Хлопнул Петр Кирилыч раз, хлопнул два, ничего удивительного не вышло, никто на его хлопок не отозвался, да и сам-то он вроде как своих хлопков не слышит...
"Должно, оглох с Петровых звонков!" - подумал Петр Кирилыч про себя и оглянулся: барина на кресле как не бывало, на его месте сидит большой сибирский кот и, не обращая на Петра Кирилыча никакого вниманья, облизывает, сладко сощурясь и подняв заднюю лапу, свои пушистые шульни...
ФАН ФАНЫЧ
Петр Кирилыч уставился на кота и думает: барин это иль не барин?..
Может, и впрямь барский кот, который до сей поры сидел под столом и дожидался, когда поднимется барин, чтоб лечь на теплое место?.. Да только куда же и когда барин ушел?.. Вот дивеса!..
- Ишь, какой важный котище... как старшина!..- сказал Петр Кирилыч, садясь на прежнее место...
Кот поглядел на него из-за лапки, заглянул, показалось Петру Кирилычу, даже под стол, долго разглядывал его лапти и желтые онучи на ногах, от которых тянуло немалым дорожным потком... "Смышленый черт; должно быть, это всё же не кот...- подумал Петр Кирилыч про себя.- Ишь у него усы-то какие!.."
Хотел Петр Кирилыч погладить кота, да раздумал: как бы он, грехом, на него не обиделся да не уцапил...
- Кис-кис, кис... барин... а барин!..- чуть слышно пробормотал Петр Кирилыч, поднял два пальца и протянул их немного к коту, как будто хотел дать ему что-то очень вкусное. Кот сразу на лапы вскочил, прыгнул на стол, спину колесом выгнул и лапы, потягиваясь, вперед выставил: Петр Кирилыч в момент руку назад и из-за стола приподнялся...
"Какой же это кот... это ведь барин!.." - подумал опять про себя Петр Кирилыч: у барина тоже по три седых волоска на обе стороны вместо бороды, и глаза он так же жмурит, и голос у него тоже мяучий.
"Ну, конешно же, барин!" - решил Петр Кирилыч, пятясь всё дальше со стулом в руке и потерявши всё перед глазами...
Кот по столу сначала мягко прошелся, потом прыгнул на стул, сладко жмурясь, стал глядеть на Петра Кирилыча...
- Барин... а... барин... ба... батюшка-барин!..
Кот смотрит и облизывается...
- Ты что это, Петр Кирилыч... спятил, что ли? - вдруг услышал Петр Кирилыч веселый баринов смех: сидит барин в том же самом кресле за столом, и кот к нему на коленки забрался, свернулся комочком и, зажмуривши пушистые глазки, тихонько под его рукой замурлыкал...
- Ох, барин! Вы бы меня так не пугали!..
- Да чего же ты, дурья голова, испугался?..
- Да вас, милый барин... то есть как это... кота!.. Я говорю-де ему: "Барин ты, барин", а он прыг на стол - и ко мне за всё почтение!..
- Ну, вот видишь: это оттого, что плохо наше условие с самого начала помнишь!.. Я же тебе говорил, что у меня в услужении удивляться нечему, а тут и удивительного-то ничего нет, а ты уж... того!..
- Как же, барин, не удивительно?.. То есть вы, то нет вас, а вместо вас... кот лежит, на вас очень похожий!..
Барин так и закатился и за впалый живот ручкой ухватил:
- Я, Петр Кирилыч, сходил: разлюли-малинку щипнул... знаешь, они, то есть бабы, какие: на нее долго не поглядишь да ручкой не погладишь, так она и совсем с глаз пропадет...
- Да кот-то, барин?..
- Напрасно ты и на кота, у него кличка такая: барин!.. он дрессированный: такие штуки откалывать может, что только на-а!.. Хочешь посмотреть?..
- Нет уж, барин, лучше не надо... он меня и так перепугал до смерти...
- Ну так и быть по-твоему... дык что же на столе-то у тебя ничего нету... экий ты, братец!..
- Что вы, барин, разве я посмел бы своими руками!..
- Да это у меня и не нужно... только хлопни три раза, и всё само будет!..
- Я уж пытал хлопать: что-то мало выходит!..
- А... а... а,- протянул барин,- это моя прислуга тебя еще хорошо не разглядела...
И сам барин громко хлопнул три раза в ладоши.
Вздрогнул Петр Кирилыч от этих хлопков и словно прирос к венскому стулу: от этих барских хлопков пошел звон и беготня по всему дому, зашелестели мягкие, мало похожие на человечьи, шаги по всей комнате, зашушукалось внятно в углах и за тяжелой портьерой за дверью, скоро зеркальные створки у посудного шкафа раскрылись, и разных родов рюмочки и граненые хрустальные стакашки жалобно зазвенели в невидимых руках, и застукали фаянсовыми краями тарелки и блюда, и дорогие вазы, как крошечные диковинные корабли, сами поплыли с полок на стол.
