— А зачем ее сторожить? — спросила Наргиз.
— Наивная девочка, — сказал Алик, обращаясь к Закиру, — как же ее не сторожить? Вы знаете, как участились в последнее время квартирные кражи в Баку?.. На каждом шагу квартиры грабят. Вот я и сторожу.
— Папа говорил, — начал Закир, — что когда квартирное ограбление, так лучше всего если в квартире никого из домашних не будет. Пристанут с ножом ты все со страху и выложишь, что где лежит.
— Что, где, когда, — пошутил Алик.
— Да, — сказал Закир. — А если никого дома нет, они пошарят, возьмут мелочишку, что на виду лежит, и уйдут… Естественно, припрятанное, хоть три года будут искать, не найдут ни за что.
— А я и не знаю, что и где у, нас припрятано, — чистосердечно ответил Алик, — так что в этом отношении, если придут грабануть нашу хазу, вряд ли мазурики от меня чего-нибудь добьются…
— К чему это все? — недоуменно спросила Наргиз. — Купили бы собаку, и сторожила бы вашу квартиру.
— От собак у мамы аллергия, — пояснил Алик.
— А от тебя скоро у нас начнется, — сказал Закир. — От твоего бесконечного трепа.
— Сейчас, сейчас, — сказал Алик. — Только один случай расскажу, мне папа рассказывал… Наргиз это будет интересно… Ха-ха… Слушай, Закир, смешной случай…
— Давай.
— Ну, не будем называть имен, потому что все в городе этих людей хорошо знают. Значит, так. К одному большому начальнику пришел устраиваться на работу один человек, так сказать человечек.
— Без кривляний, — предупредил Закир. — Суть давай, суть рассказывай.
— А суть в песок, — пошутил Алик и тут же спохватился. — Извини, Наргиз, просто очень к месту получилась шутка, это из анекдота… Ну так вот, приходит к начальнику этому человечек устраиваться на работу, а начальник ему: принеси три куска — и работа твоя. Тот, человечек бедный, туда-сюда, наскреб три куска кое-как, полез в долги, принес, а начальник ему — ситуация изменилась, надо еще два куска, человечек на дыбы, а начальник — не хочешь, как хочешь, погляди через плечо, за твоей спиной легион желающих на это теплое местечко. Человечек, однако, был шпанистый и водился со всякой шантрапой. Поделился он со шпаной, и порешили, что раз такое дело, самого же этого начальника и грабануть, и из его же денег ему пять кусков и дать, то есть совместить полезное с приятным. Так и сделали. Сынок начальнический дома оказался. Открывает человеку с двумя арбузами — мол, папа прислал, — аза человеком с арбузами оказываются еще двое, сбоку стояли, чтобы в глазок их не видно было, аккуратно связали они этого сынка, кляп в рот, обчистили квартиру, но крупное, конечно, не нашли, начальник вроде моих родителей — хитрый был, не делился с сыном тайнами, ну, мальчику потрепали нервы, заставили обкакаться, пардон, и ушли, дали человечку его долю — пять кусков, и тот, конечно, поступил на должность, потому как начальнику в то время очень уж срочно деньги потребовались, я он брал, как с цепи сорвавшись…
— Наверстать упущенное хотел, — заметил Закир.
— Ну как, интересно? — обратился Алик к Наргиз.
— Интересно, — сказала она.
— Мотай на ус, — отечески назидательным тоном проговорил Алик.
— К чему это мне? — пожала плечами Наргиз. — Нашей квартире ограбление не грозит, у нас нет ничего такого, на что могут клюнуть воры…
— Да? — удивился Алик. — В жизни еще не видел такой квартиры.
— Ты когда с ней успел на "ты" перейти? — ревниво спросил Закир.
— Я? А что? Как-то машинально… — стал оправдываться Алик, ничуть при этом не смутившись. — А почему бы и нет? Она наша ровесница… К чему эти китайские церемонии?
— Алик, вы собираетесь ставить кассету? — поинтересовалась Наргиз.
— Да, да, сейчас, — Алик вставил кассету в магнитофон и сел рядом с Закиром и Наргиз на удобном диване, обитом лайкой…
… - Нет, — через некоторое время сказала Наргиз и решительно поднялась, я такой фильм смотреть не буду.
Она пошла к дверям и, не обращая внимания на уговоры и извинения мальчиков, вышла из квартиры и, не дожидаясь лифта, сбежала по ступенькам.
— Подожди! — крикнул ей вслед Закир. — Наргиз, подожди! Я провожу тебя.
Но внизу в подъезде уже было тихо, растаял звук каблучков.
— Что это она? — спросил Алик, стоя на пороге.
