- В восемь часов утра.
- Ну, я тебе подскажу завтра. Откуда ты?
Я рассказал. Он все восторгался:
- Какая у тебя форма красивая!.. Особенно фуражка... И шинель по фасону. Эх, мне бы поступить в Красную Армию, да не знаю, как это делается.
- Очень просто, - говорю, - подавай заявление, и тебя примут. Ты сын трудового народа?
- Само собой, потомственный пролетарий.
И так мы с ним разговорились... Просто друзьями стали. Лег я спать на скамью - он меня еще шинелью накрыл.
- Спи, - говорит, - когда надо, разбужу.
Проснулся я - светло, утро. Смотрю - дружка моего нигде нет. И ни шинели на мне, ни фуражки. Туда-сюда бегаю, спрашиваю. Нет нигде...
- А сколько времени?
- Семь часов, - ответил дежурный.
Брат родной! Надо в госпиталь. Вышел я на площадь - и четвертый номер трамвая как раз стоит. Ну и хорошо! Вспомнил я, что лепком наказывал: садись, трамвай довезет тебя прямо до госпиталя.
Ехал я ехал в этом трамвае, все жду, когда остановится он окончательно и госпиталь будет. Но он все идет да идет: народ кто сходит, кто входит. А я все сижу да сижу. Смотрю в окошко: эге, опять вокзал! Тут ко мне подходит вагоновожатая и спрашивает:
- Красноармеец, тебе куда надо?
- В госпиталь.
- Так что ж вы мне не сказали? Я бы вас высадила где нужно.
Ну ладно. Нашел я этот госпиталь. Подхожу - ворота, за воротами будка. Смотрю - звонок, кнопочка белая. Ну кто меня учил, где я слыхал до этого, что надо нажимать на кнопку? Таперика я вам сказать не могу. Только тогда я нажал на кнопку. Жму - никто не выходит. Опять нажму... Тишина.
Что такое? Заглянул я за ворота - оказывается, будка пустая и даже разваленная сзади. Брат родной!..
Подхожу к большим дверям. Там опять кнопка от звонка. Нажал я - слышу, бегут сверху. Только гул от ступеней. Появляется дежурный в военной форме:
- Тебе кого?
- Мне в госпиталь.
- Приемный покой с той стороны, - он махнул рукой.
Пошел я на ту сторону. Смотрю - дверь открыта и ступеньки ведут куда-то вниз. Шел я по ним, шел. Открываю еще одну дверь. Что такое? Днем электрический свет горит. Печь огромная топится, жаром от нее так и пышет. А передо мной чумазая харя - только одни зубы видны.
- Тебе чего? - спрашивает.
- Да мне в госпиталь на лечение...
- Ложись вон туда, - кивает он на кучу угля, - я те лопатой вылечу.
- Тьфу ты, напастье!..
Поднялся я наверх из этого ада, сел у порога на корточки и сижу. Думаю: провались ты все пропадом. Дальше никуда не пойду.
Вдруг сестра выходит:
- Вы куда?
Встал, доложил.
- А что у тебя за болезнь?
Я замялся... позабыл опять:
- Какой-то вроде бы назем.
Она засмеялась:
- Эх ты, назем! Давай документы - разберемся.
Полез я в брючный карман, а там ни документов, ни пятачка. Обчистил меня тот друг на вокзале... Пришлось мою часть запрашивать. Мороки было... И все из-за часов получилось.
Тут может возникнуть вопрос: как же так, лепком дал мне пятачок на трамвай, а я вспомнил об нем только в госпитале? Признаюсь чистосердечно позабыл купить билет.
Вот и судите таперика, кем я был. Между прочим, через два года я как школу окончил, меня наградили именными часами за джигитовку. В тую пору я солнце на турнике крутил. На окружных смотрах меня показывали. Сказано: терпение и труд все перетрут.
ПРО МАНОЛИСА ГЛЕЗОСА
Тут кстати сделать отступ от истории. Вчера у нас было колхозное собрание об оказании поддержки Манолису Глезосу. И что же выяснилось? Некоторые колхозники далеко еще не понимают разницы между положением международным и чисто внутренним. Так что нам рано почивать на лаврах и ослаблять идейно-воспитательную работу. Потому что трубадуры мирового империализма не дремлют.
Сидим, таперика, мы в клубе, проводим колхозное собрание в поддержку Манолиса Глезоса. Я доклад делаю (парторг товарищ Голованчиков в Москву уехал за паклей - теще дом строит), а Петя Долгий все какие-то бумажки пишет. Хоть он и хорошим председателем числится, а привычки руководящей так и не выработал. Ну сами посудите, - на сцене сидим, стол красным материалом покрыт, а он свиные кормушки считает (это я потом поглядел) сколько давать сенной муки, куда свиней ставить, куда поросят...
- Товарищи! - говорю я. - Разбойничья политика мирового империализма под руководством Соединенных Штатов, то есть Америки, повсюду дает себя знать. Им мало того, что горят от напалма, иными словами от бомбежек, вьетнамские города и деревни, им мало крови патриота черной Африки Патриса Лумумбы... Таперика они добираются и до Манолиса Глезоса. Таперика им подавай и Грецию...
