- Интересно, - ответил юноша. - "Поучительную"!
- Вот в том-то и дело! Признаться, я стал несколько в тупик. Тут один джентльмен говорит мне: "Мы видим, что вы колеблетесь. Так вот, мистер Шекспир, здесь разговора быть не может. Это воля королевы, вот перстень графа". И показывает мне кольцо с печатью. "Ну что ж, - тут я только плечами пожал, - будет сделано, как приказывает королева".
Они приближались к Темзе. Было совсем темно.
- Да-да, - сказал юноша, что-то обдумывая.
- Ну-с, ладно. Рассказываю я это Четлю, а он меня вдруг и спрашивает: "Но позвольте, позвольте, дорогой, ведь эта пьеса о свержении законного монарха. Чего же здесь поучительного? Как королева могла пожелать видеть эту пьесу взамен "Ромео"? Для чего ей это?" Смотрим мы друг на друга и молчим. Конечно, и мне приходит в голову такая мысль. И вдруг Четль говорит: "Ладно. Положим, воля королевы, ну а кольцо-то чье? Какого графа? Графа Эссекса, что ли? И не думаете ли вы..." Ну, вы понимаете, что я могу ему на это ответить? Тогда он мне говорит: "А помните, вы как-то рассказывали мне, мистер Шекспир, что ваш покровитель прямо в лицо назвал ее величество кривым скелетом, она ему дала пощечину, а он шпагу выхватил". И тут вот я смотрю: идет к нам, - и черт его знает, откуда он взялся, - тот молодец, которого вы видели, и спрашивает: "Здесь никто не сидит?" Я говорю: "Милости просим, место свободно". И толкаю Четля: "Молчи! Дурак!" Куда! Он выпил и начинает мне рассказывать все то, что от меня же и слышал: и про ирландские острова, и про взятие Эссексом Кадикса, и еще черт его знает про что. А молодец сидит, стучит по столу, просит кружку и нас будто не слушает. Я вижу, Четль совсем пьяный, встал, хочу уходить. Тут смотрю - с другой стороны подходит ко мне молодец с леопардами и говорит мне...
Он вдруг спохватился и замолчал.
Так молча они прошли несколько шагов.
- Ну? - спросил юноша.
Через сгустившуюся темноту можно было только угадать, как неподвижно его лицо.
- Подходит слуга миссис Фиттон и сует мне записку, - сказал Шекспир, решившись.
- Ну? - повторил юноша.
- А там сказано: "Не приходите завтра в театр. Садитесь на лошадь и уезжайте куда-нибудь из Лондона этак недели на две".
Сейчас они стояли друг перед другом.
- Недурно! - усмехнулся юноша.
- И вот, пока я читал записку...
- Понятно, - сказал юноша. - Тут он на вас и полез и устроил драку, чтобы отнять это письмо, но...
Он вдруг с внезапным порывом схватил его за руку.
- Виллиам, Виллиам, - сказал он почти со слезами, - как же мне не сладко было с нею. Ох, как не сладко! Чего я только не вытерпел за то, что увел ее от вас.
Тут они подошли к знаменитому, хотя и единственному, мосту через Темзу.
II
... Я взял тебя объедком
С тарелки Цезаря, и ты была
К тому еще надкушена Помпеем,
Не говоря о множестве часов,
Неведомых молве, когда ты вряд ли
Скучала. Я уверен, что на слух
Тебе знакомо слово "воздержанье",
Но в жизни неизвестна эта вещь.
("Антоний и Клеопатра",
перевод Б. Л. Пастернака)
Комната Пембрука находилась на втором этаже. Было еще довольно светло, и поэтому свечи зажигать они не стали. Или, может быть, потому, что каждый понимал - лучше не глядеть в лицо друг другу.
- А где альбом? - спросил Шекспир, привычно осматривая стол. - Он всегда лежал здесь.
- Нету, - ответил Пембрук, - ей подарил. - И Шекспир почувствовал, как мучительно и туго он улыбается. - Она знала, что это ваш подарок, и не давала мне покоя.
Помолчали.