— Что это она? — передразнил приятеля Закир. — Сам не понимаешь? Первый раз у тебя дома девчонка, еще толком незнакома, а ты тут сразу такой фильм ей поставил…
— А что же, я ей должен был мультики поставить? — пожал плечами Алик. — Радоваться должна, фильм этот она нигде не увидит… Фу, чокнутая какая…
— Ты выражайся поосторожнее, понял? — взъярился Закир.
— А что я такого сказал? Что особенного?
Закир, не слушая его, сбежал по лестнице, побежал догонять Наргиз.
* * *
— Мальчишка совсем от рук отбился, — ворчала Сона, подавая мужу обед, — не хочет заниматься, как раньше… Все ему погулять с ребятами, в кино, в гости, а занятия — в последнюю очередь.
— Мне кажется, мы слишком перегрузили его, — сказал Тогрул, осторожно остужая суп, — и музыка, и эти частные уроки по иностранным языкам, и плавание… Не надо забывать, что и в школе сейчас детям приходится несладко, не то, что в наше время… Теперешняя программа гораздо усложнена.
— Но ведь пять лет назад, когда мальчику было восемь, ты сам на все это дал добро, вспомни… Мы же все вместе обсуждали, не одна же я решаю судьбу Закира, ты — отец… — сказала она, явно намереваясь скрыть сквозившее в голосе раздражение, вызванное желанием свалить всю ответственность на мужа.
Он услышал эти нотки в ее голосе и правильно угадал ее желание, но, как человек опытный и осторожный, тут же счел нецелесообразным выбранный ею метод, отмел его для себя; какая разница, подумал он, кто на кого сбросит эту ответственность, проблема от этого не снимается, факт остается, и факт этот весьма неутешителен: мальчик не в меру перегружен занятиями, поэтому постепенно охладевает к ним и на глазах ударяется в другую крайность постепенно (постепенно, сказал он себе, не следует этого забывать, отметил он) из отличников, из учеников, относившихся к школьным и другим наукам, которыми заставляли его заниматься родители, как к святая святых, как к чему-то крайне необходимому, что не должно обсуждаться, а только должно исполняться, и как можно лучше, как к чему-то раз и навсегда справедливо данному и нерушимому во веки веков, он превращается (постепенно, повторил он себе, не следует забывать) в юного лоботряса и бездельника, что, впрочем, так естественно для его возраста, что тоже не следует забывать: переходный, сложный возраст, когда допустимы и возможны всякие срывы, и этот возраст еще покажет, на какие причуды способен, метаморфоза с сыном еще только в зачаточном состоянии, но как, как прекратить ее развитие, остановить, предотвратить ее, эту нежелательную, может, даже губительную метаморфозу, как, когда ему и своих проблем и неприятностей хватает с лихвой, когда на работе столько всякого… что не разгребешь и за всю жизнь, а жена… жена в этом не помощница, она не видит дальше своего носа, считает, что ничего страшного не произойдет, хотя внешне волнуется очень, делает вид, что все ее тревожит, но обдумать, принять решение, устранить опасность — тут она пас, все тут взваливается на него, и переубедить ее трудно в силу ее природного упрямства, и все ее невзгоды и проблемы, связанные с сыном, находят выход в ворчливом излиянии ему, мужу, тому же Закиру, родственникам, соседкам, подругам, радикальных средств у нее нет и не предвидится, облегчать душу — вот что ей прежде всего важно… Так он сидел молча и ел, размышляя обо всем этом, о сыне, и вперемешку между мыслями о сыне и его будущем в голову лезли сотни других мыслей: о проблемах на работе, о неприятностях с любовницей, которая уже на грани того, чтобы начать шантажировать его, пользуясь его служебным положением, пользуясь тем, что он на виду, и надо бы дознаться, кто ее, тихую, смирную и недалекую, благословил на этот путь, и заняться этим умником; мелькали тут же мысли о поездке за границу, на которую он возлагал большие надежды, потому что неприятности на работе все больше отдавали жареным, и в связи с этим все чаще мелькала мечта о теплом местечке в посольстве одной из стран, которую он давно себе наметил, все тщательно взвесив и кое-что уже предприняв для того, чтобы в ближайшем будущем приступить к конкретным шагам; сын бы учился" в школе при посольстве, он бы работал, пристроил бы жену тоже, а главное — был бы спокойнее, чем здесь, когда при внешнем спокойствии и хладнокровии внутри он весь издерган, как бывает, когда ежеминутно ожидаешь удара в спину. Так он думал и молчал, продолжая рассеянно есть остывший суп, пока жена не спросила:
— Ну что ты молчишь? Надо, я думаю, немножко приструнить Закира, ну так, вежливо, сам понимаешь, пожурить слегка…