Вмиг перед самым носом у Петра Кирилыча развернулась белоснежная скатерть с вышиваньем по краю и ровно легла на столе. Вазы уставились в ряд посередине, вокруг них рядками, одна побольше, другая поменьше, засияли протертые начисто рюмки, в стороне выпятил брюхо большой графин с полынной настойкой, в тарелках в прозрачном рассоле заюлили грибки хрусткими шляпками, а рядом с ними на большом круглом блюде задымился свежим парком бараний бок, облитый сочно свежей подливкой...
- Тише вы там, дьяволы, черти! - закричал барин на буфет.- Всю посуду у меня перекокаете!..
И по углам, слышит Петр Кирилыч, пошло: ш-ш-ш-ш!..
Смотрит Петр Кирилыч во все глаза и никого не видит...
Так было это всё удивительно Петру Кирилычу, что он свое удивление это барину высказать словами не нашел решимости, а так с выпяленными глазами и сидел, приросши к стулу и держась за него обеими руками: к самому носу ему на тарелку катятся с буфетной полки колбасные колесики, кто-то невидимый, рядом с ним, укладывает толстые ломти белого, как снег, ситника на большое, с заслонку, блюдо...
Онемел Петр Кирилыч от такого роскошества, всего такого и на самой богатой свадьбе не доведется увидеть, рот на всё это по простоте разинул и даже и не заметил, как у него под столом сами размотались калишки, на ноги сами наделись мягкие смазные сапоги, с плеч слез дырявый спинжак, а вместо него запахла нафталином и сундуком хорошего люстрина поддевка.
Смотрит на него Махал Махалыч и довольно смеется.
- Что значит сряда на человеке! Теперь на тебя, Петр Кирилыч, мои девки все глаза пропялят...
Осмотрелся Петр Кирилыч и сам себя не узнал: такого одеяния он с роду родов не нашивал...
- Эх, молодость! - опять говорит барин, не спуская глаз с Петра Кирилыча.- А я вот, старый шут, хоть как ни расфуфырься, а всё будут кости на улицу глядеть... Ну, давай-ка, Петр Кирилыч, выпьем теперь да закусим!..
- Ну уж, барин, и удивительно же! - говорит простодушно Петр Кирилыч, усаживаясь половчее на стуле.- Никто ничего не делал и всё, глядя, сделано!..
- Не удивляйся, Петр Кирилыч, в жизни ничему: всё удивление у людей происходит по их крайней дурости!.. Давай лучше хлопнем!..
- Слушаюсь, барин,- охотно согласился Петр Кирилыч...
- Разлей!
Стоят рюмочки, ручки в бочки, розовеет из вазы красными щеками скрижатель-яблоко, и сам графин сияет весь изнутри и переливается по краям цветистой радугой. Улыбается Махал Махалыч, глядит ласково на Петра Кирилыча, и в бороденке у него, словно для-ради смеха, смешно так торчат в разные стороны три седых волоска, три в одну сторону, три в другую, как... у кота.
- Кушай,- говорит он,- во славу божию... барский хлеб оттого и вкусен, что на мужицкой спине растет!
- Мужичок,- отвечает ему весело Петр Кирилыч, разливая из графина настойку,- для того и богом создан, чтобы барину утеха была... а как же иначе?..
- Правильно, Петр Кирилыч, правильно... понимающий ты мужик... только уж если наливать, так всем наливай... у меня этого добра хватит,- сказал барин, показывая ручкой на пустые рюмки, в которые Петр Кирилыч не налил, потому что с котом вместе их за столом всего было трое...
Глядит Петр Кирилыч: не успел он графина на прежнее место поставить, тянутся рюмки сами к нему под графинное горлышко, друг о дружку стукают, словно чокаются.
"Э... э... э,- думает Петр Кирилыч,- подождем - увидим, что дальше будет".
И в каждую рюмочку, нимало не торопясь, налил настойки.
Чокнулся Петр Кирилыч с барином и, закинувши по мужицкой привычке назад голову, разом проглотил, барин же отпил глоточек и опять на стол поставил.
- Должно быть, полынь! - сказал Петр Кирилыч, не поморщился, но почувствовал вдруг, как по всему его телу пошла сладкая истома и в глаза поплыли с потолка голубые туманы и на сердце стало тепло.
- Это такая травка-мерзавка!..- смеется барин. Сидит Петр Кирилыч как на свадьбе; что хочешь - ешь, что хочешь - пей в полное свое удовольствие!..
- Теперь,- говорит барин, отправивши в рот колбасный кружок,- хорошо с дороги чайку бы... хлопни, Петр Кирилыч, три раза!
- Что ж... теперь я ничего не боюсь, я хоть и десять раз хлопну... только вы бы уж сами!
- Хлопай, хлопай: надо же тебя в хозяйство вводить!
Петр Кирилыч тихонько хлопнул три раза, и за портьерой в дверях зашумело, запухтело, словно кто там никак отдышаться не мог, потом залился тонкой каемкой пар, и, ковыляя в бока, покатился через приступок сперва круглый медный поднос, тарелки на столе очистили место, рюмашки посторонились, и скоро в дверях самовар показался, минуту постоял, потом важно пошел на своих коротеньких ножках по узорчатой ковровой дорожке.
