и остальные, отличались лишь тем, что там еще игрушки лежали, а в земле торчали мельницы-вертушки. Кажется, существует что-то вроде договоренности относительно детских могил, с которой все молча соглашаются. Куда ни придешь, везде на детских могилах крутятся на ветру пластиковые мельницы.
Пройдя все ряды, я подумала, что похороны случаются здесь нечасто – три-четыре раза в год – и на надгробиях значатся всего четыре или пять фамилий.
– Сколько здесь всего могил? Сорок? Пятьдесят? – спросила я.
– Ну, посчитать сможете сами, надеюсь? – пробурчал Гельмут.
Я начала считать: пятьдесят три.
Гельмут остановился перед одной могилой. В середине креста на виньетке была видна свадебная фотография, вероятно, очень старая: скорее всего, из времен перехода от девятнадцатого века к двадцатому, предположила я.
– Это родители Хельги, – сказал Гельмут.
– Я думала, мы собирались навестить ее бабушку?
– Да, бабушка с дедушкой тоже здесь похоронены. Ниже взгляните, – он показал на маленькую металлическую табличку, воткнутую в землю. Георг Баумгартен и Паула Мария Баумгартен, урожд. Шустер, – прочитала я. Даты рождения и смерти отсутствовали.
– Бабушку Хельги звали как меня!
– Верно, – кивнул Гельмут.
– Забавно!
– Да, немного.
Он открыл урну, а я гладила Лутц по головке и наблюдала за ним. Гельмут наклонился, покачнулся. Но пока я соображала, как мне его подхватить, держа Лутц на руках, ему удалось поймать равновесие. Он сунул руку в урну, достал полную горсть пепла и посыпал им могилу, потом ботинком подгреб сверху немного земли.
– Вот теперь они все вместе, – тихо сказал он. – Это хорошо. Это правильно.
– А какой была ее бабушка?
– Ну, Хельга на нее очень походила. Родители были жутко строгими и консервативными, а бабушка была вольнодумкой. Ей приходили в голову идеи, для того времени немыслимые, да и сегодня не обязательно везде само собой разумеющиеся. Например, многое по дому делал дедушка, несмотря на свою профессию. Он и с детьми сидел, большинство мужчин в то время считали, что это абсолютная обязанность женщины. Для Хельги бабушка была примером для подражания, и когда бабушка умерла, она очень скорбела. Но сейчас они снова вместе. Это хорошо. Это правильно.
Гельмут еще постоял над могилой, а потом медленно пошел к забору, глядя вдаль. Сразу за кованой решеткой начинался крутой склон, на сотни метров вниз, и на виду была вся долина. Гельмут еще раз опустил руку в урну и развеял горсть Хельги в долину. Ветер трепал его красную вязаную кофту, надетую поверх рубашки, и казалось, ветер хочет унести его в долину, прихватить этого щуплого старика с собой. Может, он унес бы его к Хельге. И я задумалась: а может, и мне полететь вместе с ветром? Может, он знает, где ты сейчас обитаешь? Может, он унесет меня туда, куда уходят все, когда умирают. Ведь все равно уходить – парой лет позже или раньше? Умереть сейчас или потом: какая разница?
Я подошла к ограде, где стоял Гельмут, и перегнулась через нее, чтобы посмотреть туда – далеко, в долину. Внизу змейкой извивалась дорога, ведущая в маленький, словно игрушечный, городок. Гельмут, стоя рядом, молча смотрел на меня.
– Вы же не собираетесь прыгнуть? – спросил он.
– Что? Я? М-м-м… нет. Что за глупости? Конечно нет! – я сделала шаг назад.
– А было похоже на то.
– Нет. Все в порядке.
Меня застукали на самых мрачных мыслях, которые в последнее время так часто бродили в моей голове. Он смотрел на меня, и я не могла истолковать этот взгляд.
– Ну, тогда пойдем, наверное, назад к машине, – предложил он спокойным голосом. Он со мной разговаривал, как с лошадью, которую следовало успокоить, пока она не встала на дыбы. Его губы артикулировали слова медленно и внятно, и почему-то меня это стало злить.
– Да, конечно, к машине, – и я сделала первый шаг.
Подойдя к машине, мы увидели, что Джуди там совсем взбесилась. Гельмут открыл дверь, она тут же бросилась к нам, отчаянно скуля. Внутри фургона она побуянила вволю: разворошила постель, повалила все с полок и опрокинула одну из коробок. На полу валялись машинописные листы. Гельмут ругнулся. Я уже хотела было наклониться, чтобы поднять один из листков, как Гельмут оттянул меня в сторону, тяжело опустился на колени и начал собирать бумаги, заметив при этом:
– Это личное! Отвернитесь!
Я отвернулась, хотя и неохотно. Но он был прав: это действительно было не мое дело.
Мы все прибрали и, когда Джуди успокоилась, сели в кабину водителя.
– Так. Сейчас сначала назад, к озеру Фернштайн, а оттуда дальше, к дому моих родителей – это в другой стороне, – пояснил Гельмут.
Меж тем по времени было уже далеко за полдень, тени домов деревушки становились длиннее, но солнце все равно еще жгло.
– Уверены? Мы могли бы остаться еще на одну ночь где-нибудь здесь.
– Нет-нет. Нельзя. Возвращаться надо сегодня. У нас не так много времени.
– Что-то запланировали?
Обычно он так не торопился. Мы уже шесть дней были в пути – по маршруту, который можно было бы уместить в один день. С чего вдруг сейчас такая спешка?
– Нет, но я себе примерно наметил временные рамки. Не хочу выбиваться из ритма.
Его снова стал душить кашель. Короткие приступы кашля теперь повторялись чаще, два или три раза за час, и продолжались
