папой случилось?
– Нет, мам, нет… Не спрашивай меня, пожалуйста…
– Буду спрашивать, Матвей. Рассказывай. Или ты хочешь, чтобы я отцу позвонила и все сама у него спросила, да?
– Не надо ему звонить, мам… Не надо. Все равно он тебе ничего не скажет.
– Опять загадки… Ну ладно, что ж… Я так понимаю, что мы сегодня не идем знакомиться с Анелиными родителями, да?
– Нет, не идем. Наверное, и вообще никакого знакомства не получится.
– Да, я понимаю, Анеля уехала… Но ведь она вернется? Вы с ней помиритесь, и… Ты же сам говоришь, что очень ее любишь, и она тоже…
– Нет, мам, нет. Ничего этого не будет, наверное. Никогда не будет.
– Как же так? Почему? Объясни мне, что происходит! Я понимаю, что ты меня волновать не хочешь, но от незнания я еще больше волнуюсь! Объясни, почему все так, Матвей!
Матвей в изнеможении набрал в грудь воздуха, долго держал его в себе, глядя на мать отчаянно. Потом выдохнул и выпалил сгоряча:
– Потому… Потому что отец и мать Анели… Они… Они давно уже…
– Что они? Ну, говори же!
– Они любовники, мам! И я не должен был этого говорить, но я не могу больше это в себе держать, не могу! Не могу видеть, как он тебя все время обманывает! И Анеля… Она же из-за этого решила со мной расстаться, мам! Она не хочет, чтобы… Чтобы ее мать… Она любит отца, и…
Казалось, Анна Антоновна слушает его очень спокойно, ни один мускул на лице не дрогнул. Только рука медленно, очень медленно поднималась к груди. Ей казалось в этот момент, что если положить руку на грудь, то дышать будет легче. Еще один вдох, еще один выдох… И снова вдох… Ну же, ну…
И все. Все! Выдоха уже не получилось. Воздух застрял в горле комком, и комната поплыла перед глазами, и последнее, что она увидела, – это испуганное лицо Матвея, его распахнутые в ужасе глаза и губы, немо проговаривающие одно слово – мама. Мама, мама! Что с тобой, мама?
Когда очнулась, увидела перед собой уже другое лицо. Женское, сосредоточенное, с вострым прищуренным взором. И догадалась тут же – это врач «Скорой», наверное. Матвей «Скорую» ей вызвал… И услышала его дрожащий встревоженный голос:
– А в какую больницу вы ее повезете, доктор? Можно в Преображенскую клинику? Там отец работает… То есть ее муж…
– Да? А фамилия у отца какая? – с интересом спросила доктор.
– Петровский, Дмитрий Алексеевич… Он хирург…
– Слышала, знаю. Что ж вы ему сразу не позвонили?
– Я звонил, он трубку не брал… К ним в клинику после аварии привезли кого-то, он на операции сейчас, наверное!
– Понятно… Знаю я про ситуацию с аварией, знаю. Ладно, отвезем вашу маму в Преображенскую, если хотите. Паспорт и полис давайте… И поскорее, молодой человек, поскорее! Приступ я купировала, но мало ли что…
Анна Антоновна силилась изо всех сил сказать: не надо, мол, мне уже лучше! Силилась, но не могла, будто язык прирос к нёбу, и получалось одно только невразумительное мычание. И только в машине «Скорой» смогла проговорить тихо, сжимая ладонь Матвея:
– Папе ничего не говори, ладно? О том, что ты мне сказал… Что я знаю… Не говори пока…
– Что, мам? Что ты говоришь, я не слышу? – быстро склонился к ней Матвей.
Она не смогла ему ответить, снова будто впала в беспамятство и не видела уже, как «Скорая» подъехала к Преображенской клинике, как бежит от крыльца к машине Дима, как быстро спрашивает Матвея:
– Что с ней, что? Почему снова приступ случился? Как так, Матвей?
– Это я виноват, пап… Я ей сказал про тебя… Так получилось, я не сдержался! Прости, пап!
– Что ты ей про меня сказал?
– Ну, что ты и Анелина мать…
– Да ты совсем идиот, что ли? Зачем ты это сделал, скажи?
– Да я не хотел! Я не знаю, как так получилось! Она спросила, почему мы не идем с родителями Анели знакомиться, и я… А потом само собой как-то все произошло… Господи, что я наделал, пап? Прости меня, а?
– Ладно, потом поговорим… Не думал я, что ты меня так подставишь. Я думал, ты взрослый мужик, а ты…
Потом они вместе быстро шли по больничному коридору вслед за каталкой, и Дмитрий даже смотреть не мог в сторону сына. Когда Анну Антоновну уложили под капельницу, проговорил сухо:
– Мне надо идти, у меня еще одна срочная операция… А ты сиди с ней, ни на шаг не отходи, понял? Если что – беги на пост, я там предупрежу…
– Да, пап, я все сделаю! – виновато проговорил Матвей. – Я не отойду, нет…
Так и просидел около матери остаток дня и всю ночь, держа ее за руку. Дмитрий появился ранним утром, когда за больничным окном запели первые птицы, вид у него был очень усталый. Лицо бледное, круги под глазами, синий налет щетины на щеках. По всей видимости, ночь выдалась трудная. Даже медсестра, которая меняла лекарство в капельнице, проговорила жалобно:
– Вы бы прилегли хоть ненадолго, Дмитрий Алексеевич… Вы же сейчас упадете! Шутка ли – две операции за ночь… Да еще какие операции… Вы ж людей по кусочкам, можно сказать, собрали! А мы уж тут с вашим сыночком справимся как-нибудь, он ведь ни на минуту от матери не отошел… И глаз не сомкнул за всю ночь, я видела! Идите, Дмитрий Алексеевич, идите, я вас прошу!
Дмитрий кивнул отрешенно, положил Матвею ладонь на плечо, сжал слегка. Проговорил тихо:
– Я ненадолго уйду, ладно? На полчаса, не больше. И правда чуть-чуть отдохну, иначе упаду…
Матвей кивнул. Когда отец ушел, сон его сморил было, но ненадолго. Проснулся из-за того, что почувствовал на себе взгляд. Открыл глаза…
Мать смотрела на него, улыбалась тихо. Так хорошо улыбалась, что у него отлегло от сердца – слава богу, в себя пришла! И спросил торопливо:
– Как ты, мам? Как себя чувствуешь?
– Да хорошо, сынок… Правда хорошо. Легко, как в молодости. Даже необычно как-то…
– В каком смысле – необычно? Не понял…
– Да в том смысле и есть, что мне очень легко сейчас, правда. Ощущение такое… Непередаваемое! Будто я несла на себе тяжкий груз, несла… И вдруг сбросила его в одночасье! Даже сама удивляюсь
