- Оно вроде бы и не разучились, да все теперь по-другому. Пива нет водку дуют, и не столько в домино играют, сколько лаются друг с другом. Раньше было три танцплощадки, а еще - где гармонь заиграет, там и танцуют. А теперь одна на весь город. Там теснотища - яблоку негде упасть. На бывших футбольных да волейбольных полях полынь и лопухи, а подростки в карты под забором режутся. Девки да бабы платки по вечерам вяжут да на грядках сгибаются. Мужики, которые поумнее, дома себе строят и сено косят. Люди вразброд стали жить, понимаешь? На работе план гонят до остервенения, а по вечерам одни шабашничают, на обновки зашибают, другие же остатние деньги пропивают. Бывало, по вечерам-то и мужики и бабы на улице табунились, все обсудят и взвесят, что на твоем совете. Заботы свои обсуждали, душой отходили. На миру жили, понимаете? А теперь где он, мир-то? Все по углам жмутся, не то встретятся, чтобы раздавить одну на троих да посопеть в кулак или полаяться.
- Это вы чересчур хватили.
- Вы думаете - я пьян?
- Да нет. Сгущаете краски, как пишут в газетах. Очерняете.
- Побывали бы в моей шкуре, так запели бы другим голосом. - Силаев налил в стопки водки и выпил, не дожидаясь меня.
6
- Да, служба... Так вот, мало-помалу мы с Наташей и сближались. Надо вам сказать, что у Наташи была старшая сестра Оля, вся в мать - степенная, важная, обходительная. Она уже заметно полнела и была, как говорится, девкой на выданье. Работала она в лесной конторе не то плановиком, не то учетчиком каким-то. И вот мне сказали, что за Олей ухаживает Игорь Чесноков, чуть ли не начснаб завода. Он был моим ровесником. Когда-то мы с ним вместе учились в вечерней школе. А теперь ему пророчили чуть ли не пост замдиректора, и звали его в управлении не иначе как "наш Чеснок" или "Чесночок". А Марфа Николаевна души в нем не чаяла, даже за глаза называла его "они", а иногда с ласковой усмешечкой добавляла - "мой зятек". После возвращения на завод я с ним не виделся, да, откровенно говоря, и не старался увидеться.
И вот вдруг в нашем доме объявляется полный аврал. Игорь придет! Марфа Николаевна и Ольга протирали полы, окна, сменили занавески; а в большой комнате, где стояла Олина кровать, надели новые чехлы на подушки, достали какое-то замысловатое покрывало, такое огромное, что его хватило бы три кровати накрыть. Заграничное, что ли? Скатерти накрахмаленные, с хрустом... Раму трюмо смазали деревянным маслом - блестит...
А Наташа все ходит, подсмеивается над матерью и сестрой и всякие уморительные рожи строит. "Женя, у нас, - говорит, - праздник - вознесение Чеснокова. Мама, а христосоваться будем?"
Наконец настал вечер. Сестры ушли в большую комнату наводить свои наряды. Дверь в мою комнату была приоткрыта, и я слышал их разговор. Наташа все подсмеивалась и задиралась. Оля отмалчивалась. Вдруг Наташа закричала:
- Ой, Оля, твой снабженец идет!.. Костюм новый, а на лице такая важность, ну - кот-обормот.
- Завидуешь? - равнодушно спросила Оля.
- Ха! - ответила Наташа. - Было бы чему! Не только позавидовала отбила бы. Да он того не стоит: ему только подмигни - он и хвостом завиляет.
- Тебе, конечно, подай тигра с полосками на груди, - лениво отвечала Оля. На меня, должно быть, намекала.
Тут вошел Чесноков. Наташа стукнула мне в стенку, и я вышел. Мы поздоровались с Чесноковым как старые приятели. Я заметил, что он сильно изменился. Раньше он был худой, но жилистый; на заводе и в школе мы его прозвали "Репей". Цепкий он был. Бывало, станешь с ним бороться, вцепится в тебя - убей, не отпустит... Теперь он раздобрел, и даже его скуластое лицо стало круглым, как брюква.
Наташа подошла к нам, сделала удивленную мину и спрашивает меня:
- Вы знакомы с моим бывшим женихом?
Чесноков хоть и покраснел, но ответил с достоинством:
- Я в бывших еще не ходил.
- Ну так будешь! - задорно сказала Наташа.
- Хорошо, запиши на очередь, - отбрыкался тот. Ольга засмеялась, а мне, признаться, неловко стало. А Наташа уже схватила нас под руки и потащила на улицу: "Марш в парк!" А потом посмотрела на Чеснокова и говорит:
- Почему ты пыльник не надел?
- А зачем?
- Чтобы костюм не испачкать... - И снова хохочет.
В парке мы взяли по лодке и устроили гонки. Я не ожидал в Чеснокове встретить такого ловкого гребца. Мы долго носились по озеру почти наравне. Но я заметил протоку, свернул в нее и оторвался от Чеснокова.
Наташа была довольна больше меня. Она встала на носу лодки и начала кричать и размахивать руками. Но лодка наша уткнулась в берег, и Наташа упала прямо на меня. Тут я ее впервые поцеловал. Она снова притихла, посерьезнела, как тогда в комнате, и сказала шепотом:
- Я знала, что так будет.
И в тот момент, когда мы целовались да обнимались, Чесноков разогнал свою лодку и с ходу врезался в нашу. От сильного толчка мы чуть не вывалились в воду. Я обернулся и увидел Чеснокова; он был до того зол, лицо такое красное, что казалось, вот-вот волосы на его голове вспыхнут.
