ладно, ну правда же, этот город производит странное впечатление.
– А я и не спорю.
Я включил компьютер и открыл сайт «Си-эн-эн», чтобы посмотреть последние новости с Ближнего Востока. В Манаме и не только началась новая волна протестов.
– Время как специально подбирали, – заметил Патрик, бросив взгляд на экран. Он включил телевизор. Шли новости на арабском: местные политики жали друг другу руки. Потом показали еще несколько репортажей – все они были посвящены местной экономике и другим событиям в соседних странах, в том числе Иране и Саудовской Аравии. На этом выпуск закончился.
– Местное телевидение о протестах молчит. Что бы это значило?
– Не знаю. Может, они не такие масштабные, как говорят на «Си-эн-эн», – предположил я.
– Или здесь их цензура не пропускает.
– Возможно.
Я выключил телевизор. Было пора спускаться в лобби. Яссим ждал нас – уже в другой рубашке, тоже белой. Он отвез нас в ливанский ресторан в пяти минутах от отеля. Едва мы сели, как официант уставил весь стол тарелочками с самыми разными ближневосточными закусками, которые, как сказал Яссим, назывались «мезе». Сьерра внимательно рассмотрела их одну за другой и сказала, что съест только кусок питы. «Предпочитаю рисковать только после съемок», – пошутила она. Мы с Лизой и Патриком без колебаний наполнили тарелки этой роскошью. Ресторан был переполнен. Я заметил, что среди посетителей почти одни мужчины; редкие женщины были в хиджабах. Лизу и Сьерру еще до поездки предупредили, что одеваться надо будет скромно, в одежду, закрывающую руки и ноги. Фоном звучала арабская музыка, подражавшая американскому хип-хопу. Яссим объяснил, что самые популярные ближневосточные певцы – это Хаитам Шейкер из Эмиратов и Маджид аль-Мухандис из Ирака. А вот иранская музыка тут не котируется, заметил он. В какой‐то момент заиграла всем известная песня 5 °Cent, и мы все расхохотались.
– В газетах пишут, что по всей стране идут протесты, – сказал Патрик Яссиму, пока официант нес главное блюдо. Веселье, царившее за нашим столом всего несколько секунд назад, тут же рассеялось.
– Это правда. Но я бы не сказал, что здесь есть о чем волноваться. Народ хочет больше власти, все следили за протестами в Египте и мечтают устроить то же самое у нас на Жемчужной площади.
– А Бахрейн – это же монархия, да? – спросила Лиза.
– Да. Проблема в том, что королевская семья – сунниты, а большинство местного населения – шииты. Друзья считают мой случай исключительным, потому что я работаю с правительством, несмотря на религиозную принадлежность; обычно парни вроде меня до таких высот не добираются.
Яссим меня поразил не только своим безупречным английским, но и открытостью. Он продолжал:
– Принять представителей «Доуп» здесь, в Бахрейне, – огромная честь для нас. Когда мне сказали, что вы приезжаете, я подумал, что вот она, новая страница истории!
– Конечно, – заговорил я. – Мы сами под большим впечатлением. Впервые модель в хиджабе появится на первой странице такого важного модного издания, как «Доуп».
У журнала были связи по всему мире; это я понял, как только мне предложили снимать в Бахрейне. В редакции целый отдел занимался международными связями; меньше чем за неделю они получили у правительства Бахрейна разрешение на съемку в Манаме. Нас только попросили прислать фото с одеждой, которую мы собирались использовать, чтобы правительство поняло, что ничего непристойного мы не планируем.
– Мы могли бы снимать в Эмиратах, – сказал мне редактор, – но в «Доуп» не любят проторенных дорог. К тому же в Бахрейне сейчас небольшие беспорядки, и это придаст истории остроты.
Легко ему наслаждаться остротой истории, посиживая себе в чистеньком нью-йоркском офисе, подумал я. А вот у нас эти небольшие беспорядки в Манаме вызывали тревогу.
После ужина мы пошли выпить по коктейлю в гостиничный бар. Яссим рассказал, что саудовцы в шутку «баром» называют сам Бахрейн и иногда приезжают в Манаму на выходные побаловаться алкоголем и – почему бы и нет – снять проституток; сам Бахрейн заработал репутацию младшего брата-бунтаря более крупной, строгой и религиозной Саудовской Аравии. Она была ответственной сестрой, особенно в том, что касалось политики, и Бахрейн до сих пор находился под влиянием династии Саудитов.
Вернувшись в номер, я позвал Патрика выпить по второму кругу.
– Ну и странный вечерок, – сказал я, открыл мини-бар и вытащил все, что в нем было: «Джек Дэниелс», «Абсолют», «Хосе Куэрво» и так далее. – Интересный тип этот Яссим.
– Да, он прекрасно олицетворяет эту безумную страну, – с сильным польским акцентом ответил Патрик и схватил протянутую мной бутылочку «Куэрво». Я знал, что он осушит ее одним глотком – и действительно, так он и сделал. – Самое удивительное, что для остальных стран Персидского залива Бахрейн – либеральная страна. Да уж, либеральная. Видел, как тут женщины ходят?
– Да, это все производит странное впечатление. Об архитектуре я даже не говорю. Ты как будто идешь по пустыне, а потом вдруг раз – и из земли торчит небоскреб, перед которым даже Эмпайр-Стейт-билдинг бледнеет.
– Я уверен, что ты сможешь передать всю эту эклектику на фото.
– Постараюсь.
Мы сидели и молчали, занятые каждый своим напитком. Патрик пил как сапожник, но никогда не напивался, а я, наоборот, опасался налегать на алкоголь – мысль об утрате контроля над собой приводила меня в ужас.
– Знаешь… я тут подумал… Говорят, что здесь свобода вероисповедания. Что можно быть иудеем и не скрываться. Но непонятно, насколько это правда. В интернете пишут, что тут есть маленькая еврейская община, в ней человек тридцать…
Патрик улыбнулся:
– И здесь, в Бахрейне, тебе захотелось заново припасть к еврейским корням?
– А почему нет? Я убежал от своей религии. А теперь, впервые в жизни, оказался в месте, где обязан скрывать, кто я. Достаточно перебраться через шоссе, перейти в Саудовскую Аравию – и я вне закона.
Я задумался об этом парадоксе: в Брайтоне я чувствовал себя атеистом, в Манаме оказался иудеем. В итоге я решил, что, может, я просто по природе своей бунтарь.
– И ты говоришь это гею, который вовсе не стремился в Персидский залив.
– Верно. А тебе что, не интересно, есть ли тут гей-клубы?
– Ну конечно, как раз перед Всемирным торговым центром висит здоровенная вывеска. Но нет, не пойду – их там так много, сложно выбрать… – пошутил он.
– Да нет, я серьезно. Не верю, что тут нет какого‐нибудь подпольного заведения для геев.
– Может, и есть. Но если власти его не могут найти, то куда уж мне. И в любом случае, я сюда работать приехал, а не принца из «Тысячи и одной ночи» искать.
Мы допили свои напитки. Патрик развалился в кресле, а я растянулся на огромной кровати.
– Удивительно: когда‐то у евреев и геев были общие враги, но это не мешает еврейским общинам дискриминировать, исключать, а то и прямо ненавидеть геев, – прошептал я какое‐то время спустя. У меня перед глазами возникло лицо Карми,
