За тыном что-то мелькнуло, потом скрипнули воротца, и кто-то вошел в сад. Константин Иванович встрепенулся и увидел, что к нему приближаются две мужицкие фигуры, еще неясные за кустами.
– - Где он, питерский-то? -- раздался сильный сочный голос -- Приехал да в кусты; нет, брат, у нас так не водится, а ты выходи нарузь да говори: я никого не боюсь.
Мельников по голосу узнал Харитона Машистого, товарища Мельникова по купленной земле. Он был высокий, с прямо сидящей головой, на загорелом лице его под высоким лбом светились умные, думающие глаза. Ему было за сорок, но ни в черной продолговатой бороде, ни на голове еще не было седых волос. За Машистым шел Протасов. Протасов улыбался, и по этой улыбке Мельников догадался, что это он после давешней встречи известил Машистого о его приезде и привел сюда.
– - Здорово, с благополучным прибытием! -- добавил Машистый, подойдя вплоть к Константину Ивановичу и крепко пожимая ему руку.
– - Спасибо, -- ответил Константин Иванович. -- Как вы тут живете?
– - Все трое подошли к лежавшему у изгороди столбу, на котором Иван Егоров отбивал косы, и стали усаживаться.
– - Да у нас тут какая жизнь! Вот как у вас там? У вас там дума.
Колька с Манькой тоже подошли к столбу и, увидавши голубые глазки какой-то травы, припали к ним. Константин Иванович хотел было послать их домой, но, заметив, что они увлеклись разглядыванием цветов, решил ничего им не говорить.
– - Дума что у нас, что у вас.
– - А к вам все-таки ближе, небось кто-нибудь из членов и в магазин заходит.
– - Покупатели нам все равны.
– - Как же так? Они не кто-нибудь. Тоже небось за нашего брата работников. Мы здесь ломаем, а они потеют.
– - Эх, думушка-дума, никак ты нас поднадула, какой уж раз собирается, а ничего у нас не меняется! -- вздохнув, проговорил Протасов.
– - А ты думал -- от думы хлеб лучше станет родиться?.. Хлеб родится от погоды, а не от думы.
– - Не хлеб… а думали, что она нам даст, что мягче хлеба… Мы ждали от нее земли да воли, а выходит -- не проси ничего боле…
Протасов сдержал новый вздох и полез в карман за табаком. Он был двухдушник. У него была старуха мать, жена и трое детей. Жил он от одной земли, на сторону отлучиться не мог. Земли ему не хватало, и он или снимал у кого-нибудь пустые полосы, или брал угол у Машистого, Мельниковых или еще у кого из многоземельных.
Машистый был одинокий, жил вдвоем с женою, зимою он, кроме того, столярничал; он не бедствовал, может быть, поэтому и не понимал постоянного беспокойства Протасова
– - Землю-то она нам дала, -- спокойно и уверенно сказал Машистый.
– - Где она дала-то?
– - В миру. Нужна она тебе -- бери да вырезай.
– - Мне не от мира нужно-то, а от других.
– - Ты сперва научись с мирской справляться.
– - Я справляюсь.
– - Справляешься, а по чужим полосам таскаешься. Зачем же это?
– - А что ж я сделаю, когда свое поле, что мне надо, не дает?..
– - А ты добейся, чтобы давало. Вот в этом-то вся и загвоздка. Одни из коровы одно молоко берут, а другие и молоко берут, и на этой же корове это молоко на рынок везут.
– - С одного вола две шкуры не сдерешь.
– - Три можно, а не то что две, -- убежденно проговорил Машистый. -- Ты думаешь, тебя большое поле прокормит? Коли ума не приложишь, и на большой земле зубами на щелкаешься, а с прилежностью и малое больше даст..
– - На малом не развернешься.
– - Еще как развернешься-то! Был бы разум да старанье. Поглядите на усадьбы-то: вон у других на таком же добре одна трава растет, а у Константина Ивановича чего хочешь. Ишь, и смородина, и клубничка, и огурчик. А это чего стоит-то? Вон какая полоска, а с ней на всю семью добра хватит. Собери ты свою землю в одно место да постарайся над нею, она тебе так же, как усадьба, отплатит.
– - Наши земли и в одно место соберешь -- не воскреснешь. Достанутся пустыри да межи -- совсем останешься без ежи.
– - Усдобишь. Усдобишь пожирней -- все сравняется. Будет, как господская.
– - Над господской землей наши отцы да деды старались.
– - Отцы да деды над чужой старались, а мы будем на своей. А то как рыба на песке бьемся, а к воде не подберемся.
Протасов затянулся цигаркой и замолчал, а Машистый обратился к Константину Ивановичу и стал дальше расспрашивать его о петербургских делах -- надолго ль он приехал. Мельников сказал, чем главным образом был вызван его приезд.
– - Слышал, слышал! -- сказал Машистый. -- Вот как люди добрые дела делают, а ты, -- обратился он снова к Протасову, -- от думы земли ждешь. Ты бы сам не зевал, вроде как Андрей Егоров, с своего же коня да долой посреди дня!
