Мария заснула и сладко спала до тех пор, пока он не тронул ее за плечо. Проснувшись, она увидела, что укутана пледом, а Антуан сидит уже в комбинезоне, смотрит на нее в упор, и глаза его сияют в призрачной полутьме.
— Привет!
— Привет! А Млечный путь совсем посветлел. Вон мой любимый Альтаир. Смотри, какой он яркий, звезда первой величины. А по бокам Вега и Денеб. На летнем небе они так и называются — Большой летний треугольник. А по-арабски Альтаир — летящий орел. Ты будешь у меня Альтаир.
— Если я — то летящий осел. Мари, а может, ты знаешь еще и созвездия, откуда эти звезды?
— Конечно. Альтаир — созвездие Орла, Вега — созвездие Лиры, Денеб — созвездие Лебедя.
— Все правильно. Я пилот, и мне полагается это знать, а ты?..
— Я? Я просто увлекалась звездным небом в юности… Был один человек…
— Через два часа рассветет. Вставай! А был человек или не было человека, сейчас неважно…
— Неважно для тебя. А для меня было, есть и будет важно навечно, — не дала она в обиду свою первую безответную любовь — адмирала дядю Пашу…
Перед дальней дорогой они выпили по глотку вина и двинулись в путь по шуршащей и выскальзывающей из-под ног гальке.
На первых порах шагать было легко, радостно. Ни сумочка с револьвером, ни плед, накинутый на плечи, не тяготили Марию.
— Ты суеверный?
— Конечно!
— А веришь в свою звезду?
— В последнее время вера моя ослабла, а сейчас опять укрепилась.
— Ты так витиевато намекаешь на наше приключение?
— Да, мадам. Шире шаг!
— Мадемуазель. Вы хотели сказать "мадемуазель"?
— Нет, мадам. Разве вчера, еще до полуночи, вы не стали моей женой?
— Я думала, мне приснилось…
— Нет, вы были в здравом уме и ясной памяти.
— Ты делаешь мне предложение?
— Ни в коем случае! Я сделал его еще вчера, только без лишних слов.
— Ах, да, прости мою девичью память! Теперь ты мой муж — объелся груш.
— Меньше болтай, дорогая, — это напрасная трата сил.
— Кошка сдохла — хвост облез, кто промолвит — тот и съест! — протараторила Мария по-русски и тут же перевела Антуану на французский.
— Договорились! — И они ударили по рукам.
Целый час шагали молча, то поднимаясь на взгорки, то спускаясь в ложбины, но везде было одно и то же: серир, серир, серир… "Вот и я неожиданно вышла замуж, — думала Мария, — не зря он спустился с небес. И, кажется, я совсем не против… Сколько в нем куража, сколько детства! Спасибо тебе, Господи! Пусть мы проживем всего сутки — все равно я буду счастлива. И в самую последнюю минуту ни за что не упрекну тебя, Господи!".
Скоро они взошли на вершину высокого холма. Звезды совсем потускнели и вот-вот должны были спрятаться в пепельно-серой толще небосвода, а вокруг, насколько хватало глаз, простирался все тот же безжизненный серир.
— Передохнем, — предложил Антуан.
— А вот и проиграл! А вот и проиграл! — радостно захлопала в ладоши Мария. Она загадала: если Антуан заговорит первым, значит, он действительно ее муж.
— Ну и какой твой интерес за проигрыш? Щелчок по лбу?
— Нет, пожалуйста, поцелуй меня как муж…
Он нежно обнял ее и поцеловал так бережно, так сладко, что у нее подкосились ноги и закружилась голова.
— Я поздравляю себя с хорошим мужем! — засмеялась Мария.
— Не преувеличивай! Впрочем, у меня есть и достоинства. К примеру, я дважды разведен.
— Чего же ты бросил своих жен?
— Я? Да они сами сбежали от меня с восторгом! Я ведь бродяжка, а они думали, что выходят за добропорядочного, солидного человека.
— А дети?
— К сожалению, детей нет.
— А у нас будут?
— Если выкарабкаемся — не исключено.
— Дай Бог!
— Дай Бог! — повторил он, как эхо, и они двинулись дальше, все так же шурша и оскальзываясь на еще влажной от росы гальке.
— Антуан, а может, мне полизать камешки? Они ведь в росе.
— Попробуй. Так делают фенеки, маленькие пустынные лисы. Но, чтобы подкрепиться, они успевают облизать до солнца тысячи камешков, а потом целый день прячутся от жары в своих глубоких норах.
Мария все-таки лизнула несколько плоских камешков. Росы на них почти не было, а на языке остался неприятный привкус.
— Невкусно. Дай глоток настоящей воды.
