Малеевка
6 августа
АТЛАНТИДА
Евгению Витковскому
Эльзевиры, альды и альдины... Неприкосновеннейший запас. Между тем куски разбитой льдины далее и далее от нас. Уплывают... Тают... Уж из вида скрылась, растворилась в никуда книжная, in quarto, Атлантида. Талая холодная вода. Только есть пока что ледоловы, собиратели последних льдин, знатоки, первопроходцы слова, мальчики в коронах из седин. Только попадаются порою раритеты и стихов, и душ... Мне б хотелось, я от вас не скрою, покорить словесный Гиндукуш. Не смогу? Ну что ж... Прозеван гений, но зато - хоть чуточку чудак... Но зато знакомец есть, Евгений, он голландский знает, друг собак. Благовонья теплит и не курит. Курит за троих его гарем, состоящий из московских гурий, как бы написал Морис Карем. У него есть ксерокс и компьютер, принтер, не считая двух машин (двух машинок). ...Кальвин или Лютер насчитали б сотню чертовщин. Я же позавидую немного памяти накачанной его... Языкам... Хотя одна дорога нас столкнула, только и всего. Только без его поддержки вряд ли я б стихи гигантов перевел... Книжный нас объединил фарватер, времени счастливый произвол. Впрочем, хватит. Лесть - такая гнида, все опошлит, все осеменит... Медленней спускайся, Атлантида. Твой народ недаром знаменит. Знать, разносторонние таланты. Гаснет свет, но вот другой возник. Книгочеи - сущие атланты, пирамиды выстроят из книг. И пускай куски разбитой льдины далее и далее от нас... Эльзевиры, альды и альдины... Неприкосновеннейший запас.
16 августа
СЛЮНИ АПОЛЛОНА
В доме Шехтеля - посольство Уругвая... Там однажды мне привиделась нагая то ли нимфа, то ль дриада, то ль русалка... Я впотьмах не разглядел, и очень жалко, что не знаю, когда выдастся мгновенье, чтобы снова заглянуть в стихотворенье, где дом Шехтеля стоит, ни шагу с места в ожиданье большевистского ареста (и такое было чудное мгновенье...) Корвалолом заглушив сердцебиенье, боль зубную чистым спиртом заглушая, я мечтаю снова диву Уругвая встретить в сумерках, мне даже знать не надо, кто она: русалка, нимфа иль дриада. ...Лишь бы вновь ко мне тянулись ветки-руки, лишь бы взгляд мелькнул, мои уменьшив муки, и луна светила, видеть помогая, как танцует красота любви нагая в тихом дворике закрытого посольства, проявляя на мгновенье хлебосольство, утоляя мой порыв... Какое чудо знать, что может просочиться из-под спуда низких истин влага выдумки, живая родниковая вода... Из Уругвая привезли ее? Я думаю: едва ли, ни к чему чужим аршином мерить дали, ни к чему черпать чужую воду ситом, чужестранца убеждая сном забытым, сном неясным, чуть мерцающим, как блики расшалившейся луны, чьи ласки дики... "Это я-то чужестранец?" - я подумал, и мгновенно из-под арки ветер дунул, ветер злобный, обдирающий одежды и в пандан мои последние надежды... Огляделся я, очнулся, нет русалки или нимфы, иль дриады... Лишь вразвалку ходит двориком обычная ворона... Вот тебе, поэт, подарок Аполлона! Вот тебе, мой друг, сегодняшняя муза! Был ты жителем Советского Союза, а сейчас глядишь, страны не узнавая, на пустынное посольство Уругвая. Ночь, хоть выколи глаза, как пел ты в песне днем ли, ночью ль, пробегаючи по Пресне, повторяя с постоянством попугая, как пленительны мартышки Уругвая. Первокурсником, очкариком, салагой, вечно с книжкою под мышкой, не со шпагой. А с чего тогда подался в Дон-Кихоты, если драться с ветряками нет охоты? Ветер времени порывистый и резкий режет память на короткие отрезки, режет яростно, ему совсем не жалко то ли нимфу, то ль дриаду, то ль русалку, и меня, уже беззубого, кромсает и во дворик лунодольками бросает... Подбирай скорей, ворона, эту падаль, а чего тебе иной кормежки надо ль, клюй да клюй себе уже не понарошку, попривыкнешь и зажалуешь кормежку. Я мечтал когда-то в детстве: великаном буду я и Прометеем, может, стану... Что ж, увы, не вышло что-то в Прометеи, медным тазом принакрылись все затеи, и луна сейчас сияет медным тазом, как циклоп своим последним третьим глазом... Что не стал я Прометеем эка вона, клюет печень не орел мне, а ворона... Зарастает ночью мясом диким печень, ну а днем опять по-новой, дескать, нечем заслониться, руки связаны, придурок, жизнь сгорела, как табак, соси окурок, едкий дым пускай расхлябанным хлебалом... Что ж, порой покуришь, выпьешь... И навалом снова радости, и ты как прежде молод, утолив души бессонной блажь и голод... Огляделся я, очнулся - мрак и морось, нет луны и даже ветви мерзнут порознь, и, увы, давно исчезла стервь нагая, то ли нимфа, то ли блядь из Уругвая... Я стою, держусь руками за решетку, ноги сами то и дело бьют чечетку, а на плешь мою, как слюни Аполлона, что-то скользкое оставила ворона.
5 сентября
1 Жизнь коротка (лат.).
