* * *
"Крутоярь кабы не светит, эк тебя размежевало, пояливай..." "Эд, соберись, Эд. Не пропадай! Ты нужен себе, Эд!!! Проснись!!!" Когда я открыл глаза, то узрел где-то очень высоко над собой странную вещь: о, ч-черт!, это был потолок моей комнаты. Я знал о нем ровно столько, сколько следует знать о потолке. Но моя точка зрения на этот предмет зыбко качалась в рамках восприятия, вызывая непередаваемые ощущения новизны любого предмета, на который я направлял взгляд, как лазерный луч, поворачивая его со скрипом, шаря им по потолку, стенам, пространству комнаты, следя за плавающими в восхитительной тишине глыбами пылинок, пронизанных солнечным светом. Потолок привычно приблизился из невообразимой дали разделяющего нас с ним расстояния, оформился, и вот я окончательно проснулся, ощутил тело, вздохнул и рывком сел, отбросив одеяло. Болела шея. О, Боже!.. Я вспомнил все, схватился за виски. Значит голову мне все-таки не отрезали? Да вот она, родимая, не волнуйся. Я вперил взгляд в зеркало, созерцая испуганное измученное существо, сидящее на раскладушке. Такое жалкое, голодное, ожидающее в любой момент худшего, что можно было бы вообразить. Но, несмотря ни на что, непобедимо живое. И еще,.. еще жаждущее. Когда я впервые почувствовал жажду? Я задумался, и рука с бритвенным станком замерла в воздухе на полпути к щеке. Всегда так: если уж ударялся в воспоминания, то забывал обо всем на свете. А вспомнить было что... Хотя бы вот этот могильный пряник, с жженого распад, где вывел смерть на середину, в небо... О, ч-ч-черт! Что за бред! Я шарахнулся в сторону, отбросив к стене незнакомый враждебный предмет, звонко звякнувший о кафельный пол, подпрыгнул и... узнал свой станок, которым я брился миллиард лет назад в одном из миров распада. Тихо сполз по стене, обессиленный страхом. Дремучий лес ассоциаций. Цветок, манок, станок. Отвратительный вид его никелированной ручки и хищно выглядывающих из пазов лезвий приводил в содрогание. Спокойно, солдат! Возьми себя в руки! Встать! Утри сопли! Ну же, Эд! Встряхнись! Эх, если бы знать, "куда" и в "когда" возвращаться. А, впрочем, нужно ли? Какое мне дело до того, что я уже пережил. Главная проблема - избежать рассеяния. Там, на Земле, было легче. Там лишь одна бесконечность - космоса. И некоторых она даже влекла; наивные... Я отдал себя воспоминаниям, приятно расслабился на полу ванной комнаты. Вспомнил ее... -Как, ты не любишь смотреть на звезды? Но глянь, Эд, ведь там бескрайность. Это так... так захватывающе! - говорила она полушепотом, прижимаясь ко мне теплыми бедрами, щекоча мне лоб травинкой (июльские ночи в лугах были удивительны своей щемящей неповторимостью), глядела изумленно в мои бесцветные зрачки и снова переводила взгляд в пучину неба. - Ты не хочешь туда? - Нет, видишь ли, я совсем не горю желанием совершать бесцельные поступки, влекущие за собой... ой, перестань! - и я смеялся, шутливо отбиваясь от ее воинственных ласк и предпринимая более-менее удачные контратаки. Потом она, устав от возни и смеха, садилась в высокой, по колено, траве, задумчиво глядя на меня склонив голову и подперев кулаком щеку, и счастье тревожно пульсировало в ней розовыми прожилками, и было это ненадолго, как и все, что они делали на своем участке звездных просторов. А мне оставалось томительное ожидание конца... лишь одного из путешествий... маленького муравья на берегу ручья. - Сэм говорит, что ты скучный и ограниченный, слабый и т.д., и Камю подтверждает, что ни разу не встречал настолько полно воплотившего в себе столько недостатков человека... А я им не верю. Хотя сама порой удивляюсь пустоте твоего взгляда и безликости твоих действий. О, ты знаешь, я постоянно в разладе с собой. Иногда просто мысль: Лада, что ты с ним нянчишься!.. А все-таки ты загадочный... Мне кажется, что такими были североморские бродяги... Или... - и она надолго замолкала. Она не могла вместить того, что была уже умершей. Долговременное лакомство смерти. Я же, словно грибник, видящий, но не обладающий властью действия, мог лишь созерцать этот образчик распада, такой совершенный и такой ненужный. Я, в избытке имеющий то, что было верхом ее мечтаний, тяготящийся тем и боящийся того, за обладание чем она не задумываясь отдала бы жизнь. За секунду созерцания чего она расплачивалась бы годами беспробудной тоски, неизбывной печали - верного стража памяти... Что вело нас сквозь победы пылкие и убогие, на совершение подвигов куцых и бесчестных, в тесное колесо оркестровых буден дневного освещения? И властвующие над вечностью перерывы на обед. Уж лучше играть свою роль. И я ничего не говорил ей о ней, и она знала лишь то, что надлежало знать развитой девятнадцатилетней девушке. Да и что я мог сказать. Я слишком хорошо играл свою роль, настолько хорошо, что стал тем, кого играл. И вдруг она произнесла ключевые слова.., я не знаю, возможно обстоятельства сложились не так, что-то передернулось. Но она не должна была этого говорить. Это было верхом несообразности, это ни с чем не входило во взаимодействие, но это прозвучало. - Возьми меня с собой. - произнесла она тихо. И все бы было хорошо, опусти она глаза, либо отвернись. Но какая муха ее укусила: она глядела на меня в упор, не мигая, уж и не знаю чего ожидая от своих слов. Не было никакой возможности нейтрализовать действие ее судьбы, и, посмеиваясь над своими будущими воспоминаниями героики происходящего, плохо представляя себе последствия своей беспечности, я безрассудно и безмятежно вошел в поток событий незапланированных, горячих, режущих действительность на радужные ломтики искрящихся жизнью поступков, играющих в рабов рутины. Я сказал: - Подними станок с кафельного пола и добрей мою правую щеку, и ты войдешь в то, ключи от чего теряются в веках и сказания о чем Медичи хранила в своем ларце до прихода Александра. Она резко отшатнулась, всколыхнув луговые травы, вскочила, попятилась назад и уперлась спиной, затылком и ладонями в стену ванной, еще не веря пальцам, явственно ощущающим холодный кафель стен, и глазам, взгляд которых блуждал по тесному незнакомому помещению, пока, наконец, под тяжестью ответственности не опустился к полу и не оказался вдруг прикован к маленькому чуду, предвестнику катаклизмов, Его Хромированному Величеству - бритвенному станку. Я еще успел почуять несоответствие наших представлений относительно происходящего, но на выбор действительности у меня уже времени не было. Я бросился к ней, рискуя получить ногой в живот либо кулаком в глаз, крепко обхватил за талию и прижал к себе как можно крепче, игнорируя ее отчаянные попытки освободиться, крики о помощи, угрозы и мольбы. Мощнейший порыв ветра швырнул мне в лицо ее роскошные волосы, которые забились мне в рот, в нос, в глаза, и несколько секунд я ничего не ощущал, кроме ее напряженного дыхания, ее гибкого тела, с которым я должен был во что бы то ни стало совладать, иначе... "Иначе" не было. Здесь не случалось альтернатив. Когда же ветер утих, и мне удалось отдышаться и, наконец, прозреть, первым, что я увидел, были ее глаза, полные... можно ли выразить словами взгляд, в котором одновременно присутствуют в сильнейшей концентрации ужас, восторг, недоумение и равнодушие. Ужас ситуации, восторг вырвавшегося из принципов восприятия, недоумение начинающего жить и равнодушие потерявшего надежду на возвращение. И тут в озарении я понял: теперь в бескрайности я не один.
* * *
Мы бежали под жарким солнцем уже двадцатую милю. Наконец я тряхнул оранжевой гривой, облизнул сухой нос и мощные белоснежные клыки и устало лег у алтареподобного камня, зорко оглядывая окрестности желтым зрачком. Она присела рядом и принялась зализывать воспаленную рану на боку. То, что мы были вместе, искривляло линии судьбы и вносило в запланированность проявления великолепную непредсказуемость, чреватую какими угодно неожиданностями, вплоть до возникновения нового Сущего. Но для нас, блуждающих по пустыне в поисках добычи, все это было еще далеко впереди. И бритвенный станок еще лежал куском необработанной руды на краю ущелья безымянной реки, блестя вкраплениями слюды в свете местной звезды.
* * *
- Почему мы так глубоко храним свои звезды? - Я привык к тому, что вы не имеете цели жизни... А, впрочем, давай попробуем. Ты счастлива и в несчастье, не так ли?.. Держи. Возникло движение. Оно не препятствовало недвижимости в зияющей наполненности протяженности, и все было невероятно обильным, теплым и нежным. - Как взгляд матери на спящего младенца. - Да, притягательней не сыскать. - Я никак не могу привыкнуть к тому, что неудачных попыток просто не бывает. - Закон альтернатив... - он не мог оторвать взгляд от рождающегося. - А как же закон отсутствия законов? - Как и все остальное. - он, наконец, оторвался от созерцания, шаловливо сверкнул невыразительным взглядом без глаз, в глубине которого лишь с десяток звезд совершали хоровод открытий, одарил ее улыбкой без лица, отвернулся, замер вокруг себя и вдруг пенным валом стремительного воплощения унесся к границам проявленного. Она тихо наблюдала. - Почему тебя так влечет к телесному? - она уже знала ответ, но пока еще в знаках Девяти. - Ты открыла для меня простор, дала мне интенсивность, сломала то, что должно было быть, ввела в вертикальность пребывания, когда все сразу, но ничему нет места. И ты не устаешь учить меня вопросам. Что же я еще могу ответить. Ты для меня - все. Я преклоняюсь, всегда уникально, всегда по-новому, всегда перед всем, где ты. Я вижу водопад открытий. Но нет мне места навсегда, а лишь на время. И беда играет с болью... О, видишь, мир уже готов, я тоже. Дай руку. Они вплавились гармоничной структурой в недавно созданное вечное и улеглись двумя булыжниками неизвестного металлосодержащего минерала на краю ущелья неназванного мира. Через два миллиарда лет он, блеснув вкраплениями слюды в свете звезды, умчался вниз по склону, сдвинутый с места первым движением жизни возникшего некогда мира, воплощенным в виде обросшего оранжевой шерстью шестилапого хищника, коему еще ох как далеко было до квантовой физики. Животное замерло, прислушиваясь к стуку катящегося вниз камня, пока тот не плюхнулся в реку, затем повертело головой и затрусило прочь к группе кустов, росших неподалеку. - Ну вот, ты видишь? Мы снова разлучены. - Да, великолепно. Я пью до дна всю горечь одиночества; о, я унесена в пределе славы в бездну несознания... о... я себя забыла... да... я тебя забыла. Я хочу спать... о, мой бессмертный гений... я слышу лишь дыханье тьмы и эхо отдаленных революций... Я тихо пребываю вне себя. Кто я?.. - Ты - я! Иди, карабкайся... - ... я сплю. Я слышу лишь дыханье тьмы и вижу мрак, себя забыла я. - Отлично. Так разверни ж пространство проявления, пробей дыру в скале, гори, строй, рушь, коль это неминуемо, умри, чтоб возродиться, показав пример неистовства блаженства.
