Попытка ревизии текстологической работы Тихонравова сделана была Н. И. Коробкой в его издании 1915 г. (изд-во „Деятель“, тт. I–V, год не обозначен); за смертью автора издание не было окончено. Критику тихонравовской работы и собственные текстологические принципы Коробка изложил во вступительной статье к первому тому: „Судьба гоголевского текста“. Коробка резко возражал против воспроизведения поправок Прокоповича и позднейших редакторов (Коробка считал редактором издания 1855 г. Шевырева) и выставил тезис: „Если орфография Гоголя не представляет собою чего-нибудь заслуживающего сохранения, то язык его должен быть сохранен и освобожден, насколько это в наших средствах, от всяких как учительских, так и профессорских поправок“. Сохраняя поправки издания 1855 г. в листах, правленных Гоголем, Коробка систематически отбрасывает поправки Прокоповича, возвращаясь к более ранним публикациям.
Издание Коробки (сопровожденное сводом вариантов и примечаниями) явилось существенным шагом вперед в деле освобождения гоголевского текста от посторонних наслоений. Однако, систематической самостоятельной работы над гоголевскими рукописями Коробка, повидимому, не производил; в ряде случаев он поправлял Тихонравова, основываясь на вариантах тихонравовского же издания; непосредственные обращения его к рукописям не всегда были удачны. В текстах, признаваемых им текстами второстепенного значения, он, по собственному его заявлению, не обращался к рукописям.
Новый систематический просмотр важнейших гоголевских текстов — рукописных и печатных — осуществлен был в первые годы советской власти для изданий „Народной библиотеки“ (работы Б. М. Эйхенбаума, К. И. Халабаева, А. Л. Слонимского — фамилии редакторов не указывались). Итогом этой работы был сначала трехтомник избранных произведений Гоголя (1927 г.), затем — однотомник (первое издание 1928 г. и ряд переизданий) под редакцией Б. М. Эйхенбаума и К. И. Халабаева. Редакторы исходили из принципов, формулированных Н. И. Коробкой, продолжили его работу и внесли ряд уточнений и поправок — так, напр., текст „Носа“ был впервые освобожден от основного цензурного искажения: восстановлено было исконное место действия — Казанский собор. Впервые были устранены некоторые ошибки текста, проходившие через все предыдущие издания, — напр., в тексте „Вия“ восстановлено гоголевское слово „баня“ (в смысле „купол“) вместо неправильного „башня“.
Текст Эйхенбаума — Халабаева воспроизводился и до сих пор воспроизводится во всех последующих советских изданиях Гоголя. В отдельных частностях он спорен, но принципы, взятые в основу его редакторами, — как раньше Коробкой, — правильны. Настоящее издание исходит из тех же основных положений, стремясь дать подлинный текст Гоголя, освобожденный от всякого вмешательства извне. Здесь возникают, однако, значительные трудности.
Все произведения Гоголя, по их текстологической судьбе, можно разделить на следующие четыре категории:
1. Произведения, не испытавшие при жизни Гоголя никакого редакторского вмешательства. Сюда относится всё то, что Гоголем печаталось под его личным наблюдением, но не было включено в собрание 1842 г. (статьи „Арабесок“, первый том „Мертвых душ“), а также всё то, что при жизни его осталось вовсе ненапечатанным. Воспроизведение этих текстов никаких особых трудностей не представляет.
2. Произведения, известные либо в рукописях, с которых издание 1842 г. печаталось, либо в предшествующих печатных публикациях, прошедшие в 1842 г. правку Прокоповича и не просмотренные Гоголем в 1851–1852 гг. Таковы — „Страшная месть“, „Иван Федорович Шпонька“, „Заколдованное место“, „Повесть о том, как поссорился…“, „Рим“ и все драматические произведения, кроме „Ревизора“. Текстологическая задача здесь ясна: простое сличение текстов позволяет во всех этих случаях снять поправки Прокоповича и вернуться к подлинно-гоголевскому тексту.
