Йозеф.
– Не знаю, как называется. В этой сказке я – принцесса в замке. И все погружено во мглу. Одну меня разбудили поцелуем. Теперь я знаю, тут есть замок, называется schloss. Только я не знаю, мой ли это замок. Просто я помню сказку, и, кажется, это все-таки сказка обо мне.
– Она говорит о «Спящей красавице», – объяснил Йозеф.
Лесорубы закивали. Мститель улыбнулся, припоминая. Он и смеялся, и восторгался одновременно.
– Тогда мы будем звать тебя Принцесса, – решил Йозеф. – Принцесса Шиповничек, как в сказке.
Но он сказал это по-польски: Кшенжничка.
«Ein tag – ein tausend» (продолжал он). Через много лет Йозеф услышал эти слова от своего друга, ксендза из Хелмно. Так говорили охранники друг другу и жителям города: «Ein tag – ein tausend». Один день – одна тысяча. Количество убитых. Все по расписанию.
Йозеф и его товарищи спасли одну жизнь. Одну из тысячи. Они знали: шансов еще на одну почти нет. И даже пытаться – страшно опасно.
– Мы должны ее увести, – сказал Йозеф. – Найти ей одежду. Обувь. Нормальную еду.
– Хорошо бы кислород, – добавил Мститель.
Достать одежду, обувь и еду было еще возможно. Что же касается кислорода, она могла дышать воздухом. Все это понимали. Они питались грибами и ягодами, собирали травы, в которых лесорубы отлично разбирались; ловили рыбу в Нареве, но ели ее сырой – и все из-за того, что боялись развести костер. Одежда истрепалась, обувь разваливалась. Йозеф вспомнил, как подарил слуге ботинки, которые ему не подошли. Что бы только он сейчас ни отдал за эти ботинки! Ему снились пирожные с кремом – они с Аланом ели их в Париже. Или в Вене. Или в Берлине. Он не помнил точно где. Ему не снился Алан, только пирожные. Как-то он проснулся от воображаемого запаха кофе.
– Сперва еда, – решил Йозеф. – Обувь потом.
Он удивился, что все с ним согласились, будто ждали его слова. После того, как он буквально вдохнул в девушку жизнь и дал ей имя, его положение в отряде изменилось, и теперь на него смотрели как на командира. Это и радовало – и нет.
– И мы должны об этом рассказать. О фургонах и о лагере должны узнать все.
Он и не догадывался, что о Хелмно уже все известно, и не по слухам из гетто. Польское подполье узнало о лагере от одного из двух сумевших сбежать и передало его показания Польскому правительству в изгнании. Он и не догадывался, что уже в июне все, и в деталях, было известно даже в Лондоне. Он лишь понимал, что товарищи с ним согласны и одобрительно кивают. Последним кивнул Мститель. Не один Йозеф, все заметили, что мальчик глаз с девушки не сводит.
Они передвигались только ночью. В самых труднопроходимых местах Мститель молча подхватывал босую девушку на руки, чтобы та не поранилась, и никому другому помогать не позволял. И она, казалось, ждет только его прикосновений, его объятий, даже не смущаясь, что рубашка едва прикрывает бедра.
В излучине девушке устроили помывку. Дуб, Ясень, Береза и Рябина расположились в полукилометре выше по течению, Лесовал, Ребе и Йозеф – в полукилометре ниже. Где был Мститель, никто толком не понял. Утром они увидели, какими пышными и чистыми стали ее рыжие волосы, как засияло лицо. Царапины на лице и шее начали заживать, теперь это были просто три красных полоски, а розовые пятна от отравления газом уступили место естественному румянцу.
Через три ночи они добрались до одной из партизанских групп. Йозеф, Лесовал и мальчик отвели Принцессу к руководителям отряда и рассказали обо всем, чему были свидетелями. Партизаны одобрили прозвище девушки – прозвища были у всех. Ей нашли одежду: домотканую юбку, блузку, ботинки всего на два размера больше, чем надо. Она набила носки тряпками, чтобы башмаки не спадали.
– Мы можем отослать ее в спокойное место, – заявил невысокий человек в круглых очках.
Девушка схватила Мстителя за руку.
– Мне некуда идти. Я никому не нужна. – Она обращалась ко всем, но смотрела на Мстителя. – Не надо меня отсылать. Возьмите меня с собой. Возьмите меня!
Йозеф вспомнил, как говорил то же самое, когда еще ощущал себя щепкой, плывущей по течению. Его глаза горели от непролитых слез. Он обнял девушку за плечи, другую руку непроизвольно положил Мстителю на плечо. Постарался сделать вид, что так и надо.
– Мы позаботимся о ней, – сказал Йозеф. – Теперь мы – ее семья.
Вот так она и осталась в отряде. Ей нашли ружье, которое она не умела правильно держать, и нож, которым она орудовала, будто разделывала курицу. Девушка была беспечной и бесстрашной, ведь прошлое на нее не давило. Частенько, когда отряд оказывался в самой глубине леса, она начинала вполголоса напевать. Слова песенок она все-таки помнила. Одна колыбельная совершенно очаровала Йозефа. С его способностью к языкам он легко запомнил слова:
Шлоф, же мире шон Янкеле…
Янкеле, черные глазки закрой.
Спи, и увидишь сны.
Выросли зубки, теперь ты большой,
Песенки не нужны.
– У тебя будет много больших красивых черноглазых сыновей, – сказал ей Йозеф, когда она допела эту песню.
– А ты держись от них подальше, – дерзко ответила она. Взяла его за руку и улыбнулась, чтобы он не обиделся. Как она догадалась? Но спрашивать он не стал.
* * *
Отряд решил не возвращаться в Хелмно, это было и бессмысленно, и крайне опасно. Они присоединились к другим партизанам. Рейды, рельсы, склады – снова и снова. Они партизанили в польских лесах больше года: каждые несколько недель возникали ниоткуда, атаковали одну маленькую цель за другой, потом исчезали за деревьями, отступали далеко, в самую глушь. Они потеряли очень мало людей, разве что от гриппа или не столь уж частых приступов отчаяния. Зато многих из этого партизанского отряда удалось тайными путями переправить на свободу.
Однажды Лесовал подошел к Йозефу, чтобы поговорить наедине.
– Мы с Ребе, – начал он не спеша, – побеседовали.
Йозеф ничего на это не ответил, он знал, что это значит, – Ребе говорил, а Лесовал слушал.
– Мы считаем, этого недостаточно. – Он махнул рукой в сторону леса, но Йозеф понимал, что речь не о деревьях. – Рельсы, склады, склады, рельсы, все это хорошо и очень важно. Но после того, что мы видели на том поле, это мелочи. Мы сосчитали. Один год, одна тысяча в день. В Польше не