- Она часто бывала здесь? - спросил Шекспир, прошел, сел в кресло и посмотрел на Пембрука. Тот ходил по комнате все быстрее и быстрее, поднимал руку и приглаживал волосы. Ах, этот знакомый, милый жест! Он всегда так ходил и так приглаживал волосы, когда волновался.
Шекспир сидел, постукивая пальцами по столу.
- Так вот как это получается, - сказал Шекспир.
Пембрук ничего не ответил.
"Альбом унесла. Не хотела, чтобы он тут оставался, а встречаться не пожелала... а теперь - "Уезжайте из Лондона". Сама не пошла. Просто послала: "Уезжайте". Почему? Впрочем, ясно, пожалуй, почему". Он опять поднял глаза на Пембрука. Тот придвинул стул и сел.
Помолчали с минуту.
- Так, значит, она часто бывает тут? - громко спросил Шекспир.
И Пембрука прорвало. Он заговорил так, что даже губы у него задрожали:
- Билл, не сердитесь на меня. Я уж тут ничего не мог сделать. Вы сами виноваты, надо было вам вмешаться раньше, а вы все видели и молчали. Помните, вы только раз меня спросили: "Вам ничего не нужно сказать мне?" Но вы понимаете, тогда уже было поздно - поздно спрашивать! Она узнала об этом...
- От вас? - спросил отчетливо Шекспир.
- Ну, от меня, конечно, - мучительно поморщился Пембрук. - Разве мог я тогда что-нибудь скрыть от нее? Она сказала: "Ладно". И на другой день сама сделала так, чтобы эта злосчастная записка попала в руки к вам. Я ее спросил: "Зачем это вам понадобилось?" - а она ответила мне: "Поймите, что я не хочу больше притворяться. Мне это надоело. От кого вы меня прячете? От какого-то балаганного шута! Нет, вы просто трус!" Я ответил ей: "Но вы же, Мэри, три года прожили с ним!" Она тогда рассмеялась мне прямо в лицо и презрительно сказала: "Да вы совсем с ума сошли!"
- И вы поверили ей?
- Клянусь, поверил, - сказал Пембрук, - теперь сам удивляюсь себе.
Очень долго, что-то несколько десятков секунд, они неподвижно смотрели в глаза друг друга и молчали. Первым опустил голову Пембрук. Ему было очень не по себе. Он и не знал, что ему так трудно рассказывать о ней.
- Черт знает, что за женщина! - сказал он тускло.
- Ну, дальше, - сказал Шекспир. Поднял со стола бронзовый шар, подбросил его и поймал.
- Я прикажу зажечь свет, - сказал Пембрук и вышел.
Шекспир продолжал сидеть за столом так же неподвижно, как и раньше. Поднял длинное гусиное перо, попробовал конец его на пальце и стал расщеплять ножом. Откинувшись на спинку кресла, он издали наблюдал за своими пальцами: красивыми и длинными, из которых один был украшен крупным, грубым кольцом. Вернулся Пембрук, за ним шел слуга со свечами, бутылкой и двумя бокалами. Шекспир поднял глаза на Пембрука, продолжая расщеплять перо.
- Вот, - сказал Пембрук, неловко беря из рук слуги поднос и ставя его на стол. - Сейчас попробуем. Открой и иди.
Слуга выхватил глиняную пробку и вышел.
Пембрук до краев налил два тяжелых серебряных бокала и один протянул Шекспиру.
- Как раньше, - сказал он, улыбаясь. - Да?
Шекспир отпил большой глоток и поставил бокал на стол.
- Она вас сильно мучила? - спросил он спокойно.
Пембрук осушил свой бокал разом, залпом, так что даже несколько багровых капель пролилось на его воротник. На стол бокал не поставил, а забыв о нем, продолжал держать в руке.
- Сильно ли мучила? - спросил он, вдумываясь. - Вы, Билл, и понятия не имеете, что это за женщина. - Он поставил бокал на стол. - Вы знаете, она приходила ко мне одетая мужчиной.
- Что вы? - спокойно удивился Шекспир.