3. Произведения, тоже известные либо в подготовленных для печати рукописях, либо в печатных публикациях, но прошедшие двойную правку: правку Прокоповича в 1842 г. и совместную правку Гоголя и Лихонина в 1851 г. К этой группе относится вся первая часть „Вечеров на хуторе“, из второй части „Ночь перед Рождеством“, из „Миргорода“ — „Старосветские помещики“ и „Тарас Бульба“ (второй редакции), затем все повести, кроме „Рима“ (а также „Носа“, о котором см. ниже), и „Ревизор“. Вопросы текста этой группы произведений связаны с наибольшими трудностями. Казалось бы, логически правильным было бы поступить так, как поступили Коробка в 1915 г. и Эйхенбаум — Халабаев в 1927 г.: снять поправки издания 1842 г. как чужие и сохранить поправки издания 1855 г. как гоголевские. Но осуществить такое расчленение механически не всегда возможно. Во-первых, в правке 1851–1852 гг. нет возможности отделить гоголевскую правку от правки его сотрудников — и, прежде всего, Лихонина, который, судя по всему, сыграл во втором издании гоголевских сочинений роль, аналогичную роли Прокоповича. Ряд стилистических поправок этого издания — изменение порядка слов, лексические и грамматические замены и, в частности, устранение украинизмов — мы с большим основанием можем приписать М. Н. Лихонину. Во-вторых, гоголевские поправки нередко наложены на текст уже правленный Прокоповичем, нередко имеют задачей преодоление этих навязанных ему поправок и во всяком случае осуществлены в расчете на них, что делает невозможным их отделение друг от друга. Из всего этого не следует, однако, никакого общеобязательного вывода для произведений этой категории: каждое из них требует индивидуального подхода. В иных случаях, совершенно независимо от правки Прокоповича, появляются новые поправки явно творческого порядка и потому, несомненно, принадлежащие Гоголю. Так, напр., в тексте „Ревизора“ правка Прокоповича отделяется более или менее ясно при сличении издания 1842 г. с экземпляром, подготовленным самим Гоголем для печати. Но в 1851 г. Гоголь вносит в этот текст новые поправки, например, восклицание Хлестакова в 3 действии: „Отличный лабардан! отличный лабардан!“ — заменяет более кратким и выразительным: „Лабардан! лабардан!..“ Нет никаких оснований отбрасывать эту поправку и возвращаться к чтению 1842 г. Нет также оснований не учитывать тех сокращений текста, которые сделаны Гоголем в тексте „Сорочинской ярмарки“. Иначе обстоит дело с текстом „Старосветских помещиков“ и „Тараса Бульбы“, где правка обоих изданий, поправки Гоголя и чужие — так тесно переплетаются, что редактор стоит перед выбором одной из двух возможностей: либо примириться с наличием чужих поправок, пожертвовать автентичностью текста для сохранения последней гоголевской правки, либо отказаться от воспроизведения последних гоголевских поправок, автентичность которых не полностью доказана, и вернуться к более раннему, но зато заведомо гоголевскому тексту. Ни одно из этих решений не может быть признано абсолютно правильным и каждое из них может вызвать достаточно основательные возражения. В настоящем издании мы предпочли для текста „Старосветских помещиков“ и „Тараса Бульбы“ второй выход; мы возвращаемся в „Старосветских помещиках“ к тексту „Миргорода“ 1835 г., а в „Тарасе Бульбе“ — к тексту рукописи, подготовленной Гоголем для издания 1842 г.
4. Последний случай представлен двумя произведениями Гоголя — повестями „Вий“ и „Нос“. Повести эти, впервые напечатанные Гоголем в 1835 и 1836 гг., были им вновь переделаны для издания 1842 г., причем рукописи последних редакций до нас не дошли. В издании 1842 г. повести эти сверх того подверглись правке Прокоповича, а „Нос“ кроме того и некоторой новой правке в 1851 г. (впрочем, заведомо не гоголевской). В обоих этих случаях приходится реконструировать гоголевский текст, удаляя из новой редакции повестей те поправки, которые есть основания счесть чужими, а в тексте „Носа“ восстанавливая кроме того цензурные купюры и устраняя цензурные искажения, перешедшие в издание 1842 г. из печатного текста 1836 г.
Настоящее издание является полным собранием всего написанного Гоголем. После издания Кулиша 1857 г., где два тома было занято письмами, к тому времени еще очень немногочисленными, это издание является первым полным собранием сочинений и писем Гоголя.[10] Письма Гоголя, в последний раз собранные В. И. Шенроком в 1901 г. в его четырехтомном собрании, давно нуждаются в критическом переиздании. Издание Шенрока было значительным шагом вперед по сравнению с изданием Кулиша, неполным и изуродованным купюрами цензурного и тактического порядка, — но к настоящему времени оно сильно устарело. Недостатки Шенрока как текстолога в полной мере сказались в его издании писем: редкое письмо лишено ошибок. Ошибки эти объясняются частью доверием к неисправным копиям, частью — неверным чтением, частью, повидимому, небрежностью корректуры. В ряде случаев (в совпадающих частях) текст Кулиша оказывается более исправным. Неудовлетворительно разрешены Шенроком и вопросы датировки, а стало быть и расположения писем. Некоторые промахи Шенрока уже отмечались его рецензентами (Дашкевичем, Кирпичниковым и др.), кое-что было исправлено позднейшими, лучше выверенными публикациями, но многое потребовало исправления и всё в целом — пересмотра.