I V
Протасов бросил окурок в траву, поднял глаза и равнодушно проговорил:
– - Это дело известное. У нас примера не было, чтобы кто своими руками хорошего житья добился, а таким-то порядком сколько хошь.
– - Да, начинаются дела, -- вздохнув, вымолвил Машистый. -- Из овечьего стада еще волков не выходило, а из мужицкого уж появляются. Вот твой дядя. Теперь еще Восьмаков.
Константин Иванович вспомнил Восьмакова. Он был старше его, жил прежде в Москве молодцом в рыбной лавке. Раз его послали на вокзал выкупить товар и дали ему четыреста рублей денег. Деньги его соблазнили, и он объявил, что потерял их; хозяин заявил полиции, молодца отправили в сыскное, и после этого деньги нашлись. Восьмакова посадили в тюрьму, и когда выпустили, он не стал жить больше в Москве, вернулся в деревню и взялся за крестьянство. Хозяин из него вышел плохой; вел он себя пока незаметно. У него было три сына; двух он отправил в Москву, и третий жил при нем в деревне.
– - А что ж Восьмаков, он разве что? -- спросил Мельников.
– - Тоже мироедом становится; пока ребята росли да вошь кусала -- был тише воды, а теперь вшей стряхнул маленько -- гляди-ка, как нос дерет: над всем миром большину взять хочет.
– - Да он и порядков-то деревенских не знает, -- удивился Константин Иванович.
– - Порядков не знает, а на сходке орет во всю ивановскую. И где свою пользу увидит -- в лепешку расшибется, а своего добьется.
– - У нас на всем миру так пошло, -- заговорил опять Протасов, -- всякий думает не как лучше, а как слаще. У каждого стала одна забота -- как бы повернуть краюшку к себе мякишем, а другой хоть зубы поломай…
– - Слабнуть народ стал.
– - Не слабнуть, а крепнуть… только крепость-то эта идет на худые дела. Поджил мужик стройку, надо перетрясать, а он под нее красного петуха. Дескать, пожар стройки не портит. У него-то не испортит, а соседу-то будет каково? Али теперь, с этой собственностью: другой покупает, всю семью по миру пускает, а ему и горя мало.
– - Своя рубашка к телу ближе, -- заметил Машистый.
– - Известно, -- согласился Протасов, -- только мы в училище ходили, нам хорошие истории читали, старались нас выучить не рубашку на теле держать, а душу не потерять. Для того нам мозги-то прочищали, чтобы нам друг друг душить?
– - Друг друга душат и неученые.
– - Неученый хоть меньше сделает -- от него ни путного, ни беспутного.
– - Ну, тоже не скажи. Ты думаешь, кто темен -- он ни туда ни сюда; раскуси-ка его хорошенько, ан и ошибаешься. Попробуй-ка подбей наших стариков вон Бержеловое болото высушить? ан и не подобьешь. Всем от этого польза, а они не пойдут. А помани Пряников косить за вино, найдутся охотники?
– - Найдутся.
– - Стало быть, они разбираются. Идут туда, где сейчас по губам помажут.
– - Это оттого, что на хорошее дело-то мало зовут.
– - Оттого мало и зовут, что знают, никто не пойдет и никто хорошего слушать не будет, а Восьмакова с Пряниковым послушают.
– - Стало быть, не все ладно у нас в деревне? -- спросил Константин Иванович.
– - В деревне никогда ладно не было, да и быть не может, опять заговорил Машистый. -- Какой тут может быть лад? У вас, в Питере али в Москве, каждый знает, что ему делать и что за свое дело ожидать. В такие-то часы на работу идет, в такие-то на обед, тогда-то получка, а тогда-то праздник, а мы никогда ничего не знаем. Ты думаешь ехать пахать, а тебя гонят по дороге заплатки латать. Ты собрался косить, ан, глядь, дождик моросит. Осенью какая зелень -- сила, думаешь -- вот с хлебом будешь, а пришла весна -- вместо ржи-то синюшник растет.
– - Это всегда так велось, нужно бы привыкнуть.
– - Плохая привычка, когда на каждом шагу закавычка. Никогда путем думки не соберешь: ты задумал об одном, а тебя высадит на другое, вот и ходишь весь век с разинутым ртом.
– - Вы с разинутым ртом ходите оттого, что у вас дышать свободно, -- проговорил Константин Иванович. -- Ишь какая благодать; что ни дыши -- еще хочется!
– - Дышать-то у нас есть чем, -- усмехнулся Протасов, -- вот только иной раз, что жуют, не хватает.
– - Как так не хватает, когда вашими трудами другие кормятся!
– - Другие-то наше едят, а мы на них только поглядываем. И вы считаете, что нам жить хорошо, а мы думаем -- вам не плохо.
– - Вот ты и разберись, -- вдруг засмеялся Машистый, -- не пришлось бы на веревке тянуться, чья сильней. Так как же теперь быть-то? Мы пришли к питерскому, думали -- с него по случаю приезда щетинку сорвать, а никак приходится нам его в чайную-то вести да из своего кошелька угощать.