- Да, да, кажется невероятным, но это так. Короткое платье, длинный белый плащ на нем, перо на шляпе - и пожалуйста! Чем не юноша? И знаете, она совершенно не смущалась. Раз она повстречалась с моей матерью и раскланялась. Только вот шпагу носить она не умеет, - прибавил он с недоброй и горькой усмешкой. - Путается в ней и запинается. Она ведь по характеру мало все-таки походит на мужчину.
- Что же, и долго ходила она к вам? - спросил Шекспир.
- Ну! - взмахнул рукой Пембрук. - Разве есть у нее что-нибудь длительное? Нет, конечно. Потом она вдруг решила, что ей неудобно встречаться со мной здесь: дескать, моя мать как-то не так на нее посмотрела при встрече. Заметьте, она сначала заставила меня поссориться с матерью, а потом уже потребовала, чтобы я приходил к ней на свидания в "Сокол". Она там сняла комнату на имя своего... ну, знаете, этого длинного парня, который сегодня передал вам записку. Она вырвала его из долговой тюрьмы, и теперь он привязался к ней, как собака. Вот мы и встречались в каком-то вороньем гнезде, под самым чердаком. Там стояла такая грязная, мерзкая кровать, что... - его передернуло. - И ведь всегда она была такой чистоплотной! крикнул он с настоящей болью.
Опять оба помолчали.
- Вот почему я и попал сегодня в этот вертеп, с конфузливой улыбкой робко сказал Пембрук. Ему было, видимо, очень неудобно перед своим другом, который, конечно, уже понял все.
Не смотря на него. Шекспир залпом выпил все, что осталось в бокале, и поставил его. Напиться, что ли?
- Налейте! - приказал он Пембруку.
Пембрук вылил ему остатки, сам он уже порядком захмелел. Сидел развалившись, свесив руки через спинку кресла.
- Вот тут и началось все, - сказал он. - Сначала она приходила аккуратно и была так нежна и предупредительна, что я целый месяц ничего не знал и не помнил, - только она! Вы знаете, какая она бывает, когда захочет отравить? А потом вдруг стала запаздывать: сначала ненадолго, а потом на час, на два. Я сидел и ждал ее в этом вороньем гнезде, а когда сказал ей, что это мне надоело, она только рассмеялась мне в лицо. "А я зашла только на минутку - предупредить, что не могу быть сегодня". - "Отчего?" - "А ее величество сегодня делает новую прическу, и я должна присутствовать". Вы понимаете, она и не скрывала, что лжет. Тогда я взял ее за руки. "Слушайте, - сказал я, - не забывайте, Мэри, что я вам не клоун. Со мной это не выйдет. Понимаете, никак не выйдет..." Вы же знаете эту ее проклятую улыбочку, когда только чуть-чуть, при сомкнутых губах, в уголках губ показываются острые зубки... "А что вы сделаете, если я вас обманываю? А вот я люблю не вас, а того клоуна. Убьете меня?" Я рассмеялся ей в лицо и сказал: "На кой дьявол мне это нужно? Я выгоню вас отсюда метлой, как шлюху, вот и все". Она мне ответила: "А вы не посмеете". - "Ох, это я-то не посмею? А хотел бы я знать, почему?" А она спокойно: "Мой слуга вас проколет шпагой, и вы вытечете, как помойная бочка". Вы знаете, Виллиам, в такие минуты мне трудно отвечать за себя. И вот я размахнулся... - Он мучился и мотал головой. Его тошнило всей этой мерзостью, которая, как муть, поднималась из глубины его памяти. Понимаете, я нарочно хотел, чтобы это вышло как-нибудь погрубее, попохабнее, знаете, как там, внизу, когда сцепятся пьяные. Ну да вы ведь видели сегодня это! Но она стояла и так же прямо смеялась мне в лицо. Вы понимаете, она смеялась теперь уже полным ртом своих проклятых, мелких зубов. Окончательно хмелея и сходя с ума, он ударил кулаком по столу так, что стол загудел, а бокалы упали. - Она! Смеялась! Дьявол! Она! По-прежнему смеялась! Ой, Виллиам, вы думаете, что это легко, если я дошел до того, что побежал подсматривать, кого она притащит в это воронье гнездо? - Его опять передернуло от отвращения. - На эту гнусную кровать с грязным пологом! крикнул он плача.