Ну, шире - дале.
Кончил я доклад, а Петя Долгий оторвался от своих кормушек и спрашивает:
- Вопросы имеются?
- Есть вопрос! - встал плотник Федулеев Макар. - Я вот насчет карнизов и флинтусов. Надо все ж таки разобраться. Будет решение или нет?
Я ему со всей строгостью:
- Товарищ Федулеев, мы тут вопрос решаем, а вы с карнизами и флинтусами...
- Дак что ж, карнизы не нужны, что ли? Без них тоже дом не стоит.
- Это понятно. Но мы сейчас собрались о Манолисе Глезосе поговорить.
- Да вы ж его знаете, а мы нет. Зачем тогда нас пригласили сюда?
- А затем и пригласили, чтобы решить - выступим со всей определенностью в защиту Манолиса Глезоса.
Тогда крикнул кто-то из зала:
- Это мы решили уже в докладе. Теперь давайте насчет карнизов решим!
Я повернулся к председателю вроде бы за поддержкой. А он прикрылся бумажным листком и прыскает в него. Я его решил перед людьми вывести и говорю:
- Смешного тут ничего нет. Слово имеет председатель товарищ Звонарев.
А он убрал листок из-под носа и как ни в чем не бывало сказал:
- Ну что ж, товарищи, давайте решим насчет карнизов. Кто хочет сказать?
Встал тот же Федулеев и пошел:
- Что ж у нас получается? И за карнизы и за флинтуса платят одинаково. Но ты прибей сначала карниз, а потом прибей флинтус. Карниз, он наверху. Во-первых, подставку надо какую ни на есть - или бочку, к примеру, или ящик какой-нибудь. Залезь на него да бороду кверху тяни. А прибьешь потом ишшо перестановку этой самой бочки сделай. Да со стороны погляди не косо ли? А теперь возьмем флинтус. На колено припал, стукнул молотком и вся недолга. Потому как он внизу. Дак разве ж можно все равнять? Так нельзя. Это дело решить надо.
Федулеев сел, а я сказал:
- Хорошо, решим на общем собрании в другой раз.
- Нет, давай сейчас! - закричали из зала.
Тут поднялся Петя Долгий и сказал:
- За карнизы будем платить вдвое больше. Согласны?
- Согласны! - весь зал проголосовал.
Я опять говорю:
- Товарищи, у кого есть слово про Манолиса Глезоса?
- У меня имеется, - встал Якуша Воробьев. - Я, товарищи колхозники, предлагаю поддержать Манолиса Глезоса. Потому как я сам сидел - знаю, каково там. И ежели можно скостить ему срок, давайте попросим. Отчего ж не попросить?
Я что предлагаю - пусть мои два пуда пшеницы, которые я в прошлом году внес на помощь Вьетнаму, перешлют Манолису Глезосу. А то ведь их во Вьетнам так и не отправили. Чего они в колхозной кладовой валяются?
Тут встала Маришка Дранкина, наша кладовщица, и задала ему вопрос:
- Дак ты же их забрал в прошлом году!
- Это когда я их забирал? Когда?
- Вот тебе и раз! А кто их за помол Галактионову отдал? Кто?
- Я их отдавал?
- Но ты же велел отдать Галактионову!
- За помол?
- Да, за помол.
- Да как он помолол? Разве ж это помолол? Изжевал и плюнул. За такой помол с него еще взять надо, а не ему платить...
Все засмеялись. А я постучал о графин карандашом и строго сказал:
- Товарищи, мы должны говорить на политическую тему, насчет соблюдения прав и Конституции. Про закон! Вот об этом кто хочет - пожалуйста...
Встал Иван Дранкин, Маришкин тесть:
- Вы вот что скажите, закон у нас будет или нет?
- Какой закон?
- Известно какой... насчет скотины.
- Ну, при чем тут скотина?
- Как это при чем? Вчера корова Шабыкина зашла ко мне на двор и два центнера картошки съела.
- Не ври! Два центнера не съест - лопнет! - крикнул кто-то из зала.
- Дак в том-то и дело, что слопала. Бока во как разнесло, - Дранкин показал руками. - Прямо бочка.
- А что ты с ней исделал? - крикнул Шабыкин.
- Я взял да и пырнул ее в это самое обжорство... В бок то есть...
- Прошу записать это показание! - крикнул опять Шабыкин.
- А ты погоди! Отвечать за свою корову сам станешь, - обернулся к нему Дранкин, и потом - снова в президиум: - Дак что ж получилось? Шабыкин забрал мою корову и не отдает. Вот я и спрашиваю: закон у нас будет или нет?
Я обернулся к Пете Долгому, а он опять в бумаги прыскает. Молодой, опыта воспитательной работы у него нет. Ведет себя, как в школе, когда ученик чепуху несет. А тут еще встает кладовщица Маришка Дранкина и про свое:
- А с семенами когда решат? У нас они, что рожь, что пшеница, что ячмень, - все заодно числятся.
- Товарищи, это ж вопросы чисто внутреннего противоречия. А мы решаем в международном плане. Понимать же надо...
