Домик и в самом деле чем-то напоминает бункер: приземистый, с плоской крышей, единственное окно глухо прикрыто жалюзи. В косяке стальной двери -светящийся электронный зрачок. Я поискал глазами кнопку и не нашел. В голове снова мелькнуло: ногой по двери и резким махом гранату... Но ведь сейчас не январь сорок второго, а май шестьдесят девятого, и я не под Мценском, а в штате Вирджиния, в городе Арлингтоне, у дома ь 2507, на улице Норт Франклин Роуд.
Таким образом, тактическая инициатива оставалась за ними: захотят -откроют дверь, захотят -- не откроют. Они ведь .здесь дома, а я чужой, война давно закончилась, и через плечо у меня не автомат, а портативный репортерский магнитофон.
Дверь открывается неожиданно. На пороге вырастает эсэсовец. На рукаве -- свастика. На ремне -- пистолет. Значок со свастикой над нагрудным карманом. Высокий. Голубоглазый. Белокурый...
Какое-то время мы молча смотрим Друг на Друга. Где я видел его? Под Мценском? Под Моздоком? Или в Донбассе? Футы, наваждение! Конечно, я видел не его, он еще слишком молод. Я видел подобных ему.
Он обшаривает меня взглядом своих холодных глаз, поправляет кобуру пистолета на ремне и спрашивает:
-- Чем могу быть полезным, сэр?
-- Корреспондент "Правды" хотел бы поговорить с кем-нибудь из руководителей партии,-- отвечаю я.
В глазах его я улавливаю растерянность. Он нерешительно пропускает меня в комнату. На стене огромный портрет Гитлера. По бокам -- портреты поменьше; Дорджа Рокуэлла, бывшего местного "фюрера", убитого два года назад одним из своих же штурмовиков, и нынешнего "фюрера" Мэтта Келя. На Другой стене -- юбилейный отрывной календарь с портретом Гитлера. Под портретом подпись: "80-летие фюрера, 50-летие нашего движения, 10-летие национал-социалистической белой партии США".
На диване корчится какой-то парень в разорванной рубахе с пятнами крови. На лбу кровавая рана, глаз заплыл, нос распух. Двое эсэсовцев прикладывают к ране салфетки и кубики льда. Парень подвывает от боли и стучит ногами.
-- Так вы из "Правды"? -- переспрашивает меня белокурый.
Он снимает трубку телефона, нажимает кнопку и, отвернувшись, вполголоса кому-то докладывает.
Появляется еще один, в штатском. Лет тридцати пяти. В роговых очках. Стрижен под ежик -- излюбленный фасон американский военных. Представляется:
-- Директор отдела информации и пропаганды доктор Уильям Пирс.
И снова молчаливый поединок. Наши взгляды перекрещиваются, как шпаги. За стеклами его очков я читаю: "Вместо интервью я бы с удовольствием поставил тебя к стенке".
"Ты боишься меня,-- отвечаю я ему взглядом.-- В конце концов мне наплевать на то, будешь ты со мной разговаривать или не будешь. Я не парламентарий с белым флагом. Но, откровенно говоря, я хотел бы получить интервью, чтобы рассказать в "Правде" об американских фашистах".
-- Есть политические деятели, которые пытаются уверить человечество, что фашизма будто бы больше нет, что фашизм мертв. К сожалению, находятся люди, которые наивно верят этому.
Последние две фразы я говорю вслух. И, кажется, я попадаю в точку. Доктор Геббельс (опять наваждение!)--не Геббельс, конечно, а доктор Пирс -возмущен: "Это мы-то мертвы?!"
-- Но о вас так редко пишут в американских газетах,-- сыплю я соль на рану Пирса.
Он приглашает меня в свой кабинет. Он полон решимости убедить меня в том, что фашизм жив.
Маленькая комната. Окно закрыто тяжелыми зелеными занавесями. Стеллажи с книгами. В глазах рябит от свастик на корешках и обложках. На стене портрет генерала в ушанке и меховой шубе.
-- Командир дивизии СС "Адольф Гитлер" генерал Дитрих,-- поясняет Пирс.-- Снимок сделан на Восточном фронте.
-- В России?
-- В России.
-- Почему именно портрет Дитриха вы избрали для своего кабинета?
-- О, у него нам, молодым, есть чему поучиться.
-- Чему поучиться? Ведь в России его здорово побили.
Доктор Пирс делает вид, что не расслышал. Он усаживается за стол и начинает лекцию. У него явно профессорские интонации. Еще несколько лет тому назад он читал лекции по физике студентам Орегонского университета.
Я прошу разрешения включить мой магнитофон.
-- Пожалуйста,--неожиданно по-русски, хотя и с акцентом, говорит Пирс. И, заметив мое удивление, добавляет: -- Простите, но я еще плохо говорю на русский язык.