Антуан подал ей флягу. Мария отвернула пробку, сделала большой глоток, и в тот же миг фляга выскользнула из ее руки и покатилась по склону. Антуан нагнал ее в два прыжка и поднял над землей. В тех местах, где расплескалась драгоценная жидкость, камни отчетливо потемнели.
— Там хоть что-то осталось? — жалобно спросила Мария.
— Меньше половины. — Он сделал свой глоток и плотно закрутил крышку.
— Боже, какая я растяпа! Преступница!
— Поменьше пафоса. Где тонко, там и рвется — нормально. Еще не все потеряно.
То, что Антуан не вспылил и даже не рассердился на нее, тронуло Марию. Она убедилась в том, что рядом с ней действительно широкий человек и такой же фаталист, как и она сама.
Остатки прохлады еще держались в воздухе, и идти было не очень трудно, хотя они прошагали километров пятнадцать. В ночи слышались непонятные шуршания, шорохи, всплески осыпающихся камней, какие-то придавленные писки и подобие стонов — пустыня жила; даже серир, вопреки всякой видимости, оказывается, не был безжизнен, и его обитатели спешили до солнца подкрепиться, сегодня и еженощно охотясь друг за другом. Но вот пустыня совсем затихла, и даже Вега, Альтаир и Денеб исчезли с небосклона.
Посветлело мгновенно от горизонта до горизонта. Лучезарные торжествующие волны света все ярче и ярче заливали округу и вдруг вселили в душу Марии такую щемящую надежду, что слезы сами собой покатились из глаз.
— Не плачь, — полуобнял ее Антуан.
— А я и не плачу. Это так, от красоты…
Первый час утреннего пути обошелся без приключений, если не считать увиденного ими остромордого лопоухого фенека, который присматривался к ним как к возможной добыче.
— Вот он, воспетый моим тезкой в "Маленьком принце" мудрый маленький лис, а на самом деле обыкновенный хищник. Видно, старшие выслали его в дозор, проверить, поспеем ли мы к завтраку их стаи.
Они шуганули зверька так весело, с таким улюлюканьем и свистом, что маленький хищник буквально провалился сквозь землю. После семи солнце стало припекать яростней, и Антуан надел на голову шлем, а Марии велел накинуть плед поверх повязанной под подбородком широкополой Улиной шляпы. Берберские сандалии на толстой подошве надежно спасали ноги, хотя плоская галька давно побелела и накалялась все сильней и сильней.
— Эй, жена! — шутливо окликнул Антуан. — Сколько еще протопаешь?
— Не меньше, чем ты, мой дорогой муж, — безо всякого наигрыша отвечала Мария. Слово «муж» было настолько ново для нее, что как бы осталось на ее пересохших губах, и еще долго она ощущала его терпкий вкус.
— О, посмотри, там, вдалеке, темная полоса! Скорее всего это вади — русло пересохшей речки. Если это оно, мы найдем там укромный уголок. Русла бывают глубокие, и берега нависают надо дном, как карнизы.
— Ты разболтался!
— Молчу, молчу.
Идти было все тяжелее, ноги разъезжались на гальке. Антуан даже упал, споткнувшись, но тут же поднялся. Вскоре они наткнулись на белый скелет верблюда.
— Плохо, — сказала Мария.
— Нет, хорошо, — возразил Антуан, — это значит, что здесь ходят караваны, то есть мы где-то на кромке серира.
В восемь они подошли к вади. И через шлем, и через плед солнце так жалило головы, что перед глазами начали летать золотые мушки — первый признак того, что силы на пределе.
В семь тридцать в кабинете губернатора закончилось оперативное совещание, и дожидавшийся в приемной командир авиаотряда наконец доложил о чрезвычайном происшествии.
— За темное время суток был сделан один вылет. Мне сообщили, что на шоссе у осыпей найден автомобиль вашей сестры… сестры Мари вашей жены, — запинаясь, докладывал командир. Как и многие военные, он боялся начальства больше рукопашного боя.
Генерал Шарль тут же сел в машину и велел шоферу ехать к осыпям. Командира авиаотряда он взял с собой.
— Да, это авто графини, — признал губернатор. — А это что? — И он указал на отпечатки других протекторов.
— Господин генерал, это след «Потеза», на котором улетел в форт ваш пилот.
Когда они дошли по следу до места отрыва шасси, стало ясно, что Антуан взлетел у самых сопок.
— Хулиган, — беззлобно обронил губернатор. — Наверняка решил покатать Мари, а она у нас тоже сорви-голова.
— Они могли полететь к морю, а могли в пустыню, — сказал командир авиаотряда, — у них сто путей…
— Не разглагольствуйте. Если вы не обнаружите их до захода солнца, я вас разжалую!
Командир авиаотряда побледнел: у него было двое детей и жена-истеричка, а до пенсии оставалось всего ничего…