- Мы, кажется, вам помешали, - прошипел он. А Наташа смеется и говорит:
- Нисколько! Целуйтесь и вы за компанию.
- В советах не нуждаемся, - процедил сквозь зубы Чесноков, развернулся и яростно налег на весла. Я видел, что Ольга готова заплакать, и сам не понимал, в чем дело.
- Отчего такой злой Чесноков? - спросил я Наташу.
Она в ответ:
- Наверное, цепочку от часов потерял.
Вскоре мы позабыли и про Чеснокова, и про все на свете. Мы бродили по самым безлюдным местам парка до тех пор, пока сторожа не начали свистеть, выгонять загулявшихся. Мы уходили последними. Помню, подходим к мостику через протоку, Наташа вдруг сворачивает с дороги и мчится под откос. "Не хочу по мосту! - кричит. - Вброд, вплавь хочу!"
И прямо в босоножках по воде, а я за ней в ботинках... Вот так, служба.
Он налил в стаканчик водки и, не глядя на меня, выпил жадно, как пьют воду истомленные жаждой люди. Затем утерся рукавом фуфайки и продолжал:
- Домой возвратились мы за полночь. На веранде нам встретилась Ольга. Не помню, что-то я спросил у нее, но она только посмотрела на меня исподлобья и тотчас ушла в дом. Мы расстались с Наташей. В комнате мне показалось душно и тоскливо, я раскрыл окно. Спать я не мог, хотелось уйти и бродить, бродить всю ночь. Очевидно, и Наташа испытывала то же самое, потому что я слышал, как хлопнула дверь ее комнаты, а потом раздались и ее шаги, как всегда быстрые, твердые. Она прошла на веранду и спрыгнула в сад. Я уж собрался выпрыгнуть к ней в окно, как вдруг услышал разговор и остолбенел. Это она говорила - и с кем же, с Чесноковым! Я отчетливо запомнил каждое слово.
Сначала Наташа испугалась:
- Ой, кто это?!
- Это я, Игорь, - ответил Чесноков.
- Что тебе нужно? Ты к сестре?
- Нет, я к тебе... Выслушай меня! - И он заговорил быстро, запинаясь: Я не к Ольге ходил, а к тебе... то есть к ней для тебя... Понимаешь?
- Ничего не понимаю.
И он ей признался, что любит ее давно, но не решался открыться.
Тут, надо сказать, мне стоило больших трудов, чтобы не выпрыгнуть в окно и не дать ему в морду. Я аж задрожал весь, оперся на подоконник и ждал, что она ответит.
Вероятно, он ее схватил за руку и хотел поцеловать, потому что она резко крикнула: "Остынь!" - и засмеялась. Остудить она могла, уж это я знаю. И веришь, служба, у меня такое творилось на душе, будто я только что мину обезвредил. Я сел на подоконник и чуть не заревел от радости.
Чесноков вдруг перешел на "вы" и заговорил глухо:
- Я вас прошу только об одном: не торопитесь. Замужество не уйдет от вас...
- В подобных наставлениях не нуждаюсь, - ответила насмешливо Наташа.
Но Чесноков не сдавался:
- Я понимаю - ты сейчас увлечена и ослеплена. Но пройдет время - и ты поймешь... Кто он? Простой работяга, и только. А ты - видная, красивая.
- И мне больше подходишь ты? - насмешливо перебила она его.
А он все свое:
- Тебе жизнь другая предназначена... Широкая! Ты имеешь право...
- Я уж как-нибудь сама соображу, - опять перебила его Наташа, но уже не так насмешливо, а вроде бы как размышляя.
- Твое дело, - сказал Чесноков. - Но помни, что бы ты ни решила, я все равно буду любить тебя и ждать.
- Ну что ж, ждите! - Наташа снова засмеялась и, немного помедля, добавила: - Ветра в поле.
Потом ее каблуки застучали по ступенькам крыльца.
- Спокойной ночи, - сказал тоскливо Чесноков.
- Спите спокойно, если можете, - ответила с крыльца Наташа.
Затем хлопнула дверь, и все смолкло.
7
Я всю ночь не спал. Да неужто, думаю, в самом деле есть какое-то различие в положении? Значит, я - работяга? А ты - фон-барон! Шалишь, дружок, уж тут я тебя с носом оставлю.
Я вспомнил, как мы, заводские подростки, занимались в вечерней школе. Время было предвоенное, веселое - то на футбол, то в кино, на учете каждая минута. А тут - собрание; ребят оповестить, взносы собрать... Кому поручить? Чеснокову. Маленький, верткий, он, как бесенок, так и шнырял по всем. Учился не блестяще, зато все разузнавал, со всеми был приятелем. За свое любопытство он часто получал по носу, но на него никто не злился: Репей свой в доску парень, его и побить не грех. А бывало где какое собрание - он уже начеку; головку закинет - кадык выщелкнется, как зоб у цыпленка, - и понесет: в ответ на происки империалистов и фашистов мы должны сплотить ряды, утроить энергию... Ну и всякое такое, что на собраниях талдычат. Тоже - способность! И вот его как активиста от молодежи в завком ввели. Когда же подошла наша очередь идти в армию, его оставили по брони. Пока я воевал да служил, он успел окончить какие-то снабженческие курсы, продвинулся по службе... И теперь вот дал понять Наташе, что я ему неровня.