Мне кажется, что теперь я окончательно понял, почему в его кабинете висит портрет Дитриха, сделанный на русском фронте.
-- Мы прямые наследники Гитлера,-- говорит Пирс,-- хотя у нас есть свои, чисто американские, национальные цели. В фундаменте нашей философии и практики--философия и практика Адольфа Гитлера.
Все это мне известно, но я терпеливо слушаю. И терпение мое вознаграждается.
-- Несколько лет тому назад,-- рассказывает Пирс,-- на съезде в английском городе Котсуолде было создано всемирное объединение национал-социалистов. На учредительном съезде присутствовали нацисты из США, Англии, ФРГ, Австрии, Франции, Ирландии и Бельгии. Сейчас эта организация объединяет партии и группы фашистов уже из 25 стран. Штаб-квартира объединения -- здесь, в штате Вирджиния, в Соединенных Штатах Америки. А доктор Пирс, ваш покорный слуга,-- генеральный секретарь этой всемирной организации.
Он показывает мне деловую переписку с неофашистами из ФРГ. Письма на типографских бланках, сверху на бланках два светлых круга.
-- Это места для свастики,-- объясняет Пирс.-- Наши партийные коллеги из Западной Германии в отличие от нас, американцев, пока еще не рискуют официально употреблять свастику в качестве своего символа.
Он дает мне листовку-программу, принятую на съезде в Котсуолде. В третьем параграфе раздела "Цели" записано: "Защищать частную собственность и частное предпринимательство от коммунистической классовой борьбы". В девятнадцатом параграфе раздела "Идеи" сказано: "Идеи классовой борьбы и равноправия наций должны быть уничтожены".
Он достает с полки журнал "Мир национал-социалиста", который издается здесь же, в этом вот домике-бункере. Тычет пальцем в статью "Документы большевистской революции". Торопясь, читает мне фотокопии донесений американских дипломатов и агентов американской разведки из России, охваченной пролетарской революцией. Пирс сам, лично разыскал эти документы в архивах государственного департамента США и снабдил соответствующими комментариями.
Вот 5 июля 1918 года некто Гаррис пишет в государственный департамент США из Иркутска, занятого белыми: "Я рекомендую интервенцию против большевиков. Я предлагаю тщательно разработанную союзную интервенцию американских, французских, английских, китайских и, может быть, даже японских войск".
А вот некий дипломат сообщает в октябре 1918 года из Петрограда: "Я считаю, что немедленное подавление большевизма является сейчас самой главной задачей... Если большевизм не будет немедленно задушен в колыбели, он распространится в той или иной форме по всей Европе и даже, возможно, по всему миру".
А вот донесение представителя "Нэйншэл сити бэнк оф Нью-Йорк" Стивенса, побывавшего в России в 1918 году: "Единственное решение русской проблемы -- международная интервенция военной силой". Вот она, идеологическая и политическая платформа, на которой объединились банкир из Нью-Йорка, бесноватый "фюрер" из Мюнхена и бывший преподаватель физики из Орегонского университета,
-- То, что не удалось сделать Гитлеру,-- торжественно говорит Пирс,-должны сделать мы.
По мнению Пирса, Гитлер не до конца решил в числе прочих и еврейскую проблему. Не дошли у него руки до негритянской проблемы. Как собираются решать эти проблемы современные нацисты? Разумеется, теми же методами, что и Гитлер. Пусть на этот счет ни у кого не будет сомнения, кипятится Пирс. Еще строже будет поступлено с коммунистами и всякими там либералами.
-- Мы создаем и тренируем ударные отряды штурмовиков, которым надлежит спасти белую арийскую расу,-- еще торжественнее говорит Пирс, и за стеклами его очков зажигаются хищные огоньки.
Партия издает свею газету "Белая сила". В пяти городах США по телефону можно прослушать пропагандистские лекции, записанные на пленку. В Вашингтоне --по телефону 528-43-61. Пирс утверждает, что такие телефонные лекции слушают до 15 тысяч человек в неделю.
...Интервью окончено. Я возвращаюсь в комнату, где за столом сидит белокурый эсэсовец с пистолетом на боку. Только теперь замечаю, что пистолет у него не на солдатском ремне, а на широком ковбойском поясе. Эдакая дань американизму, что ли?
На диване корчится парень в разорванной рубашке. Грустно глядит на меня одним глазом -- другой скрыт под повязкой.
-- Где это тебя так? -- спрашиваю.
-- В школе имени Вашингтона,-- стонет парень.
-- За что?
-- За Гитлера, нашего любимого фюрера...
-- Дурачок ты,-- говорю я ему как можно ласковее.-- Жалко мне тебя.
Парень взвывает по-волчьи и елозит по полу ногами в белых кедах.
Между прочим, на днях в столичной газете "Пост" была опубликована заметка, которую я приведу здесь полностью:
